Проснулся дядя Паша в холодном поту и до утра не мог уснуть. И так ему было страшно, как не было, даже когда он понял, что остался в тайге один. А утром, хотя и ругал себя за глупость, ноги сами повели вверх по распадку. И уже издали он увидел у родника что-то сверкающее.

Подойдя поближе, дядя Паша увидел шарик размером с крупное яблоко-антоновку. Шар неподвижно висел в воздухе над родником, испуская лучи яркого света. Дядя Паша услышал тихий звон, как будто кто-то забавлялся с детской погремушкой-колокольчиком. И вдруг почувствовал, что идти стало тяжело. Словно чьи-то руки удерживали его. «Остановись!» — услышал он чей-то голос и обернулся. Но рядом никого не было. А шар звенел, искрился, манил к себе.

«Загляни в него», — вспомнил дядя Паша и снова почувствовал страх. Но шар был таким прекрасным, что он собрал все свои силы, шагнул к нему и взял в руки. Ладони грело и слегка покалывало сотнями иголочек. Дядя Паша заглянул в его отливающую радугой глубину, голова закружилась, и он упал без чувств. А когда очнулся, понял, что все вокруг изменилось. Мир стал каким-то… тусклым, безрадостным. Словно из него исчезло что-то очень нужное и важное. На секунду дядя Паша испытал такое острое сожаление и разочарование, что у него брызнули слезы. Но тут он посмотрел себе под ноги, и слезы мгновенно высохли, перехватило дыхание. На мгновение перед глазами все расплылось и снова стало четким. А потом дядя Паша понял, что смотрит вглубь земли. Ее толща словно раздвигалась, расходилась под его взглядом. Он видел корни деревьев и нору какого-то зверя, пласты глины, песка, водяную жилу, камни.

Он потряс головой и увидел под ногами обычную землю, покрытую слоем прелых прошлогодних листьев. Посмотрел пристальнее, и снова все замутилось, а потом начало разбегаться. Дядя Паша был так ошеломлен, что не испытывал ни радости, ни удивления — вообще ничего. Шар, выпавший из рук, висел в воздухе на прежнем месте, над родником. Плохо соображая, что делает, дядя Паша взял его, огляделся по сторонам и увидел под корнями ели вымытое дождями и талыми водами углубление. Шар как раз поместился в него. Дядя Паша забросал углубление ветками и листьями и вернулся к озеру. По дороге он то и дело останавливался и всматривался в землю. Иногда видел в ней чьи-то кости, а один раз — какие-то черепки.

На следующий день прилетел вертолет с экспедицией. Ее участники, увидев дядю Пашу, живого и невредимого, были настолько поражены и обрадованы, что ему даже не попало за уничтоженную базу. Уже к вечеру вертолет доставил новый сборный дом…

— Да-а… — протянул Костя и почесал в затылке. — Это все, что там написано?

— Нет. Но дальше он записывал только координаты и описания мест, где находил какие-то месторождения. Когда был в экспедициях. Золото, серебро, алмазы, металлы всякие. Все эти точки отмечены на карте красным. Ну, ты понимаешь, сам он эти месторождения в одиночку не мог разрабатывать, а говорить кому-то не торопился. Да и что бы он сказал? «Я тут, товарищи, сквозь землю золотую жилу увидел»? Кстати, он не только сквозь землю, но и сквозь воду видел. Там на карте одно место указано на Северной Двине, где огромные залежи раковин-жемчужниц. Речной жемчуг, конечно, дешевле морского, но все-таки тоже ценится.

— Ну, и сквозь стены он тоже видел, — усмехнулся Костя. — Помнишь клад в чулане?

— Клады он находил часто. Об этом тоже упоминается, но мельком. У него были знакомые антиквары, ювелиры, которым он продавал драгоценности. Странно, мне бы и в голову не пришло, что дядя Паша был таким… скопидомом. Все копил и копил деньги. Только на квартиру и потратился.

— Мне другое странно, — Костя нежно поглаживал толстые пачки банкнот. — Как его накопления не сгорели в начале 90-х. Помнишь, как баба Нина плакала? У нее на книжке деньги на машину лежали — все пропало.

— Откуда ты знаешь, может, и сгорели. Может, у него намного больше было. Рублевые счета открыты уже после деноминации. А в евро — вообще несколько лет назад.

— Ладно, Лен, это все лирика, — Костя принялся строить из пачек купюр башню. — Давай-ка подумаем, как нам добыть эту самую хреновину, погремушку эту чертову.

— Кот, ты с ума сошел?! — я аж задохнулась от возмущения. — Ты что, не понял ничего? Это же на самом деле… чертова погремушка. Это ведь дьявол дяде Паше приснился, а никакой не «Христос Бог».

