Через Болонью, где король встретился с юристами знаменитых школ римского права, он прибыл в Папскую область примерно в тот момент, когда Адриан IV из-за вновь начавшихся волнений покинул столицу и перебрался в Витербо. Узнав об этом, Фридрих послал к папе новое посольство, но папа перепугался, думая, что в окружений немецкой армии более не будет свободен в своих действиях, и особенно опасаясь союза Барбароссы с римлянами. Все это показывает, насколько папа не знал и не понимал истинной позиции короля.
Однако король доказал свою добрую волю тем, что передал схваченного и приведенного к нему Арнольда Брешианского представителям святого престола, которые казнили его, уготовив бесславный конец этому идеалисту, страстно проповедовавшему евангельские бедность и чистоту. Наконец, когда во время новых обсуждений короля с двумя кардиналами- легатами всех деталей коронации один из немецких аристократов поклялся во второй раз от имени монарха не посягать на жизнь папы и членов курии, после очередных изменений, осложнивших ситуацию, папа и король встретились в Сутри (9 июня), и тут неожиданный инцидент вновь пробудил опасения обеих сторон. Фридрих отказался держать стремя Адриана, когда тот сходил с лошади, так как увидел в этом знак политического верховенства главы церкви, и изменил свое поведение только тогда, когда ему объяснили, что такой обычай существовал всегда.
Зато в последующие за этим инцидентом часы он полностью рассеял все страхи. Сенат и Римская коммуна, с февраля месяца пытавшиеся с ним договориться, направили к нему посольство с объяснениями, что для императора гораздо почетней получить корону из рук самих римлян, что соответствовало бы античной традиции, а главное — сделало бы Рим настоящей столицей империи и несколько ограничило мирскую власть святого престола. Но Штауфен, стремящийся к сотрудничеству с римской церковью и принципиально отбрасывавший мысль о том, что императорская власть может быть дана ему его же подданными, твердо и высокомерно ответил, что он владеет империей на основании завоеваний его предшественников Карла Великого и Оттона и что он прибыл в Италию «не для того, чтобы выпросить себе временную милость беспокойного народа, но как принц, решительно настроенный получить, если нужно, силой оружия, наследство отцов». Это означало одновременно отказ папе в его правах и заявление, что король римлян становится императором с момента своего избрания принцами, которые представляли аристократию и служили инструментом Божьей воли, а не остальными подданными, — но при условии его прибытия и коронации в Риме. Однако в папском окружении этому не придали особого значения — или сделали вид, что не придали, — слишком довольные тем, что планы коммуны провалились.
С этого момента коронация стала возможной, но из-за столь резкого заявления в адрес Вечного города она происходила в необычных условиях. В ночь с 17 на 18 июня немецкая армия заняла все подступы к граду Св. Петра. На следующий день в знаменитой базилике состоялась торжественная церемония. Преклонив колени перед первосвященником и вложив свои руки в его ладони, Фридрих поклялся «перед Богом и блаженным Петром, с Божьей помощью и при всех обстоятельствах, по мере своих сил и ума, верой и правдой быть покровителем и защитников святой Римской церкви и особы папы или его преемников», Потом, после торжественного шествия, распростершись перед распятием, император прослушал литании и был помазан святыми маслами между лопатками и на правой руке. После этого состоялась месса; после чтения святейшего послания Адриан IV вручил ему меч и скипетр, а затем золотую корону. Пока толпа немецких рыцарей приветствовала его, Фридрих, должно быть, сказал себе, что в этот день, 18 июня 1155 года, выполнен первый пункт его программы: он стал императором.
Но пойти дальше он не смог. В тот же день после полудня римляне двинулись от Капитолия на приступ укрепленных кварталов Св. Петра (возведенных при папе Льве III — Прим. перевод.). Весь вечер шли кровопролитные бои; атака горожан была отбита, но на следующее утро, 19 июня, император и папа покинули Вечный город…, в который по-настоящему так и не вошли. Через монастырь Фарфа и Поли они добрались до местечка Тиволи, подчиняющегося святому престолу, но жители предложили ключи от города Фридриху. Тот отказался их принять и приказал населению подчиниться Адриану IV.
