— Я уже давно их не боюсь! — запальчиво воскликнула она.

Это была наглая ложь — больше всего на свете Альруна боялась боевых скакунов, которые привыкли возить на себе воинов, но не женщин. Ричард вырос на спине лошади, он научился ездить верхом в возрасте четырех лет. Она же была намного старше, когда впервые села в седло, — и это понравилось ей намного меньше, чем ему.

Но Альруна не подала виду, что ей страшно.

— Пришло время тебе выйти в мир живых! — воскликнула она.

Если не ее слова, то ее взгляд уж точно позволил девушке добиться своего.

Он больше не улыбался, не подмигивал ей.

— Ну, раз ты так говоришь…

Сердце Альруны беспокойно стучало в груди, когда они вместе вышли из покоев. Несколько лет назад Ричард приказал отремонтировать герцогский замок в Руане, тогда-то и была построена эта башня. Ее окна выходили на юго-запад. Поскольку Руан был столицей герцогства, Ричард проводил в своем замке много времени. Обычно он не покидал башню в компании женщины, его сопровождали мужчины, чаще всего — его брат, Рауль д’Иври, рожденный матерью Ричарда, Спротой Бретонской, от одного мельника из города Питр. Поскольку Рауль был сыном простолюдина, он не мог претендовать на герцогство. Из-за этого детство Рауля было намного легче, а характер — жизнерадостнее. Сейчас, в эти недели траура, Ричарду трудно было общаться с братом-весельчаком. Альруна была уверена, что Ричард считает, будто она сможет лучше его понять, — не зря он всегда посмеивался над ее предельной серьезностью.

Вскоре лошадей уже оседлали, и нескольким воинам приказали сопровождать герцога на прогулке, но держаться на некотором расстоянии. Ричард никогда не выезжал из замка один, его всегда охранял небольшой отряд молодых людей, живших при дворе и обучавшихся ремеслу воина. Вначале Альруну это смущало, но когда они съехали с тракта и поскакали по полю, все ее внимание сосредоточилось на том, чтобы удержаться в седле и не вызвать смех окружающих. Кони воинов были закованы в пластинчатые доспехи, защищавшие грудь и живот скакунов, но на лошади Альруны было только седло со стременами, и ей все казалось, что оно вот-вот съедет в сторону. Альруна отчаянно боялась упасть на землю.

— И все-таки ты боишься, — поддразнил ее Ричард. — Ну же, со мной тебе не нужно притворяться.

Альруна не ответила на это замечание.

— Ты тоже можешь быть откровенен со мной, — с серьезным видом сказала она. — Я знаю, почему ты прячешься в своей башне. Не из-за скорби по Эмме, как ты говоришь всему миру. Ты не любил ее, тебе просто нравилось жить с ней. Пока она была твоей женой, ты чувствовал себя в безопасности, считался франком, и никто не упоминал о том, что ты потомок неотесанных северян. Эмма заставила весь мир позабыть о наследии твоей крови. Но теперь твои попытки стать одним из франков оказались тщетными. — Вначале девушка смущалась, но затем говорила все решительнее.

Может быть, она зашла в разговоре слишком далеко, но это мгновение было чересчур ценным, чтобы замалчивать мысли, преследовавшие ее уже много дней.

На лице Ричарда читалось изумление, но он не отводил взгляда и не пытался перебить свою спутницу.

Только когда Альруна договорила, герцог пробормотал:

— Сколько я себя помню, мне угрожали враги. Моего отца убили, еще ребенком я много месяцев провел в плену. Слишком уж часто все складывалось так, что я мог потерять Нормандию, а то и собственную жизнь.

Эмма кивнула.

— Король Людовик, Гуго Великий, король Оттон, граф Фландрии Арнульф… — Она называла имена людей, по чьей вине Ричард провел столько бессонных ночей.

Альруна сама еще помнила нападение войск Оттона на Нормандию, когда Руан едва не пал и Ричарду удалось одержать победу лишь благодаря хитрости. Тогда он собственноручно обезглавил племянника короля, и его войска разбежались. Альруна украдкой взглянула на руки Ричарда, красивые, с тонкими длинными пальцами, и такие сильные. Она не могла себе представить, как эти руки лишили кого-то жизни, не хотела думать об этом. Нет, пусть эти пальцы ласкают ее, нежно касаются ее лица. Как же ей хотелось этого! И как она заливалась краской при одной мысли об этом!

