На полянах — кротовые кучи. В жухлых полегших травах обозначились норки мышей и мышиные тропы. Лосиный след по грязи глубок и полон воды.

Все, кому полагается быть на юге, уже улетели. Задержались на рябиновом корме только дрозды, да какая-то запоздалая птица парит над верхушками леса. Долго парит, привлеченная. Может быть, током тепла от костра, может, какой-то добычей.

Доставая еду, на дне рюкзака среди ремешков и веревочек вдруг видишь послание давнего лета — сухой стебелек таволги и божью коровку. На ладони красный жучок оживает и сонно ползет, не зная, куда податься.

За опушкой, у края лесной деревеньки, стрекочет сорока. Лениво ходят тепло одетые овцы.

Вон и окно засветилось в крайней избе. Пора на дорогу из леса.

Хрустит крепнущий к ночи ледок. Возле кочек и у пней на опушке в сумерках явственней обозначился пятнами снег. Это след недавнего зазимка. И зима уже тоже не за горами, а где-то рядом, за темным гребешком леса.

Хороший день. Однако скорей бы к огням, к теплу.

 _{Фото автора. 1 ноября 1978 г.}

(Окно в природу)

Это был маленький эксперимент. Ближе к рассвету, когда вовсю уже пели станичные петухи, но по-ночному еще продолжал ухать филин, мы с фонарем нырнули в загон к филину и после минутной борьбы водворили птицу в большую корзину.

Километра два пути в темноте. И вот они — пень на опушке, сухая ветла, два заранее сделанных шалаша. Сажаем Фильку на пень, проверяем крепость привязанного шнурка и прячемся в шалашах.

Лес проснулся, как только небо стало чуть серым и на нем проступили контуры нахохлившейся птицы. Первый голос подала сорока.

И не просто так себе прокричала спросонья, а известила округу о том, что привычной для всех опушкой нахально, нагло, при свете дня завладел — кто бы вы думали? — филин! Летите и поглядите сами.

И представление началось. Со всех сторон немедленно отозвались: «Летите и посмотрите!»

И сразу со всех сторон на опушку, как это бывает у людей при пожаре, в мгновение ока собрались сороки, вороны, сойки, синицы.

В отверстие шалаша нам видно сухую ветлу, и на ней ерзает больше десятка самых отчаянных забияк. Остальные, их вряд ли менее сотни, прыгали по кустам, по земле, по крыше нашего шалаша. И каждая птица подавала негодующий голос. Вольный филин, конечно, улетел бы — невозможно вытерпеть натиск обезумевшей толпы, — но нашему Фильке некуда было податься, и он лишь крутил головой, приседал и изредка щелкал клювом.

Благоразумнее всех в общем гвалте, нам показалось, вели себя сойки. Они не очень кричали, но рисковали садиться к Филиппу ближе других и, наклонив головы, с любопытством разглядывали: «Как же так — днем, а сидит на виду? Как же так?»

И совсем удивила семейка фазанов, птиц, которым Филиппа как раз и надо было бояться. Но они смело гуськом вышли из плотных кустов и, поглядев с полминуты на странный спектакль, стали, как куры, клевать зерно на площадке у шалаша.

Лесной водевиль продолжался часа полтора.

Заводилы-солисты в нем непрерывно менялись, но постепенно весь разноперый ансамбль стал выдыхаться. Мы вылезли из укрытий, когда все утихло, и Филька стал осанисто озираться.

Но, оказалось, с десяток сорок, сойки и стайка фазанов продолжали молчаливо наблюдать необычного гостя. Все они шумно взлетели, а Филька, нам показалось, с большим облегчением нырнул в корзину.

Я много раз слышал: в охотничьих хозяйствах, где надо снизить число сильно вредящих ворон и сорок, их привлекают на выстрел с помощью филина. Маленький наш эксперимент подтверждает: сделать это нетрудно. Ночной сановитый хищник, объявившись на видном месте среди бела дня, всегда привлекает и возбуждает хищников рангом поменьше. Шумным атакам подвергаются, впрочем, и вороны, коршуны, ястребы, одичавшие кошки. Причем не всегда птичий мир видит в объекте своей атаки непосредственного врага, но уже один только облик хищника возбуждает всеобщий протест. В нем нередко участвует множество маленьких птиц (и они обращают хищника в бегство!), но наибольшие страсти разгораются там, где шум поднимают сороки, вороны и сойки, сами готовые прищучить всех, кого только способны осилить.

Чтобы покричать на филина, сорок собралось множество.

Сороки атаковали Фильку ежесекундно.

_{Фото автора. 16 ноября 1978 г.}

(Окно в природу)

И воробья можно сделать смешным и жалким, если приобщить его к выпивке.

Года четыре назад на пустыре за оградой стадиона «Динамо» в Москве я увидел странное оживление. Трое людей забавлялись чем-то, нагнувшись к самой земле. На камне рядом стояла пустая бутылка. Выпита она была не «на троих», как обычно, а по крайней мере душ на семь или восемь. Захмелевшими были люди, а возле ног копошились смертельно пьяные воробьи. Они поразительно были похожими на людей — волочили по песку крылья, качались на непослушных ножках, а один свалился набок и особенно потешал трех затейников.

Это прямо-таки шекспировское соединение грустного и смешного я увидел на другой день,

проходя тем же местом, — пьяные люди и такие же пьяные птицы. Люди макали в водку кусочки хлеба, а воробьи-«алкоголики» жадно на них набрасывались, потеряв всякую осторожность, свойственную этим птицам.

Нетрудно представить истоки «биологического эксперимента». Как раз напротив пустыря действовала торговая точка, именуемая «гадюшником». С бутылкой — три шага до пустыря.

Воробьи, подбиравшие крошки ежедневного жалкого пиршества, были приобщены «к застолью» и сделались «алкоголиками».

Спиртное действует на животных так же, как на людей. Организм протестует сначала, но, привыкнув, начинает требовать алкоголь. Я знал пьяницу-лошадь, совращенную пьяницей-кучером. Видел свиней-алкоголиков, пристрастившихся к выжимкам барды во дворе самогонщицы. Известен случай, когда куры валялись пьяными, наклевавшись ягод винной настойки.

Замечено: активную нетерпимость к спиртному проявляют собаки. Видимо, запах нетрезвого человека и его непредсказуемые поступки собаки связывают воедино. Посмотрите, как раздражает их каждый пьяный. Даже горячо любимый хозяин собаки, вернувшись домой нетрезвым, заставляет ее недружелюбно рычать.

А недавно я встретил овчарку, у которой неприязнь к алкоголю развила довольно занятные навыки санитара.

На речке Усманке, на кордоне у лесника я увидел за домом гору бутылок — не менее тысячи.

— Наверное, навезли гости? — деликатно спросил я хозяина.

— Какие гости, — ответил лесник. — Собака носит! Хотите проверить — отнесите хотя бы вот эту пивную бутылку к речке в кусты.

Я так и сделал. И вот перед вами на снимке финал эксперимента. Овчарка прогулялась к реке и разыскала бутылку, а после принесла еще не менее дюжины, оставленных возле речки запоздалыми рыболовами.

— Все лето таскала. Были курьезы. Приносит вдруг непочатую поллитровку «Столичной» и по обыкновению закапывает в песок за баней. Я беру «приношение» и иду вдоль реки.

Спрашиваю у двоих сидящих возле костра бедолаг: ничего, мол, не пропадало? А они в один голос: «Как же не пропадало? Рыжий кот уволок вот такого подлещика, а чья-то собака почти что из рук схватила бутылку». Ну, говорю, подлещика вам не видать — кот мой рыбу домой не носит, а выпивка, поглядите-ка, ваша? Закричали, как будто потерянный миллион отыскался: «Наша, наша!» Вот такие дела с бутылками учиняет наш Топ.