— Генаха, а ты никак, милчек, пьяный? — крикнул в стороны кабины дедок в разбойничьей шляпе. — Летит странно, — пояснил он нам, застывшим от ужаса. — Не падает, не скачет, крыльями не машет. Ровнеханько летит. Ажно страшно, — тут дед захохотал, как филин или леший.

Мы так и не поняли, то ли он шутил, желая напугать нас, то ли местные действительно привыкли совсем к другой полетной манере, которой пилот по неизвестной причине вдруг изменил. Тем не менее, страху мы натерпелись изрядно.

— А что, поездом из Красноярска в Пятиреченское нельзя добраться? — спросила я соседку, ту самую бабулю, пожертвовавшую нам пакет.

— Поездом-то? — по-птичьи наклонила голову бабуля. — Да чо, можно и поездом. До Павлова грузо-пассажирский ходит через день, а оттуда дизелем. Только дизель вот раз в неделю, а самолетик, мож, и два. Если, конечно, Генка не запьет. Есть еще Васька, тоже леччик, но он сам-один не летает.

— Слышь, Кот? — я толкнула Костю в бок. — Обратно — поездом. Дизелем-шмизелем — хоть на дрезине. А на этой пилораме я больше не полечу.

Соседи снова окинули нас презрительными взглядами.

Наконец, часа через два самолетишко приземлился на аэродроме, больше напоминающем школьный стадион в сельской местности. По зеленой с проплешинами травке прогуливался поросенок, а у деревянного здания аэропорта, похожего на кассу пригородной электрички, гоготала стайка гусей.

— Припозднился, Генпетрович! — из окна высунулась пышная деваха с косами кренделем, уложенными под косынкой. Ее широкая улыбка призывно сверкала золотым зубом. — Ужин на столе.

Почему-то мы с Костей представляли себе Пятиреченское хоть и небольшим, но все же городком. Видимо, наличие аэропорта ввело в заблуждение. Откуда же нам, почти столичным жителям, было знать, что подобные, если так можно выразиться, аэропорты в тайге, где сообщение между населенными пунктами затруднено, есть чуть ли ни в каждом крупном селе. Пятиреченское было именно таким. Несколько кирпичных трехэтажных домов гордыми небоскребами высились среди тесовых изб, а дальше, за узкоколейкой и похожими на марсиан мачтами ЛЭП начинались поросшие густым лесом горы.

— Ну и дыра! — зажмурился Костя.

Между тем смеркалось. Воздух минорно гудел комариными голосами.

— М-да, боюсь, что гостиницы тут нет, — вздохнул Костя.

— Да и вертолетов тоже, — стараясь скрыть радость, лицемерно вздохнула я. — Придется возвращаться без погремушки.

Но я поторопилась.

— Смотри! — завопил вдруг Костя, невоспитанно тыча пальцем в сторону притаившегося поодаль гигантского головастика с пропеллером на спине. — Если он вообще в состоянии летать, а не торчит тут в качестве памятника коррозии, то завтра мы будем на Синем озере. А пока поищем ночлег.

Не долго думая, мы постучали в окошко «аэропорта». На стук выглянул наш пилот с повисшей на подбородке ниткой квашеной капусты.

— Не подскажете, где тут переночевать можно? — соорудил приветливую улыбку Костя.

— Да енто ж наши пассажиры, городские! — удивился летчик. — Которые пакеты блевацкие просили. Слышь, Верк, тут городские колотятся, ночевать хочут.

Отодвинув Генпетровича в сторону, в окно высунулась Верка — та самая деваха с косами кренделем.

— А заплатите? — хищно сверкнул зубом, спросила она.

— Конечно! — хором ответили мы.

— Пятьсот рублей, — заявила Верка и уточнила испуганно, боясь перегнуть палку: — За двоих.

— Конечно! — снова хором согласились мы.

— Ну так заходьте. Через зал и кассу.

Мы обошли щелястый деревянный домик и вошли в крохотный, размером с «тещину» комнату зал ожидания с деревянными скамейками у стен. Окошечко кассы было закрыто, а рядом с ним обнаружилась дверь, которая распахнулась перед нами, едва не ударив меня по лбу. Пахнуло борщом и жареной рыбой.

— Ну заходьте уже! — махнула нам пышная Верка, за спиной которой маячил Генпетрович, все в той же бурой кожанке.

