«Врач, исцели себя» — это опять сказал Мартин, мое сверх-я, советчик, призывающий к осторожности, и королевский шут. Он часто так говорил.

«Да хватит тебе, док», — не остался в стороне и Сногз, мое подсознание.

Интересно, не сидит ли внутри Джейн маленькая девочка? Я думаю, раньше сидела. Когда мы вернулись домой, она стала играть роль Большой Мамочки, допрашивая Мэри о том, как вел себя Алекс.

— Вел хорошо, — сказала Мэри. — Мы играли в «дикого детеныша» и посмотрели фильм про инспектора Гаджета. Лег он в девять.

Я отсчитал восемнадцать долларов (Джейн отдала бы двадцать) и сказал, что отвезу ее домой. Она села на место Джейн, ремень прижал ее к сиденью, врезавшись между грудей. Мне вспомнилась одна из таких историй… знаете, как мужья подкатываются к девушкам, которые сидят с их детьми. Соблазнительная, но идиотская мысль, и невозможно банальная. Чтобы отвлечься, я внимательно вглядывался в дорогу, чтобы опять не подвернулась какая-нибудь собака.

Когда я вернулся, Джейн была наверху и слонялась по дому. Во всяком случае, я это так называю: она кладет журнал, который читала, возится с чем-то над раковиной, опять выходит из ванной, смотрит в окно спальни, потом снова садится читать. Она так ведет себя, когда хочет чего-то избежать. Я взял триллер Роберта Паркера, который читал на ночь и конец которого я уже отгадал, прочитав одну треть. Мы оба молчали. Нет, только не еще одна такая же ночь. И я подал голос:

— Слушай, а что за игра в «дикого детеныша»?

Джейн улыбнулась:

— Понятия не имею. Хотела сама спросить у Мэри.

— Кажется, начинать надо здесь, у застежки. — Я протянул руку и тронул застежку ее лифчика, но не расстегнул. — Потом ниже…

— Эй, перестань.

— «Перестань» в игре означает «давай дальше», да? — Я накрыл ее груди руками и коснулся губами шеи.

Джейн повернула голову, что в этой игре означало либо «не валяй дурака», либо «помассируй мне плечи, милый». Я выбрал второй вариант, нажал большими пальцами на ее лопатки, где у нее все время побаливают мышцы от какого-то движения в теннисе. Она благодарно вздохнула. Может быть, нам вообще не придется говорить. Когда я стянул с нее сорочку, я увидел четкий бицепс, или это был трицепс? Я сжимал и гладил ее мышцы, проводил по нежному изгибу локтя, по плоской поверхности предплечья, до самых кончиков пальцев. Я наклонился поцеловать ее мочку уха, ключицу, грудь, пупок и низ живота.

Когда Джейн наконец повернулась, она провела кончиками пальцев по моей груди. Потом взяла мое лицо в руки и поцеловала. Я лежал на спине, она наклонилась, чтобы приласкать меня языком, потом крепко сжала в кулаке. К тому времени, когда она забросила свои длинные ноги на кровать, я уже был готов.

— Ааррт.

Джейн села на кровати.

— Что это за звук? Как будто где-то внизу.

— Наверно, дом скрипит.

Действительно, было похоже на скрип дверной петли или как будто кто-то наступил на скрипучую доску. Я протянул руку и снова уложил ее в полугоризонтальное положение, и тут…

— Ааррррррт.

На этот раз мы оба сели. Я вылез из постели, надел трусы и осторожно спустился по лестнице. В семье есть свои неписаные законы. Один из них заключается в том, что муж должен выносить мусор. Другой в том, что он должен устанавливать причину всех странных звуков в доме. Когда я спустился на половину лестницы, снова раздался этот звук, и я замер. Теперь он был похож на нечто среднее между мяуканьем и скрипом, доносившимся из подвала.

— Кто здесь? — крикнул я в пустоту.

Тишина.

Я потихоньку спустился по лестнице и включил свет внизу.

Никого.

Я огляделся, проверил двери, даже один раз попробовал изобразить странный звук, как будто это могло помочь.

— Майкл, это ты?

— Нет, это зверь сексуальной фрустрации.

