— Я не удостоился такой чести. Хотя там было немало молодых людей, которые говорили о славе с тем же рвением, что и вы. Я сказал им то же, что должен сказать вам сейчас: если вы стремитесь только к этому, то, боюсь, вы родились не в той стране и не в том веке.

Виктор приподнял брови:

— Не может быть! На чем основывается такой вывод?

— Мой собственный опыт является убедительным примером. Когда я покинул Францию солдатом, мне довелось участвовать в том, что сейчас известно как Семилетняя война. Меня отправили в Северную Америку: я был рядом с Монткальмом, когда он погиб в проигранном сражении у Квебека. Несколько месяцев спустя мне удалось присоединиться к нашей армии у Монреаля, вскоре я стал свидетелем того, как ее командующий маркиз де Вордрей сдался англичанам. Видите, французская слава в то время стала несбыточной мечтой. Затем я попытал счастья с французскими войсками, которые объединились с индейцами в приграничной войне против колонистов. То есть мы сражались с теми, кем вы сегодня восхищаетесь.

— Боже милостивый, — не сдержалась Вивиан, — значит, вы вполне могли стрелять в Джорджа Вашингтона! Разве он не командовал войсками в той войне?

— Командовал. Но я никогда ни по какую сторону фронта не встречался с генералом Вашингтоном. — Жюль снова обратился к Виктору: — В то время колонисты были более удачливы, чем потом: индейцев разгромили, когда прибыли британские регулярные войска.

— Куда же после этого двинулась ваша армия? — поинтересовался Виктор.

— Что до меня, то я присоединился к нашим войскам в Луизиане. Эта земля досталась англичанам после Семилетней войны, те подарили ее Испании, однако ни испанский губернатор, ни войска не спешили завладеть ею. До 1768 года мы ждали, когда разрешится эта трагикомичная ситуация. Луизиана больше не принадлежит французам, но если пройтись по любой улице Нового Орлеана, то трудно поверить, что этой землей мог владеть кто-то еще, кроме французов. После этого я служил в Польше, но два года назад уволился из французской армии, вернулся в Америку и стал наемником. — Жюль заметил испуг на лице Виктора и усмехнулся: — Профессии следует называть своими именами. Тот, кто собирается командовать в иностранной армии, становится наемником: какое бы незначительное вознаграждение он ни просил, этой армии приходится его кормить, одевать и защищать. Между прочим, по Америке сегодня разгуливают французы, без которых Конгресс вполне мог бы обойтись.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я имею в виду господ вроде дю Кудре, который закидывает удочку насчет звания генерал-майора и полон решимости истребовать жалованье в тридцать шесть тысяч ливров за свои услуги, а после войны намерен дополнительно получить еще триста тысяч. Вот вам жажда славы в возмутительных масштабах! Так что на этот раз я сражался в рядах колонистов против британского правления. Если бы… передо мной не возникли другие обязательства, я, скорее всего, находился бы там по сей день. Но не ради славы. Если американцы победят, вся слава достанется им. Мы, французы, для них лишь придаток. Думаю, вам неплохо бы поделиться этой мыслью со своими друзьями: тогда они спасут свои шкуры и практичнее отнесутся к делу, которое вы отстаиваете.

— Если речь идет об этом, — возразил Виктор, — то мой друг Лафайет посчитает ниже своего достоинства попросить у Континентальной армии хоть один су. Он готов рисковать не только жизнью, но и своим состоянием. Вы знаете, что он миллионер?

— В Европе ни у кого нет средств, которые могли бы в предстоящие годы удовлетворить потребности американской армии. Он должен строить свои планы, имея в виду это обстоятельство. — Выдержав паузу, Жюль сказал примирительным тоном: — Но я уважаю его принципы. Право, я весьма удивлен, что они столь тверды. Судьба Соединенных Штатов является единственной темой на земле, которая удерживает мой интерес, однако мне казалось, что молодых людей вроде вас занимают более неотложные дела.