— Да прекрати ты молоть чушь! — заорал Костя. — Да, дьявол! С рогами и хвостом! Приснился и во сне подарил волшебный шарик. Дядька же писал, что треснулся башкой. Вот и снилась ему хрень всякая.

— Да. И шарик тоже приснился. И денежки вот эти, — я толкнула денежную башню, и она рассыпалась, пачки попадали на пол, и Костя проворно нырнул за ними под стол. — Денежки эти нам тоже сейчас снятся. Знаешь, Котик, есть такая философская система, солипсизм называется. Даже не система, а доведенный до абсурда эгоцентризм. Есть только я, а остального мира не существует — он мне просто снится.

— Уймись, а? — вполне мирно предложил Костя, снова усаживаясь в кресло, но я разошлась не на шутку.

— И не подумаю! Объясни мне, пожалуйста, откуда тогда, по-твоему, взялась эта штука?

— «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», — с подвывом продекламировал Костя. — Я так думаю, это какая-то инопланетная техника, только и всего.

— «Только и всего!» — передразнила его я. — Сам ты… идиот инопланетный! Ты же знаешь, не верю я ни в НЛО, ни в зеленых человечков. И вообще в жизнь на других планетах.

— Потому что ты чокнутая религиозная фанатичка. И мне плевать, во что ты там веришь или не веришь. Я собираюсь найти это место и выкопать шар. Дядька записал, где это?

— Записал, — вздохнула я. — И даже на карте отметил. Кость, я тебя очень прошу, не надо. Во-первых, столько лет прошло. Может, его и нет там уже давно. Во-вторых, это же дикая глушь.

— Вот и посмотрим, там или не там. А что глушь — ну и что? Наймем вертолет. Денег-то у нас — о-го-го!

— Вот именно, — я чуть не плакала, понимая, что переубедить его вряд ли удастся. — Неужели нам с тобой этих денег не хватит? Хочешь, я тебе свою половину отдам? Только не надо, пожалуйста, туда ехать. Ты прочитай последнюю запись, — я протянула Косте дневник.

— «Она снится мне каждую ночь, — недовольным тоном «ладно, только отвяжись» начал читать Костя. — Я хочу еще раз увидеть ее, взять в руки, почувствовать то тепло и покалывание, услышать звон колокольчиков. Заглянуть в ее бездонную глубину. Снова увидеть то, что увидел тогда. Почему только я не взял ее с собой? Но я не мог. Как бы я объяснил на контроле в аэропорту, что это? Я скучаю по ней, уже много лет. Чтобы поехать за ней, нужны огромные деньги. Они есть у меня, но я не могу с ними расстаться. Каждый потраченный рубль причиняет мне настоящую физическую боль. И я вынужден скрывать это, чтобы Костя с Леной не считали меня отвратительным скрягой. А я и есть отвратительный, мерзкий скряга. Скупой рыцарь. Они привозят мне деньги, потому что думают, что я живу на свою жалкую пенсию. А я беру. Потому что действительно живу на пенсию и на их деньги. А все остальное… А ведь по сравнению со мной они нищие, хуже, чем нищие. Я мог бы отдать им свои деньги, чтобы они ни в чем себе не отказывали, ездили по свету, пока молодые. Но я не могу, не могу! Что за наказание? Если только после моей смерти. Наверно, мне недолго осталось жить. У меня ничего не болит, и для своего возраста я просто неприлично здоров. Но мне нет от жизни никакой радости. Только сиюминутные удовольствия. Даже не удовольствия, а физическое удовлетворение — от еды, сна, посещения туалета. Одна радость, нет, не радость, а страсть, истощающая до полного изнеможения, — это поехать в какую-то дикую глубинку, найти развалины бывшей дворянской усадьбы, побродить там и вдруг увидеть в земле сундучок или горшок. Выкопать, привезти домой, почистить, пересчитать, рассортировать, продать. Двадцать раз пересчитать плотные, шершавые бумажки. Кто сказал, что деньги не пахнут? Их аромат не может сравниться ни с чем. Ни духи, ни изысканная еда, ни запах желанной женщины — все это и в подметки не годится запаху денег. Когда я беру их в руки, внутри все поет и пляшет. А потом пойти в банк, положить на счет и долго рассматривать цифру в графе «приход». Снова и снова доставать и смотреть. Доставать и смотреть. А по ночам просыпаться в ледяном поту и умирать от страха, думая о том, что банк может разориться, что государство снова наложит лапу на мои деньги. Снять и держать дома? И пугаться каждого шороха, каждую секунду ожидая визита грабителей?