— Дерьмо собачье, Ханна, — схватившись рукой за сердце, говорю я. — Ты чертовски меня напугала.

— Слова «дерьмо» и «чертовски» тоже нельзя говорить, — с серьезным видом произносит она.

Ее волосы совершенно мокрые после душа, и я всерьез опасаюсь, что если в ближайшее время не загоню ее обратно, на них начнут образовываться сосульки.

— Давай забудем о Дереке, — говорю я и, положив руку Ханне на поясницу, веду ее в трейлер. — Давай притворимся, будто мы никогда с ним не встречались.

Ханна морщит нос, но не спорит.

— Пайк! — ору я.

Моего брата мне искать не нужно, его дерьмовая машина стоит прямо у входа, а значит, он где-то в этом трейлере.

Через минуту он появляется. С красными глазами, и воняя, как грязная вода из бурбулятора.

— Эй. Ты вернулся.

Пока меня не было, Пайк стал ещё чуднее. Он сделал себе гигантский пирсинг языка, похожий на катающийся у него во рту металлический шар, и покрасил свои светлые волосы в черный цвет.

— Ты пробуешься в «My Chemical Romance»? — хлопнув его по плечу, спрашиваю я.

Не знаю, смеяться мне или беспокоиться от того, что мой младший брат похож на эмо.

Он хмурится, и от яркого света у него поблёскивает пирсинг на губе.

— Ханна беременна, — говорю я.

— Ясен пень, — со скучающим видом отвечает Пайк.

Я борюсь с острым желанием швырнуть его к стене и придушить. Но я скорее сломаю стену, чем причиню ему вред, а у нас теперь нет Дерека, чтобы ее потом починить.

— Я велел тебе присматривать за ней, пока меня не будет, — говорю я брату.

Он смотрит в пол не то со стыдом, не то с гневом, не знаю.

Может и с тем, и с другим.

— Я был в Рино, — бормочет он. — Продавал понемногу. Мамины чеки больше не приходят.

Я так высоко вскидываю брови, что они чуть не ударяются в крышу. Не то, чтобы для этого пришлось как-то напрягаться; в этом крошечном клоповнике я почти задеваю головой потолок.

— Они больше не приходят, или она их потратила? — спрашиваю я.

Пайк пожимает плечами.

— Разницы ведь никакой, верно? В любом случае, после того, как ты уехал, оплачивать счета пришлось мне. Платить за тепло. Кормить этих детей.

Я отступаю назад и решаю все-таки не выбивать из Пайка дерьмо. Я достаю из кармана джинсов двадцатидолларовую купюру, которую не взяла Дженнифер, и отдаю ее Пайку.

— Это зачем? — спрашивает он, держа деньги с таким видом, будто они заразные.

— На ужин в честь Дня Благодарения.

— Дня Благодарения, — повторяет Пайк, явно не в восторге.

— Да. Прошлогодний я пропустил. И ещё семь предыдущих. Мне нужно, чтобы ты съездил в магазин и кое-что купил.

Он с сомнением смотрит на меня.

— Мы же не празднуем всякую херню, вроде Дня Благодарения.

— Теперь празднуем! — рявкаю я. — Иди.

— И чего купить?

Я делаю долгий выдох. У меня уже раскалывается голова, а еще только полдень.

— Возьми кусочки курицы. Бери те, что с наклейкой. Они дольше остаются свежими, даже после истечения срока годности. Немного батата. Цветную капусту или брокколи, смотря, что дешевле. Молоко. Сыр, только маленькую упаковку, это дерьмо недешевое. Если останутся деньги, купи клюквенный соус. Прежде, чем нести все это на кассу, убедись, что укладываешься в сумму.

Тут мне в голову приходит другая идея, и я вынимаю еще одну двадцатку.

— Витамины для беременных. Купи самую большую упаковку, какую сможешь себе позволить. Где моя собака?

На лице Пайка мелькает беспокойство, и на мгновение у меня сжимается сердце.

— Пожалуйста, только не говори мне, что она умерла, — говорю я.

Он быстро мотает головой.

— Нет. У нас не было денег на собачий корм, и всё это время ее кормила Кэсси. Она теперь в основном у них, в доме Карлино.

Упоминание о Кэсси вонзается мне в сердце, словно нож для колки льда. Мне требуется вся моя выдержка, чтобы не схватиться за грудь в попытке хоть как-то унять эту боль. Я рад, что Рокс у неё. Помимо всего прочего, собака — это хорошая защита, раз уж меня с ней не было.

— Как она? — спрашиваю я, в томительном ожидании чего-то. Каких-то новостей, любой информации о девушке, которую я до сих пор так сильно люблю, что это душит меня изнутри.

Пайк пожимает плечами.

— Она другая, — говорит он. — Мы все стали другими с тех пор, как ты уехал.

Ну, я не знаю, что на это сказать.

Пайк уезжает в магазин. Думаю, он больше всего на свете рад тому, что кто-то снял с него этот груз. Я усаживаю своих младших братьев в ванну. За семь минут Ханна израсходовала всю горячую воду, что успела нагреть наша отопительная система, поэтому мне приходится вскипятить три полные кастрюли, чтобы набрать для них более-менее теплую ванну. После этого, я нахожу им сменную одежду без дырок. Маминым феном я сушу длинные волосы Ханны и, когда, наконец, возвращается Пайк с продуктами и четвертаком, заставляю ее принять три большие овальные капсулы с витаминами и запить их стаканом молока. Несмотря на то, что до Дня Благодарения ещё целая неделя, я готовлю для всех моих братьев и сестер праздничный ужин в стиле трейлера, а мама не возвращается еще несколько дней.

После того, как все, наконец, вымыты, одеты, обогреты и накормлены, я оставляю их в трейлере и тащусь по грязному снегу к себе в комнату. Там полный бардак. Я несколько часов привожу всё в порядок. Несмотря на то, что на улице мороз, я открываю дверь и маленькое самодельное окно, чтобы проветрить комнату, затем переворачиваю матрас и меняю простыни. Сидя посреди кровати в своей самой теплой куртке, я выкуриваю полпачки сигарет, чтобы хоть как-то заглушить витающие здесь посторонние запахи. И, наконец, это помещение снова обретает подобие моей комнаты. Моего дома. Это мое место в этом мире, и я его себе вернул. Никто другой сюда не войдет. Завтра я раздобуду для двери новый замок и спрячу ключ.

Перед тем, как лечь спать, я спускаюсь к колодцу. Закрывая глаза, я все еще чувствую во рту вкус Карен, но теперь, чтобы как-то это заглушить, мне даже алкоголя не выпить. В тюрьме у меня было четыре стены и три сокамерника, чтобы не скучать. Здесь, в промёрзлой темноте, остался лишь я и призрак девушки, труп которой я нашел много лет назад.

У колодца новая крышка. Она заперта, и довольно крепкая на вид. Чтобы испытать ее на прочность, я дёргаю за блестящий навесной замок. Без серьезных болторезов ее не открыть, и от этого я испытываю некоторое облегчение. Я выкуриваю целую охапку сигарет и, глядя на последнее пристанище Карен, надеюсь, что ее призрак так и останется запертым в колодце и не сможет являться ко мне, как прежде, каждую ночь, едва я закрою глаза.

Опустошив пачку сигарет и не чувствуя пальцев ног от мороза, я возвращаюсь к себе в комнату.

Сначала мне кажется, что у меня галлюцинации. Что я оказался неправ. Что призрак Карен по-прежнему здесь, сидит на моей только что застеленной кровати и ждет, когда мы, наконец, продолжим то, на чем остановились в моих кошмарах.

Но сидящая на моей кровати девушка вовсе не призрак. Она настоящая. Живая. И из плоти, крови и блестящего клубничного блеска для губ.

— Дженнифер, — произношу я, прислонившись к дверному косяку в ожидании, когда же она заговорит и объяснит мне, что здесь делает.

— Лео, — отвечает она.