Нас провели через крохотный закуток кассы в довольно просторное жилое помещение — чистенькое, с белыми занавесками, геранью, домоткаными половиками и кроватью с высоченными перинами. Тут же стоял стол под малиновой скатертью, уставленный всевозможными мисками, тарелками и кувшинчиками.

Едва мы сбросили рюкзаки, нас оперативно усадили за этот самый стол, даже не предложив вымыть руки. Как по волшебству, перед нами оказались огромные тарелки, до краев налитые огненно-красным борщом с островками мяса, и граненые стопки с мутноватой жидкостью.

— Сам гнал, — похвастался Генпетрович.

Пришлось выпить. Ядреный самогон мгновенно ударил мне в голову, и дальнейшее я воспринимала словно через волнистое стекло.

— А к нам зачем? Туристы? — спросила Верка, пододвигая к нам поближе миску с солеными грибами.

Мы с Костей договорились, что, если будут спрашивать, выдадим себя за журналистов. Мол, пишем статьи о дикой природе. Но Костя — видимо, и его от самогона повело не в ту степь — вдруг ляпнул:

— Археологи мы. Стоянки древнего человека ищем.

— Ну?! — синхронно удивились Верка и Генпетрович.

— Да. Вот на Синее озеро нам надо. Там картографы когда-то черепки нашли.

— Енто где ж такое Синее озеро? — удивился летчик. — Первый раз слышу.

Пришлось вытащить дядипашину карту и показать. Генпетрович задумался.

— Это вам туда не попасть никак. Видите? Здесь болота и горы. Если только вот здесь, вдоль реки в обход. Но енто дней шесть-семь брести. Сдюжите?

— А вертолет? — хитро посмотрел на него Костя.

— Вертолеееет? — протянул, присвистнув, Генпетрович.

— Да, вертолет. Мы видели, на поле.

— Вертолет-то есть, пожарный, но…

— Что «но»? Не летает?

— Да летает, но… Как батя мой помер, так и некому на нем летать. Пожарники теперь с города облеты делают.

— Что, совсем некому? — Костин голос дрогнул и упал под стол.

— Ну… Я могу маненько, — выпятил губу Генпетрович, — но… Горючки мало. И потом… Вдруг в город надо будет лететь? У нас расписание такое… Нет никакого расписания, как надо — так и летим. Можем раз в месяц. А можем и два дня подряд.

Повисла выжидательная пауза. Слишком уж выжидательная, чтобы быть бескорыстной.

— Скажите, — осторожно начал Костя, — а когда пассажиров мало или совсем нет, вы все равно летаете?

— Не, — довольно сверкнула зубом Верка. — Тогда мы рейс отменяем. Бывает, что и два раза отменяем подряд. И три.

— А если… самолет барахлит? Или у летчика… ну, скажем, понос?

— Или похмелье! — заржал Генпетрович. — Тоже отменяем, знамо дело. По техническим причинам. А вы понятливые, хоть и городские, — похвалил он. — Сговоримся.

Сговорились быстро. Всего за двадцать тысяч рублей Генпетрович согласился отвезти нас на Синее озеро, а на следующий день забрать оттуда.

— Только ружжо возьмите, — беспокоилась разомлевшая от неожиданного прибытка Верка. — Мало ли чо. Медведь там. Или волк. Тайга ж!

Мы выпили еще за предстоящий полет, и я выпала в глубокий нерастворимый осадок. Кое-как меня растолкали, вывели на летное поле освежиться и уложили спать на одну кровать с Веркой. Костя улегся в спальнике на полу, а Генпетрович на составленных лавках в зале ожидания.

Ночь запомнилась сплошным кошмаром. От Верки тянуло ровным печным жаром, комары звонко пели свою занудную песню. Кровать покачивалась и плыла в межзвездном пространстве. Снились мне попеременно погони, авиакатастрофы и взрывы. Я просыпалась и умирала от жажды, но встать и поискать воды не решалась — не хотелось будить лежащую с краю Верку.

Под утро мне стало легче, я уснула и увидела себя сидящей на камне у ручья. Солнце нитями сочилось вниз сквозь густую хвою. Нежный, певучий голос, то ли мужской, то ли женский, то ли вообще ангельский пел что-то ровное, монотонное, гипнотизирующее. Мне было немного страшно, но постепенно страх засыпал, убаюканный колыбельной без слов. И вдруг слова появились, они звучали так же плавно, как и мелодия: