Москва, Россия. Аэропорт. Сейчас.
Спустя какие-то сутки, они все вернулись обратно в столицу. Практически целые и невредимые.
Пришлось специальным самолетом доставлять Кимуру в Москву. Он по-прежнему оставался без сознания, но, как сказали эти эскулапы «Мы наблюдаем положительную динамику, скоро он очнется».
Лучше пусть это будет правдой, иначе… даже подумать страшно, что будет.
Проходили недели за неделей, а не было никаких новых зацепок, и бац, — кинули целую «кость» в надежде проредить ряды и внести сумятицу в сознание. В чье сознание? Да без разницы, по сути.
Будь те мрази умнее, они бы наняли настоящих профи, а не эту шелупонь, которую, как теперь известно, и привлекали то раньше за разбой всего лишь. Так, мелкота. Ничего серьезного. Они даже сами инфу по объекту не пробивали, воспользовались той информацией, что им предложили.
Идиоты. Да еще и жадные. Забыли, что бесплатный сыр может быть только в мышеловке.
И те два профи для подстраховки… какова была их цель? Напугать? Предупредить?
И опять все придется начать сначала.
Дима ошиблась, может не на все сто, но с выводами уж точно. Пока рано сбрасывать со счетов Дрозда, старый черт, что-то знает. И что-то скрывает. Но для их профессии это своеобразная норма. Страшно вспомнить сколько она собственноручно «тайн» похоронила. Что уж говорить про Дрозда и его боевое прошлое?!
Но дело не только в этом.
Тот его взгляд… в душу ей въелся. Будто его в память, раскалённым паяльником впаяли, и он не остыл, прожигает все насквозь, пока не убьет.
И как все понимать? В какую сторону теперь двигаться?
Все смешалось. Небо с землей местами поменялись, а она, Дима, была в невесомости, и не знала в каком направлении правдивая реальность лежит. И добраться туда пока не представлялось возможным.
Шрайман по-прежнему пребывал в шоке, хоть и держался молодцом. Показания давал, обдумывая каждое сказанное слово.
Катерина… тут все сложно, и у Димы руки чесались влезть в это дело и понять, кто посмел? Зачем? Почему?
Невинная женщина могла пострадать в этой игре. Просто ни за что. И плевать этим мразям, кто она, и что она.
Ей, по-видимому, и своей боли хватает, а теперь и в эту разборку втянули.
Но, кажется, один на один ее никто с этим не оставит.
Шрайман бдит. Что не может не вызвать улыбки на губах Димы.
Этот потрясающий, на самом деле мужчина, странный немного, да, но все же…, невероятный по-своему, и так пронзительно нежно поддерживал Катерину за локоток, когда они выходили из аэропорта.
Тут было невозможно не улыбаться. И она такая была не одна. Вася, с перевязью на руке, тоже лыбу давил во все свои тридцать два зуба. Да, даже Дрозд, и тот не сдержался.
Пусть Шрайман и сам не понял, что начал опекать женщину, симпатизировать. Но чувства от этого никуда не денутся. Поймет, рано или поздно. И Диме бы очень хотелось, чтобы не успел наломать дров, прежде чем все у них серьезно закрутится.
— Дима, надо пошушукаться.
Дрозд подошел к встречающим машинам, проследил как сели Шрайман и Катерина, кивнул водителю, что ехали без них.
— Это не подождет?
Она и так держалась на честном слове и последнем дыхании. И ноги шли автоматически. Просто потому, что надо идти. Становились ватными. И сконцентрироваться на чем-то было адски сложно. Она вот-вот могла к черту свалиться и все, — пиши пропало.
Дрозд аккуратно ее поддержал за талию и помог сесть в машину. Лицо, шедшего сзади них Васи нужно было видеть, хотя, наверное, у нее рожу перекосило еще красивше.
— Понимаю, что у нас слишком много вопросов друг к другу. Но, пока будем ехать, нужно обсудить несколько моментов.
Мужчина сел на переднее сиденье, Вася рядом с ней на заднее, и сразу отвернулся к окну, сделав вид, что его тут и нету.
Дима расслабленно выдохнула. Она сидит, уже хорошо. Не упадет.
— Нам нужны дополнительные люди, пока остальные придут в себя. Лучше, если это будут твои, проверенные. Сними пару с объектов.
Она начала первой. Можно считать, что практически протянула ему трубку мира и предложила ее раскурить.
И в самом деле курить хотелось. Она редко это делала, но сейчас нужда была на грани боли.
— Дай сигарету.
