Молчание. Кто-то задел нечаянно гитарную струну. Стаскивая с себя маски, одни движутся к дверям, другие украдкой глядят на Поташова. Тот долго и безучастно раскуривает трубочку в своем уголке.
МАРФА (тихо). Ты еще здесь, Данилыч?
ПОТАШОВ. Я тут, тут пока, Марфинька.
ИЛЬЯ (сдергивая с себя маску тигра). Неплохо придумано: зазвать друзей и угостить их пирогом с гвоздями.
ЕГО ДЕВУШКА (ядовито). У Карякиной сын тоже получал некоторые странные письма!
Они уходят, и два раза хлопают выходные двери.
ЖАВОРОНКОВ (уныло). Валечка, я домой пойду… (И он уходит.)
ВАЛЬКА (резко). Васька, не уходи, не велю… Навсегда уходишь!
Через минутку Васька вернется в пальто и неохотно усядется на прежнее место.
Сережа, скажи своей невесте что-нибудь. (Толкая его.) Она смотрит на тебя. Разве советский человек — это трусость?
СЕРЕЖА. Мой отец, старый слесарь, так говорит: пошарь, где ложь, другую найдешь. Я не знал этих обстоятельств, Зоя. Мой ответ ты получишь завтра. Тебе придется подождать.
Он повернулся уходить, и многие опередили его по пути в прихожую. НИЯЗМЕТОВ коснулся его плеча, в его другой руке — сережина гитара.
НИЯЗМЕТОВ. Вещь забыл. Возвращаться придется!
СЕРЕЖА машинально берет гитару. НИЯЗМЕТОВ протягивает ему газету. Тот не понимает.
Заверни. Гитара простудиться может. Старый слесарь уши нарвет.
СЕРЕЖА кидает ему в ноги скомканную газету и уходит. Молчание.
САРПИОН. Я так скажу: и не такие происшествия в метель случаются. Стоял у нас этак-то дежурный на батарее. А ночь и снег, и такое под ноги котится, хоть штыком его колоть…
Все на него смотрят, никто не понимает, что он говорит.
ЛИЗАВЕТА. Завел сиренаду!.. Идите, закусите пока. Счас и мы поедем.
ИВАН плечом подталкивает дядю в прихожую. Они уходят.
САРПИОН (с деликатностью, с порога). Премного благодарны за угощение.
ВАЛЬКА. А теперь налей мне, Мадали… водки налей. Мне все равно, у меня отец пьяница. Мы с тобой одинакие, Зойка! (В запале.) Хочу выпить за твою высокую страну, где весной снег лежит, Мадали… и за зойкино здоровье… и за отцов наших, чтоб им стыдно стало. Ничего!.. Нет правды на земле, но есть она повыше.
ЖАВОРОНКОВ. Валечка, нам бы теперь домой отправиться…
ВАЛЬКА (с вызовом). Вам водку разрешается пить… за правду, Поташов?
Степану так и не удалось остановить ее на полуслове.
ПОТАШОВ (подходя к столу). И выпил бы с вами охотно, девочка, за открытое мужество нашего человека… да торопиться надо, а длинен тост. (Всем.) Знал кто-нибудь из вас переводчицу Карякину из Горплана?… Она умерла сегодня вечером, сама. До завтра, Марфинька!
И махнув всем рукой, уходит. СТЕПАН идет рядом с ним.
И вы что-нибудь сказать мне хотите?
СТЕПАН. Я прошу извинить нас… за эту скандальную ночь
ПОТАШОВ. Что?… не пойму, о чем вы тут бубните?
СТЕПАН (сбившись). Я хочу вызвать для вас машину.
ПОТАШОВ. У меня своя.
И все-таки СТЕПАН уходит за Поташовым.
КАТЕРИНА. Стыдно нам дольше гостей задерживать. Мальчики, проводите Валю.
Но ЖАВОРОНКОВ ревниво поднимается и уже достает из карманов валькины галоши.
Прощайте, Лизавета Касьяновна.
ЛИЗАВЕТА (обняв на прощанье Зою). Эх, девчоночка.
ЗОЯ. Мне с ними жить, Лизанька!
ЛИЗАВЕТА. Помни, кудрява: какая б вьюга ни случилась, а солнышко взыграет. (Молодым.) Ступайте, людям покой нужен. Поклон тебе, старшенькая!
ИВАН (в дверь). Мамань, общежитие запрут…
ЛИЗАВЕТА. Иду.
Все уходят. ВАЛЬКА обернулась на пороге.
ВАЛЬКА. Я тебя жутко уважаю, Зойка!
МАРФА. Что-то сердце у меня разболелось. (Поднялась уходить.) Ты не ругай дочку свою, Катюша. Она нонче слабенькая, в ней человек родился… А ну, где он, твой острый локоть, Зиночка! (Ушла.)
ЗОЯ (вдвоем с матерью). Мама… как ты думаешь, Сережа вернется?
КАТЕРИНА молча прибирает посуду.
Не сердись. Через год ты сама скажешь, как хорошо получилось.
Молчание, неясный музыкальный гул.
Смотри, в доме напротив тоже веселятся. Танцуют и елка горит.
КАТЕРИНА тушит елку.
Вьюга-а… И какой-то человек, за снегом, смотрит на наши окна. И у него один глаз завязан.
КАТЕРИНА. Наверно, пьяный. Отойди, окна побьет.
ЗОЯ отошла, слушает, прижав ухо к стене.
ЗОЯ. И здесь музыка. Слушай, хорошо как играют. И еще где-то… Нет, это внизу. Ты слышишь?
КАТЕРИНА (почти навскрик). Перестань… Зоя!
ЗИНОЧКА (войдя). Давай я посуду-то помою, Катерина Андреевна.
КАТЕРИНА. Отдыхайте, Зиночка. Я сама вымою.
Проводив ее взглядом за дверь, ЗИНОЧКА всхлипнула.
ЗОЯ. О чем вы, Зина Аркадьевна? Уж все прошло.
ЗИНОЧКА. Я одна во всем виноватая. Мне бы заранее сказать. Ничего бы и не было. Не пугайся ты только, Зоинька!
ЗОЯ. Чем меня можно теперь напугать.
ЗИНОЧКА. К Ечкиным я даве за ситечком побежала, а он сидит промеж них. Тума-анный, одежа не наша. И все в нем будто перебито и заново проволочкой скручено.
ЗОЯ. Да кто это… кто?
ЗИНОЧКА. А Порфишка-то!.. Приехал. В городу у нас.
ЗОЯ. Тише… мама услышит.
ЗИНОЧКА. Трясутся, окна простынями завесили. А он только руки потирает. «Не бойтеся, вы меня не бойтеся, говорит. Я с дозволения приехал». А откуда у каторжного дозволенье? Врет!
ЗОЯ. Ясно, врет. Маме ни слова, а сам он притти не посмеет (Торопливо.) Ечкины наверно еще за столом сидят? (Она рванулась к двери и замерла, кусая пальцы.) Мне стыдно к Ечкиным бежать… они чистые. Я… я лучше по телефону позвоню!