Вивиан заметила, что Виктор уже открыл рот, собираясь возразить, затем робко взглянул на нее и промолчал. Какая тема могла быть более важной и близкой, чем их помолвка! Ей следовало немедленно действовать, пока ее план не потонул в новом потоке словоизлияний.

— Господа, у вас так много общих интересов, что я без угрызений совести могу покинуть ваше общество. Думаю, я нужна тете Онорине. Вы извините ее, если она не спустится вниз?

Виктор ответил:

— Разумеется. Прошу вас, передайте ей мой привет. Я должен сказать графу де Мирандоле нечто важное.

Перед тем как покинуть комнату, Вивиан заметила, как дядя резко взглянул на Виктора, и поняла — тот угадал, о чем пойдет речь. Торопясь вверх по лестнице, она пожелала другу успеха в предстоящей стычке.

Летними днями Онорина де Шерси любила провести часок-другой в своей комнате: так она могла почитать, вздремнуть или заняться корреспонденцией, ибо постоянно и обстоятельно писала в Париж своей ближайшей подруге. Однако сегодня ее прервали дважды. Сначала к ней пришла Вивиан, которая отняла у нее полчаса бессвязной болтовней и все время ерзала, а заметив, что в саду появился Виктор де Луни, бросилась к нему. Потом, спустя короткое время, Жюль попросил принять его.

Войдя, он сел и тут же заговорил:

— Моя надоедливая племянница гуляет с юным де Луни недалеко от дома. Мне не хочется, чтобы сложилось впечатление, будто мы совещаемся наедине и строим против нее заговор, но есть нечто, о чем ты должна узнать немедленно.

— Силы небесные, что же это?

— Виктор де Луни попросил руки мадемуазель де Шерси. Меня об этом заранее почти предупредили, но я не был уверен, что такое предложение будет сделано: она огорошила меня этой новостью в первую встречу, и я почти не сомневался, что это скорее ее идея, а не молодого человека. И я бы многое дал, чтобы узнать, как она подбила его на это — может, опустилась перед ним на одно колено? Мне хотелось задать этот вопрос самому Виктору, но он и так чувствовал себя не в своей тарелке.

— Он просил ее руки? Сегодня? Вивиан ни словом не обмолвилась мне об этом!

— Сначала мы говорили о военных делах — думаю, тебе известно, что он весьма интересуется ими. Он ведь способный молодой человек, не так ли? Мне нравятся его манеры — он говорит откровенно, но сдержанно. Во всяком случае, мы разговорились, но тут он вспомнил о цели своего визита и заявил, что намерен жениться на мадемуазель де Шерси. Я поинтересовался, известно ли это самой мадемуазель, и он ответил утвердительно, что, конечно, для меня не было новостью. Я спросил, поддерживает ли его отец этот брак, и он снова ответил утвердительно, но не без некоторого колебания. Поэтому я сказал, что готов обсудить это предложение с маркизом де Луни, и пыл молодого человека немного угас. Вскоре я выжал из него правду: на самом деле дома он об этом еще не говорил. Должно быть, думал, что я тут же ухвачусь за его предложение, а затем уговорю его отца, но это отнюдь не входит в мои намерения.

— О боже! Я и не догадывалась, что он ее так любит. И она его. Они оба ужасно расстроятся.

— Но это еще не все. Я расспросил его о девушке. Он любит ее, поклоняется ей, но могу спорить, это поклонение не влюбленного, а друга, к тому же очень верного. Поэтому я заявил, что она еще слишком юна для замужества. Я согласился, что в мире множество женщин стали женами и в более юном возрасте, но обратил его внимание на то, сколь безбедную жизнь вела Вивиан и как она неопытна во многих отношениях. Кто бы ни просил ее руки в ближайшем будущем, я посчитаю своим долгом отказать ему.

— И как Виктор повел себя?

— Могу поклясться, что он почувствовал большое облегчение. По-моему, он совсем не готов к браку, правда, спустя мгновение он выглядел довольно удрученным, думаю, главным образом из-за нее. Я попросил Виктора не пересказывать племяннице содержание нашей беседы, а просто сказать, что я отказал.

— Бедный молодой человек, с ним так сурово обошлись.