Дрозд посмотрел на нее задумчиво, даже повернулся на сиденье, но вытащил пачку из пиджака и достал одну сигарету.
Фильтр зажат губами, затянулась посильней, но не подавилась дымом от непривычки и крепости. Зажмурила глаза от удовольствия.
Хоть что-то в этом мире осталось на своем месте, это радует.
— Самсонов запросил информацию по тебе, не через меня, так что, копают беспардонно, влезут во все до чего дотянутся. И положат ему на стол все так, как оно есть. Могу сделать так, что там будет не все, если хочешь, — предложил он и отвернулся от Димы, смотрел теперь в окно.
Что-то такое она и думала. Ждала. И не видела смысла оттягивать неизбежное. По сути, ей скрывать уже нечего. То, что могло повлечь за собой серьезные последствия, Шрайман и так знает. Сам ведь ее нанял, в курсе ее репутации и возможностей. Вчера даже увидел в действии, оценил возможности.
— Не вмешивайся. Пусть, — разрешила, — Не хочешь мне кое-что объяснить? Для чего-то же ты затевал этот разговор.
— Каждому слову нужно свое время, знаешь? Я вот свое время упустил, и ты стала считать меня врагом.
— А ты мне не враг?
Такая горечь и боль сквозили в его голосе, словах, что Дима не решилась заглянуть другому человеку в глаза. Хватит с нее. Запас сил, как физических, так и душевных, кончился.
— И никогда им не был.
— Так докажи! Объясни! — сорвалась, пригнулась к нему, но не кричала, говорила едва слышно, шипела, — У меня был повод! Был! А ты молчал. Я спрашивала тебя тогда, давно, помнишь? Спрашивала! А ты развернулся и ушел. А потом я выясняю, что ты тех подонков знал.
— Да, знал. Не я виноват, Дима. Видит бог на мне много всего, но не это.
— Тогда кто? Назови имя, все просто.
— Прямых доказательств у меня нет, он умеет заметать следы, а «хвосты» в воду, — и дело с концом.
— Вот и у меня доказательств не было, только косвенные, — она откинулась на спинку, закрыла глаза, но чувствовала, что Дрозд смотрит на нее через зеркало заднего вида.
— Поэтому я все еще жив.
И это был не вопрос. Оба это понимали. Но она все же подтвердила.
— И поэтому ты все еще жив.
Больше они не заговаривали. Ехали молча, каждый думая о своем, а может, и об одном и том же, кто знает?!
Дима пыталась понять почему едет с ним в одной машине, а внутри пусто? Нет той ненависти, убивавшей ее годами. Нет бешеного желания отомстить. Только пустота да усталость.
Почему-то сейчас ей стало казаться, что не дойти. Не дойти до конца этого пути. Да и стоит ли?
А Дрозд сожалел. Об упущенном времени. Об упущенных возможностях. И о своем тугодумии.
Если б мог исправить прошлое, ничего бы этого не было.
Он столько ошибок наворотил, что не расхлебает один. Поэтому и Дима здесь. Поэтому она теперь такая. Равнодушная и холодная. Нет больше той зимней девочки, что так безумно обожала новый год, снег, и снеговиков.
Он ее убил.
***
Не нужно быть телепатом, чтобы понять: Ромашка в бешенстве.
Вообще, в миру Роман Тугаев божий одуванчик, и вывести его из себя это действительно нужно планомерно пару недель капать ему на мозги.
Можно себя поздравить: она справилась за одни сутки.
— Я тебя задушу, твою мать, вот этими руками! — он вылетел из дома, и слова не дал ей сказать, грозно тряс кулаками в воздухе, — Задушу!
Но вместо обещанной угрозы ее обняли.
Горячие ладони скользнули под жакет, по свободной рубашке. Но она ощущала их жар, их надежное тепло.
Прижал ее к себе, буквально притиснул.
Она дернулась, не сдержалась, плечо болело невыносимо.
— Извини-извини! — Рома отстранился, осмотрел ее внимательно, подмечая все: бледную кожу, испарину на лбу и искусанные в кровь губы, опухший разбитый нос, — Сначала тебе станет лучше, а потом я тебя все-таки задушу.
— Хорошо, как скажешь, — она милостиво кивает головой и не отказывается от поддержки его надежного плеча. Ведь родной, семья, нельзя его обижать отстраненностью, не сейчас, — Но давай это будет еще позже, сначала ванна.
— Зимина, ты иногда такая дура, — он так душевно это сказал, столько волнения и любви в эту «дуру» вложил, что она не утерпела, облокотилась на него полностью.