Она отпила глоток воды и протянула ему бутылку.

— Мы быстро замерзнем, если не будем двигаться.

Кристиан надел куртку.

— У меня есть чай, — сказала Линн.

— Спасибо.

— Здесь, наверху, сильный ветер. Около Тай-ин-Рок снег могло сдуть. Может быть, не стоит идти выше.

Кристиан почувствовал колоссальное облегчение. Он не любил показывать слабость, но сейчас хотел только одного: отдышаться.

Чувство вины обожгло Кристиана. Линн может расстроиться, если они не доберутся до Тай-ин-Рок.

— Если ты хочешь подняться и посмотреть, что там делается…

— Я передумала.

— Но…

В ее взгляде, когда она посмотрела ему в глаза, было молчаливое понимание. Не жалость. Просто сочувствие.

Она давала ему шанс отступить, не потеряв лица, не признав, что он устал, что он не в такой хорошей форме, как она. Его уважение к ней росло. И восхищение тоже.

— Тебе не надо притворяться, — сказал он.

— Ты о чем?

— У меня достаточно мужества, чтобы признать поражение.

Она откинулась назад и стала смотреть вдаль:

— Как здесь хорошо!

Кристиан проследил за ее взглядом. Прекрасный вид на ледник Элиот. Снег, скалы, синее небо…

— Я не могла бы жить нигде больше. И не хотела бы.

Он повернулся к ней, и у него перехватило дыхание. Она вся сияла. Красивая. Спокойная.

Линн глубоко вдохнула и откинулась назад. Ее куртка распахнулась, шерстяной свитер натянулся на груди.

— Здесь, наверху, — сказала она, — я чувствую себя ближе к небу.

Черт! Он уставился на ее грудь, как голодный подросток, а она раскрывает ему свою душу. Ему стало стыдно.

— Приятное ощущение.

Она посмотрела на него:

— Самое лучшее.

Линн достала из рюкзака еще один пакет, отломила кусочек пирожка и положила на ладонь.

Серенькая белолобая птичка появилась неизвестно откуда, села на руку Линн и стала клевать угощение.

— Здесь серые сойки не боятся человека.

— Я слышал, но никогда не видел их близко. — Он рассматривал птичку. — Ест прямо с твоей ладони.

— Они не улетают на зиму, — Линн положила на ладонь еще крошек, — а делают запасы. Серые сойки летают парами.

— Каждому хочется иметь пару, — сказал он лукаво.

— Серые сойки моногамны.

Кристиан невольно поморщился.

— Попробую угадать, — сказала она. — Тебя не устраивает это слово, так же как и связи, подружки и обязательства?

— Верно. Но откуда ты знаешь?

— У меня много друзей среди мужчин. Такая уж работа. Но у меня есть и подруги.

Кристиан вспомнил, что она говорила ему у себя дома.

— Зои Хьюз?

Линн положила на ладонь еще кусочек пирожка:

— И Карли Поттер, и Ханна Виллингхем.

Еще две серые сойки слетели с дерева и опустились на его руку.

— Моногамия, говоришь? Хотел бы я знать, как этот третий ладит с двумя остальными. Никогда не думал, что птицы могут быть такими сексуально непостоянными.

Линн тяжело вздохнула:

— Настрой свой мозг на здравую волну, Велтон. Птенцы могут довольно долго оставаться со своими родителями.

— Жить в семье тоскливо. — Он подложил птицам еще крошек. — Секс гораздо приятнее.

— Семья — это замечательно!

— Если только все домочадцы не хотят, чтобы ты бросил то, что тебе нравится, и вернулся домой. — Кристиан невольно сказал больше, чем хотел.

— Твоим родным не нравится, что ты живешь в Худ-Хемлете?

Тяжелый вопрос.

— Нет. Но мне тут нравится. И я не собираюсь позволить родным какими бы то ни было обещаниями заставить меня вернуться в Вильяметт-Велли.

— Но это же твоя семья! — Его удивила ее страстность. Она тронула его за руку: — Семья — это очень важно, Велтон. Ты просто не понимаешь, как тебе повезло! На свете есть кто-то, кто так тебя любит. Попытайся наладить отношения. Пойди на компромисс.

Кристиан никогда не видел Томас такой. Но ему нравилось чувствовать ее руку на своей руке.

