Констанция. Что вы хотите сказать?

Сальери. А вам разве не ясно?

Констанция. Нет. Совершенно не ясно.

Сальери. Жаль. Очень, очень жаль… Тысячу раз сожалею.

Пауза.

Констанция. Не верю… Я просто не могу этому поверить!

Сальери. Чему же?

Констанция. Тому, что вы только что сказали.

Сальери (поспешно). Но я ничего не говорил. А что я сказал?

Констанция встает, и Сальери тоже поднимается в панике.

Констанция. Нет, я ухожу!.. Ничего общего не хочу иметь с вами!

Сальери. Констанция…

Констанция. Пожалуйста! Разрешите мне пойти.

Сальери. Послушайте Констанция! Выслушайте меня! Я неуклюжий человек. Вы считаете меня изощренным, но это совсем не так. Хорошенько посмотрите на меня. Я человек простой, совершенно бесхитростный. Извожу чернила и обожаю сладости. Я вообще не вижу вас, женщин… Когда я встретил вас вчера, то позавидовал Моцарту до глубины души. От этого чувства зависти появились глупые мысли. И я вдруг посмел вообразить себе, что… из огромного клада вашей нежности… вы могли бы уделить мне одну жалкую монетку, которая вашему мужу, такому богатею, совершенна не нужна, и это бы вдохновило меня.

Пауза. Она смеется.

Я развлекаю вас?

Констанция. Моцарт был прав. Вы порочны.

Сальери. Он говорил это?

Констанция. Да. И что все итальяшки комедианты. «Будь особенно осторожна с этим», - предупреждал он меня, имея вас в виду. Шутил, конечно.

Сальери. Вероятно. (Он резко отворачивается от нее.)

Констанция. Но вы не комик. На самом деле вы играете весьма очевидную роль, не так ли, дорогой мой? Провинциал, но хитрый, как муха!.. (С нежной иронией.) О-ооо! И вы уже обиделись? Неужели!.. Когда Моцарт обижается, я хлопаю его по заднице. И это ему нравиться. Может быть, и вас надо отругать и немного наподдать по заду? (Она легко ударяет его папкой с нотами.)

Он поворачивается в приступе бешенства.

Сальери. Дрянь! Глупая девка! Что ты себе позволяешь?!

Наступает зловещее молчание.

(Холодно.) Простите меня. Давайте не отвлекаться от дел вашего мужа. Он, несомненно, блестящий музыкант. Однако принцессе Елизавете нужен не только пианист, но и учитель пения. Не убежден, что он справиться с этим. Хотел бы посмотреть сочинения, которые вы принесли, и решить, достаточно ли он зрелый мастер. Я смогу изучить их в течении грядущей ночи. А вы подумайте о моем предложении. И чтобы вы не сомневались – такова моя цена. (Он протягивает руку за папкой, и она ее отдает.) Всего хорошего. (Он поворачивается и ставит папку на стул.)

КОНСТАНЦИЯ медлит, хочет что-то сказать, но не находит слов и быстро уходит.)

12. Там же.

САЛЬЕРИ поворачивается к публике в сильном возбуждении.

Сальери (зрителям). Провал!.. Фиаско!.. Какая гнусность! Я весь в поту! Какая неприкрытая гадость!.. Дойти до такой низости! Сама мысль об этом хуже, чем если бы я все уже совершил!.. Впасть в такой грех и в то же время чувствовать, как ты смешон!.. я не находил себе оправдания. Если теперь господь навеки отвергнет мою музыку, - то в этом виноват я сам. Я, и никто другой. Вернется ли она завтра? Нет, никогда. А если все-таки придет – что тогда? Как поведу себя я?.. Буду униженно просить прощения или… попытаюсь вновь?.. (Выкрикивает.) И это я! Nobile, nobile, Salieri![51] Называется благородный Сальери!.. Что этот Моцарт с тобой сделал?! Разве до него я был таким? Играть в адюльтер! Шантажировать женщин! Проявлять жестокость! Так низко пасть! Погрязнуть в мерзости! Прогнить насквозь! И все из-за него!

Он лихорадочно двигается в глубь сцены и, проходя мимо стула, протягивает руку к папке, хочет ее взять, но, боясь увидеть, что в ней, отдергивает руку и садиться. Пауза. Смотрит на папку с вожделением, точно это лакомство, которое хочется отведать, но которое он не смеет тронуть. Затем, вдруг, хватает папку и рывком открывает, срывая ленточки. Открыв, жадно впивается в рукопись. Тут же начинает тихо звучать музыка. Мы слышим начало 29-й симфонии ля мажор. Он говорит на фоне музыки, не отрывая глаз от нот.