— Ну, сейчас ты, похоже, думаешь вовсе не о моих врагах, — насмешливо отметил Ричард.

Почувствовав себя застигнутой врасплох, девушка поспешно перевела взгляд на его лицо. Оно было таким родным, таким знакомым, и все равно ей не надоедало любоваться им, высекать в памяти его точеные черты, а также заплетенные в косу длинные волосы, тщательно подстриженную бороду, голубые глаза. Он был столь статным, столь мужественным, столь величественным…

— Невзирая на всех этих врагов, ты всегда оставался сильным. Не зря же тебя называют Ричардом Бесстрашным! — пылко воскликнула она. — Ты потерял Эмму, но не свою отвагу!

Герцог больше не улыбался.

— Понимаешь, может быть, ты ошибаешься. Может быть, весь мир ошибается. Иногда… мне страшно.

Он так произнес эти слова, будто они могли опалить его губы.

— Но в этом нет ничего плохого! Тебе просто нельзя выказывать этот страх! Это твоя тайна… наша тайна…

— И, похоже, ты умеешь хранить такие тайны.

Как легко ей было кивнуть! Как легко довериться ему, рассказать то, что она не решалась поведать никому. Но прежде чем девушка успела что-либо произнести, в кустах послышался какой-то шорох. Альруна испуганно вздрогнула.

— Это же не медведь, правда? — взволнованно воскликнула она.

— А если и медведь… Я убью его, прежде чем он сумеет тебе навредить.

И вновь она взглянула на его руки, не веря в то, что Ричард может пролить чью-то кровь.

— Он так несчастлив со своей женой… — пробормотал Ричард.

Разговор о медведях напомнил ему о брате — как-то на охоте в лесу Рауль убил огромного зверя, и с тех пор его в шутку называли Грозой Медведей. Альруна сглотнула. Весь двор судачил о супруге Рауля Эрментруде, которая отравляла ему жизнь, как могла. Как же несправедлива судьба — Рауль вынужден был влачить безрадостное существование в неудачном браке, а Ричард остался вдовцом, хотя у них с Эммой и были хорошие отношения. И как несправедливо, что этот шорох не позволил Альруне рассказать о самом сокровенном, а теперь подходящий момент был уже упущен!

— Мне так жаль, — прошептала она. — Я не о том, что Рауль несчастлив в браке… Жаль, что с тобой такое случилось.

— Не жалей. — Герцог махнул рукой. — Ты стараешься приободрить меня, отвлечь. И нет твоей вины в том, что я несчастлив. Напротив, ты…

Ричард осекся. И хотя в кустах уже перестали шуршать, дальше они не поехали.

— Да?

— Ты так добра ко мне, — пробормотал он. — И я так люблю тебя…

Ее мир остановился.

— Люблю тебя как сестру…

Ее мир пошатнулся.

«Я тоже люблю тебя, — подумала она. — Я всегда любила тебя, еще ребенком, я выросла с этой любовью, и она изменилась. Это больше не любовь сестры к брату».

Альруна улыбнулась, но на глазах у нее выступили слезы. Ричард не заметил этого — он уже пришпорил коня.

Когда они отправились в обратный путь, Альруна все еще улыбалась. Она улыбалась, потому что Ричард был рядом, и девушка не хотела показывать ему, насколько ее задели его слова. Ее улыбка стала еще шире, когда она увидела мать, ждущую их во дворе. Альруна не желала показывать, сколько в ней боли, как отчаянно бьется сердце в ее груди.

Ричарда можно было обмануть, Матильду нет.

Едва Альруна отдала свою лошадь конюху, а герцог удалился в башню, Матильда увлекла дочь за собой. Девушка повиновалась.

— Похоже, герцогу стало немного легче, — отметила Матильда.

Альруна кивнула.

— А вот ты, напротив, загрустила.

Мать обняла ее за плечи, но девушка упрямо высвободилась.

— Почему вы все думаете, что я тоскую по Эмме? Мы с ней никогда не были близки!

Альруна еще ни разу не выходила из себя, но мать не была удивлена ее поведением.

— Ты не тоскуешь по Эмме, — тихо сказала Матильда. — И я это прекрасно понимаю. Твоя грусть — не из-за смерти… а из-за любви.