Дойдя до кирпичной виллы Дисальва, я замедлил шаг. У них в столовой было большое завлекательное окно. Комнату с длинным столом освещала люстра, все Дисальва сидели вокруг полированного овала и ели ужин, приготовленный для них Луизой. Никакого черного соуса. Настоящий семейный ужин напоказ соседям. Тут я заметил, что все они повернуты в одну сторону. Я вытянул шею, чтобы лучше разглядеть, и увидел большой телевизор на тумбочке. Так вот что собирает их семью? Они ели медленно, в такт телепрограмме. Так они придали новый смысл слогану: «Включайся!» Я отошел на цыпочках, хотя меня и так никто бы не услышал.

Я подавил в себе желание пнуть по неприступным кустам Стейнбаумов. Их дети выросли, и они переключились на зеленые насаждения. Самонаслаждения. Интересно, они пререкаются по вечерам из-за того, каким методом формировать крону или какую использовать мульчу? Дома казались мне странными только потому, что я не знал, как проходит в них жизнь, но я мог догадываться: ссоры из-за денег, из-за того, чьи потребности важнее (не говоря уж о детях). Романтично ли с моей стороны думать, что где-то бывают счастливые семьи?

Наконец я остановился перед нашим домом, чью внутреннюю жизнь я знал даже слишком хорошо. Снаружи дом казался радостным и хорошо освещенным, но мысль о том, что внутри, меня парализовала. Ждут ли они меня? Я никогда не буду суперпапой, но как отец я был неплох, да и как муж покладистее большинства мужчин. Так почему же меня постоянно кидает между злостью и чувством вины? Вряд ли моего отца мучили подобные сомнения, но он жил в другую эпоху. А кроме того, я никогда его не спрашивал.

Взявшись за дверную ручку, я почувствовал внезапное желание уехать в Новую Зеландию и разводить овец. Блеяли бы себе, а не ныли: «А как же я?» или «Папа, я тебя ненавижу», жевали бы траву и не просили сухих палочек. Но я еще раньше решил, что уйти, не решив проблемы, неправильно. Теперь я уже был не так уверен. Может быть, они изменились, а мне ничего не сказали. Алекс рос молчуном. Джейн с головой ушла в бизнес. Может быть, у нас и чувство юмора стало разное? Еще один пункт в список.

И тут я услышал шум изнутри. Голоса матери и ребенка. Кажется, они там веселились. Мне бы тоже не помешало. Главное — не прекращать попыток. Нужно было сегодня позвонить Джейн в офис, когда она там сходила с ума, и притвориться продавцом из телемагазина. Я тихо прошел через переднюю дверь, сдержав желание крикнуть: «Я дома, дорогая!» Сверху доносился стук фишек. Кажется, Джейн согласилась на «Монополию», от которой я отказался. Хорошая мама. Папа ушел часик погулять. Или годик. Может быть, я даже еще не вернулся домой.

Мысль о том, что я мог бы быть в другом месте, взволновала меня. И тогда я сделал нечто странное. Я снял куртку и ботинки и поднялся по лестнице тихо, как кошка, которую мы так и не завели. На верху лестницы из угла коридора можно увидеть часть комнаты Алекса, причем тебя самого видно не будет. Правда, многого разглядеть я не мог, потому что они разложили «Монополию» у кровати, но мне все было слышно. Если я и не любитель подсматривать, то, выходит, любитель подслушивать.

Стукнули брошенные кубики. Алекс сосчитал ходы и объявил, что он остановился на своем участке. Кубики снова упали. Но вместо Джейн, кажется, опять пошел Алекс. Может быть, мама снисходительно позволила ему пойти ее фишкой? Я прокрался метра на полтора вперед и подглядел, вот, наконец, наступила очередь Джейн. Ага. Похоже, в «Монополии» три игрока, и не по годам развитой Алекс играет за двоих. Видимо, таким образом он мог играть сам с собой и принять в игру еще кого-нибудь. Вот вам и монополия. Пли третий игрок не пришел? Кажется, они по мне не скучали.

Ну и как, мы уже веселимся? Я то и дело хотел крикнуть: «Ага, попались!» Но секунды перетекали в минуты, а я только смотрел. Из моего укрытия мне казалось, что Джейн поддается Алексу, это часто бывает с родителями. (С другой стороны, мой отец просто давал мне фору — семь очков в пинг-понге, ладью в шахматах, — а потом играл в полную силу.) Как бы то ни было, скоро игра закончилась. И Алекс потребовал, чтобы мама рассказала ему анекдот.

Джейн засмеялась:

— Прости, малыш, ничего не приходит в голову.

— Но папа все время шутит. — Алекс наклонился над игрой капризной фигурой в пижаме.