Она сказала – это оригиналы… Черновые, единственные наброски его сочинений. Но они совсем чистые, без единой помарки!

Он смотрит на публику, отрываясь от нот.

Музыка тотчас прерывается.

Это казалось странным… И тут в голову пришла ошеломляющая догадка! Очевидно, Моцарт просто записывает музыку…

Он опять смотрит в ноты, и снова тихо звучит кончерто для скрипки и альта.

…прямо из головы! В уже законченном, совершенном виде! Кому еще такое дано?!

Отрывается от рукописи. Музыка стихает.

Убери хоть одну ноту – музыка исчезнет. Измени одну фразу – здание рухнет.

Он возобновляет чтение, и музыка звучит опять – блистательная фраза из медленной части концерта для флейты и арфы.

И здесь опять… но в огромном множестве – те же звуки, что я раньше слышал в библиотеке. Дробные гармонические ряды! Сверкающие коллизии, вызывающие восторг, граничащие с агонией!

Отрывается от нот. Музыка перестает звучать.

Было совершенно ясно, что Серенада – не случайная удача!

Сначала тихо, потом все громче мы слышим гремящие раскаты, напоминающие шум морского прибоя.

Сквозь решетку этих аккуратно выведенных нот я увидел – Абсолютное Совершенство!

Из этого громоподобного нарастающего рева все сильнее и сильнее выделяется сопрано, исполняющее тему Кирие[52] из Литургии /мессы/ до минор. Шум, мешавший слушать, вдруг стихает, и мы слышим неожиданно чистый и ясный голос, и по мере того, как он становиться все яснее и отчетливей, свет на сцене нарастает, становиться ярким, затем ослепительным. Под влиянием этого света и потока музыки САЛЬЕРИ поднимается, а сопрано теперь поет в полную силу в сопровождении хора, переходя на фортиссимо, раскрывая мощную кульминацию всего произведения. Это самое громкое звучание музыки в спектакле.

САЛЬЕРИ идет к нам навстречу, спотыкаясь. Держа в руках рукописи, как человек, захваченный врасплох бушующим, неукротимым морем. Наконец, где-то внизу вступают барабаны. САЛЬЕРИ роняет папку с нотами и падает без сознания. Музыка взрывается, и звучит долгий, рваный, повторяющийся эхом гул, символизирующий некое жуткое разрушение. Этот звук повисает над распростертой фигурой в угрожающем звучании и перестает быть музыкой. Затем угасает.

Освещение сцены уменьшается. Длинная пауза.

САЛЬЕРИ лежит без движений – его голова зарылась в ноты. Часы бьют девять, и он зашевелился. Медленно поднимает голову, смотрит вверх. И теперь, сначала тихо, он обращается к своему богу.

Capisco![53] Я теперь знаю свою судьбу. Теперь впервые я ощутил опустошенность, как Адам – наготу свою первородную. (Медленно поднимается на ноги.) Сегодня где-нибудь, в каком-нибудь венском трактире стоит смеющийся мальчишка, способный положить на бумагу, даже не отложив в сторону бильярдный кий, обычные ноты, могущие посрамить самых знаменитых музыкантов и превратить их музыку в ничто – в безжизненные царапины на бумаге. Grazie, Signore! Вы даровали мне желание служить вам – чего не скажешь о многих, - но вы же и превратили для меня это желание в позорище! Grazie![54] Вы даровали мне желание славить вас – чего не скажешь о большинстве людей, - но вы же и заставили меня умолкнуть, Grazie tanto! Вам было угодно вложить в меня понимание Несравненного, которое недоступно большинству людей! А затем вы позаботились, чтобы я всегда ощущал свою неполноценность. (Его голос обретает силу.) За что? Почему?.. В чем состоит моя вина?.. До сего дня я стремился к добру. В поте лица своего помогал облегчить участь ближних. Не покладая рук трудился в меру отпущенного мне Тобой таланта. (Кричит вверх.) . Ты знаешь, как тяжко я трудился! И все ради того, чтобы в конце концов в том искусстве, в котором для меня смысл всего мироздания, я мог услышать Твой голос! Я слышу его сейчас, и он твердит мне одно лишь имя – МОЦАРТ!.. Ехидный, насмехающийся, самовлюбленный, инфантильный Моцарт! Он палец о палец не ударил, чтобы кому-нибудь помочь! Непристойный Моцарт с его хлопающей по заду женой! И вот именно его Ты избираешь исполнителем своей воли! А моя единственная награда, моя высшая привилегия заключается лишь в том, что я единственный сейчас человек на земле, сумевший ясно увидеть Твое в нем воплощение! (Гневно.) Grazie e grazie ancora![55]