— Мой дед не знает слова «компромисс». Он пойдет на что угодно, лишь бы заставить меня поступать так, как хочет он.

Ее пальцы сжали его руку.

— Заставить?

— Правильнее было бы сказать «купить». В юности я пытался понять, чего хочу от жизни. А дед не хотел, чтобы я уезжал…

Она отняла свою руку:

— И что ты сделал?

— Сел в машину и уехал на полтора года.

Она охнула:

— Полтора года? И что ты делал все это время?

— Лазил на скалы по всей Америке. Жил как бродяга. Спал в машине. Убегал от частных сыщиков, которых дед за мной посылал. Жил своей жизнью.

— А потом?

— Мне надоело жить бродягой. Сыщики меня нашли. Я затосковал по семье. Понял, что они все-таки нужны мне.

Но кое-кому он был не нужен. Своей бывшей невесте.

Томас не сводила с него глаз:

— Когда ты вернулся, должно быть, все стало лучше?

Он кивнул:

— Пока я не стал пожарным-добровольцем. Я и на виноградниках работал, но деду этого было мало. Он предложил мне сто тысяч долларов. Просто протянул чек. Зарплата за целый год. Но я должен был бросить пожарную дружину и работать только на виноградниках.

— И ты отказался от такой огромной суммы?

Кристиан смотрел вдаль:

— Работа на винограднике мне нравилась, но работу пожарного я любил больше. Хотел и того и другого. Знал, что могу совмещать. Я не мог принять эти деньги. Отец всегда принимал морковки, которыми дед размахивал у того перед носом. И заплатил за это браком с мамой и жизнью. Стресс довел его до инфаркта. Он умер, не дожив до пятидесяти лет.

— О, Кристиан, мне так жаль…

— Спасибо, — кивнул он. — Отец сделал свой выбор, я делаю свой. И если решу что-то делать, это будет так, как хочу я, а не кто-то еще.

— Разумно, — согласилась Линн. — Ты объяснил это своим родным?

— Я пытался, но…

— Может, стоит попробовать еще раз? — предложила она.

Кристиан смотрел на трех птичек.

Семья. Он не чувствовал себя частью своей семьи до этой истории со спасением.

— Возможно, ты и права. Наше спасение кое-что изменило. Дед хочет встретить Рождество всей семьей в Худ-Хемлете, хотя раньше никогда не приезжал сюда. Он даже снял дом для всех нас.

— Но это прекрасно!

— Посмотрим. Раньше он ничего не делал просто так. Но, — признал Кристиан, — мы можем очень хорошо отпраздновать Рождество.

— Я уверена. — Она говорила искренне, с легкой ноткой зависти. — Семьи должны собираться вместе на Рождество.

— А твоя семья далеко? — спросил он.

— Не слишком далеко, но совсем в другом месте.

— Я знаю это чувство…

Ее глаза помрачнели, но она ничего не сказала.

Птички вспорхнули и улетели. Линн проследила за ними, потом спрятала пакет в рюкзак:

— Готов встать на лыжи?

— Я могу побороться еще немного, если буду прокладывать лыжню и задавать темп. Иначе мне несдобровать.

— Согласна. — Она подмигнула. — Хочу посмотреть, на что ты способен.

Ему нравилась ее игривость. Вообще — вся она. Ему было хорошо здесь с Линн, хотя она и измотала его на подъеме.

— Замечательно!

— Да. У меня достаточно энергии, чтобы тебя победить.

Ее глаза сияли, как и улыбка. Щеки разрумянились. Он никогда не видел женщину, настолько полную жизни, здоровья, радости. Кристиан посмотрел на ее губы. Интересно, каковы они на вкус?

— Я знал, что тут не без подвоха.

— Подвох всегда есть, Велтон. Просто иногда везет, иногда — нет.

Он улыбнулся своей самой очаровательной улыбкой:

— Я люблю, когда мне везет.

— Ты думаешь, сегодня тебе повезло?

Ее игривый тон распалил его.

— Да.

Она стряхнула крошки и встала:

— Тогда пошли. Мне надо выиграть пари.

— У меня еще есть шанс?

Не с лыжами. С ней…

— Не знала, что ты такой оптимист, Велтон.

— Зато я всегда знал, какой ты циник, — парировал он.

— Попробуй, может, тебе понравится, — весело сказала она.

Он хотел бы попробовать кое-что еще…