«Слышал шутку про мальчика, который выбросил будильник, чтобы время побыстрее пролетело?» — послал я телепатическое сообщение Джейн, но она его не получила.

— Я не папа, — ответила Джейн. Как мне показалось, мрачновато.

Алекс поднялся, расставив ноги и уперев руки в боки.

— Я хочу анекдот.

Джейн полулежала на полу, опираясь на локоть. Потом она подползла к нему, как хищник.

— Нет, сегодня никаких анекдотов… но я могу заставить тебя смеяться!

Она скакнула на него, обхватила руками и повалила спиной на кровать. Через секунду он, распяленный, лежал на покрывале, Джейн прижимала икрами его ноги, а запястья держала руками. Она быстро сдвинула руки, зажала в одной руке оба его запястья, а другую высвободила.

— Вот тебе, вот тебе… — ухмылялась она.

Ее указательный палец замер над беззащитной подмышкой, и Алекс стал извиваться, уже зная, что будет.

— Ха-ха-ха, мама, не надо, ха-ха-ха, перестань!

— Что перестать? — Джейн покачала пальцем у него над животом. — Вот это?

— Нет, ха-ха! А-а!

Его лицо, вернее, его часть, которую я видел, искажала блаженная мука. Он извивался, и Джейн еще сильнее наваливалась на него, не давая вырваться. Палец двигался туда-сюда, от втянутой шеи до пихающихся ног. Только когда Алекс забился в пароксизмах смеха, Джейн отпустила его, и он обмяк на кровати в изнеможении.

Она велела ему идти чистить зубы. А я потихоньку сполз на первый этаж. Я открыл переднюю дверь и с шумом захлопнул ее.

— Я вернулся!

Через пятнадцать минут Алекс лежал в постели, готовый через двадцать лет вспомнить эту сцену и пересказать ее своему психоаналитику. Мы с Джейн сидели в гостиной, проводя остаток вечера. Джейн листала журналы. Я сидел в кресле, держа на причинном месте книгу. Я был в игривом настроении, но из неудачного опыта знал, что Джейн нельзя склеить так просто. Отчего-то она казалась ледяной. Может, ее пощекотать?

— Как прогулялся? — спросила она, не глядя на меня.

Так вот в чем дело. Я бросил семью. Пора ее развлечь.

— Ну да, пару раз я срывался с поводка, но я всегда возвращаюсь домой. — Я помолчал. — Ты знаешь, Дисальва за ужином смотрят здоровенный телевизор.

— Хм. Может быть, нам с Алексом тоже последовать их примеру. — Она сделала вид, что смахивает макароны с груди. — Костюм погиб.

Еще попытка.

— Знаешь, один мой пациент считает себя комиком. На самом деле не так уж он плох. Хочешь, расскажу…

Джейн подняла руку:

— Прошу тебя, давай без шуток. Знаешь, в последнее время ты был ужасно… смешной.

Вот так и прошел вечер. Я мог бы продолжать, но какой толк? В конце концов Джейн зевнула, я тоже зевнул. Самым громким событием вечера стало то, что, когда я резко встал с кресла, книга шлепнулась на пол.

Так что уходит, когда ты встаешь? Колени, разумеется.

Мне захотелось на цыпочках прокрасться в комнату Алекса и триумфально прошептать отгадку ему на ухо. Вместо этого я через час лег спать — все мы устали — и натянул одеяло до подбородка. Что бывает наутро, когда психиатр и проститутка вместе провели ночь? Оба говорят друг другу: «С вас сто долларов». Но моя невольная слушательница лежала ко мне затылком, как будто ее вообще не было.

— Я знаю, что ты там, — пробормотал я, отдавая должное бесчисленным второсортным комикам. — Я слышу, как ты дышишь.

973-48-56. Клочок бумаги с логотипом «Лояльности» и телефоном Майры сначала висел на холодильнике, приклеенный магнитом в виде Гуфи-Гуся, потом лег на кухонный стол, потом оказался в компьютерной комнате, потом под стопкой бумаг. Тед Сакс иногда думал о том, чтобы ей позвонить, но каждый раз, когда он готов был снять телефонную трубку, его охватывала дрожь нерешительности. Нерешительность превращалась в долгую паузу, во время которой он смотрел на телефон, как на коробку с чем-то таинственным и темным. Ему нравилась Майра, в этом он был совершенно уверен, но еще он знал, что не может довести с нею до конца. Он уже бывал в такой ситуации, когда работал программистом во «Вводе». У него было два свидания с бесцветной девицей по имени Нэнси, занимавшейся обработкой данных, один раз он пригласил ее, в другой раз она сама пригласила его. Тогда у них ничего не вышло, не выйдет и сейчас. Они просто жужжали друг над другом, как две мухи, пытаясь вылететь в окно, но безнадежно застревая.