— Очень смешно. Ты проверил подвал? Или это в гараже…

Я вернулся в спальню. Ситуация действовала мне на нервы, а Джейн — великолепное отсутствие логики — надоело ждать. Она надела светло-голубую ночную сорочку и читала журнал. Мы особенно много не разговаривали. Все было предельно ясно.

Через полчаса Джейн уютно устроилась под одеялом и уснула на своей половине подальше от меня. Я мог бы пристроиться сзади и обнять ее, но рука у обнимающего всегда затекает раньше, чем он уснет. Кроме того, так, пожалуй, спят после секса. Вместо этого я смотрел, как у нее размеренно поднимается и опускается грудь. Приближалась полночь, луна, словно вуайерист, заглядывала в окно.

Мне не спалось. В конце концов я встал. То, что мы почти занимались любовью, почти ничего не решило, и мы опять будем препираться и завтра, и день за днем, обо всем и ни о чем. Куда делась моя решимость все изменить? Я глядел на луну, которая сказала мне, что я должен сам решать собственные проблемы. Я не хочу, чтобы это происходило ночь за ночью, я не могу, я не буду терпеть, я хочу уйти первым и я не хочу уходить, так? Я покачал головой.

Я забрался в постель, и, когда Джейн, ворочаясь во сне, придвинулась ко мне, я пристроился рядом. Я прижимался грудью к ее спине, даже когда у меня онемела рука. Все решено: я останусь, но изменюсь, для начала попробую меньше ворчать. Это будет — тут я выдавил из себя улыбку — мило.

С шоссе 22 Вестфилдский торговый центр манил к себе, похожий на гигантский корабль, роскошный трехпалубный лайнер, пришвартованный в белом бетоне. Человек в серых брюках свернул на перекрестке у Корт-Плаза и поехал на своей «сентра» на самую большую парковку возле северной стороны, сохраняя безупречно ровную скорость пятнадцать километров в час. Несколько минут он кружил, прежде чем смог устроиться на свободном месте в середине дальнего ряда, между «фордом-эксплорер» и микроавтобусом «таурус». Перед тем как войти в торговый центр, он нацепил на нос желтые солнечные очки. В них он чувствовал себя значительным, как будто шел на задание, к тому же они не давали посторонним людям заглядывать ему в глаза. Он бросил принимать таблетки больше месяца назад и сейчас чувствовал себя довольно подозрительным.

Сто шагов до бокового входа, обозначенного тройными дверями из серой стали и стекла. Он выбрал и открыл правую дверь, из которой со свистом вырвался воздух. Внутри он не почувствовал застарелого запаха попкорна и жвачки, какой стоит в дешевых универмагах, вместо этого витал какой-то цветочно-травянистый аромат, может быть с примесью меда. В этот субботний день толпа состоятельных посетителей кружила в броуновском вихре, переходя вдоль трехпалубной эспланады из «Нордстрома» в «Зейни-Брейни», из «Диск-о-рамы» в «Кофейню», детский «Гэп», «Годиву», «Секрет Виктории», «Лехтер» с товарами для дома и назад. Среди покупателей были взрослые, они везли детей в колясках, несли на плечах, тут же семенили малыши, а дети постарше визжали и убегали от родителей, носились вверх по эскалатору, вниз по лестнице, упрашивали купить им мороженое, жевали шоколадки. Многие мужчины были одеты, как мальчишки, в яркие цвета, женщины щеголяли в обтягивающих брючках. Человек в серых брюках даже улыбался, глядя на мальчиковатых мужчин, на лице у него застыло странное выражение, как у ящерицы с растянутыми лицевыми мускулами. А потом он глубоко вздохнул, как животное, выползшее из-под камня, чтобы наконец-то вновь ощутить на себе солнечные лучи.

У него был выходной.

Маленький лохматый мальчик лет пяти-шести чуть не врезался в ноги человека, мчась за голубым резиновым мячиком. Девочка, должно быть его старшая сестра, бежала за ним по пятам, то и дело выхватывая мячик и поднимая над головой.

— Отдай!

Девочка только смеялась и тянула руку кверху, так что у нее задралась футболка и открыла пупок, похожий на узелок воздушного шарика. Мальчик подпрыгнул, пытаясь достать мячик, но она отскочила.

— Тереза, прекрати!

Высокая женщина в джемпере «Гесс» напустилась на обоих детей, и девочка бросила мяч в брата.