Убедившись, что больше ничего сделать не может за неимением средств, рассудив, что восстановление императорской власти на данный момент должно ограничиться одной лишь коронацией, а все остальное следует отложить на некоторое время, он дал приказ возвратиться в Германию. Этого требовало и состояние его войска, так как из-за летней жары среди рыцарей началась эпидемия. Он перешел через горы, сжег Сполето, заплатившее ему дань фальшивыми монетами, и прибыл в Анкону, где встретил посланцев византийского императора Мануила Комнина; они предложили ему совместные действия против Сицилии. Сначала он поколебался, затем отклонил предложение, сославшись на то, что войско его устало. В сентябре он вновь перешел через Альпы, после того как подчинил Милан императорской юрисдикции и отнял у него собственные права (чеканка монеты и сбор налогов) — эти меры не могли быть незамедлительно проведены в жизнь, но и теоретическими они тоже не остались.
Итак, он не извлек больших выгод из своего первого итальянского похода, потому что в своем нетерпении получить императорскую корону пренебрег некоторыми реалиями. Но это-то он как раз понял. По возвращении в Германию он уже знал, что в будущем ему нужно будет считаться с городами полуострова, особенно в северных областях, а в этой стране необходимо действовать с позиции силы, и что нельзя позволять втягивать себя в сложные предприятия, связанные с второстепенными проблемами — например в отношения папы с римлянами, — даже если при этом он рискует разочаровать главу церкви.
С одобрения принцев он с жаром взялся за свои немецкие дела, погрузившись в законотворчество для того, чтобы ограничить право сеньоров на присвоение личного имущества умерших священников или чтобы запретить поверенным в делах аббатств передавать дела подстряпчим. G октября 1155 года он ввел Генриха Льва в права владения герцогством Баварским, а спустя какое-то время (17 сентября 1156 года) в качестве компенсации Генриху Язомирготту, дабы ублажить его, сделал его Австрийскую марку герцогством. Сверх того новый герцог получил особые привилегии, так как герцогство стало наследным и могло передаваться его законным потомкам (мужского и женского пола) от его брака с Феодорой (дочерью Мануила Комнина), а при отсутствии таковых — тому, кого он сам укажет; герцог должен был нести службу при дворе только тогда, когда ассамблея принцев будет проходить в Баварии, участвовать в походе, только если он направляется в страны, граничащие с Австрией. Этим актом, который историки назвали privilegium minus, Фридрих создал в империи австрийскую юрисдикцию.
В то же время он предпринял еще одну меру, упрочившую его власть в Германии, а именно: он пожаловал своему сводному брату Конраду, родившемуся от второго брака его отца, пфальцграфство Рейнское, ставшее выморочным после смерти Германа фон Шталека. Действуя таким образом, он усиливал власть своего семейства в Рейнской области, в частности, в районе Гейдельберга, города, который в ту эпоху получил первые импульсы к своему будущему развитию.
Тем временем, не выпуская из Виду составленные им планы, все еще во власти сильных амбиций, он стал подыскивать себе новую супругу. В 1155 году начались переговоры в этой связи с византийским двором; но несмотря на его усилия они ни к чему не привели, вероятно, потому, что Мануил Комнин связывал данный вопрос с проблемой Южной Италии, а Штауфен хотел там править один. По возвращении с полуострова он прекратил эти переговоры и остановил свой выбор на дочери умершего графа Рено Бургундского, Беатрис, представлявшую прекрасную партию, потому что после смерти годом ранее своего дяди графа Маконского, перед тем оспаривавшего у нее отцовское наследство, она стала владелицей всего графства. К тому же юная особа давала будущему супругу возможность прямо вступить во владение Бургундским королевством, чего не мог сделать ни один император. От этого императорский авторитет должен был вырасти еще больше.