— Это я знаю.

— Я и говорю, что ты знаешь все это, и потому, если бы ты обладал хоть какими-то способностями, то сам бы истолко­вал свой сон. Ты просишь объяснений, ну так слушай. Одо­акр привел своих воинов-волков в храмы Рима и заставил императора склониться перед ним. Возможно, ты слышишь зов предков. Они когда-то поклонялись волку. Они и сами были волками, некоторые из них, если ты внимательно слу­шал легенды. Возможно, ты видишь во сне себя, такого, ка­ким был когда-то.

— Ясно. Но если ко мне обращаются призраки, это значит, что мужчина способен удержать в себе магию. Я должен пой­ти с вами.

— Это не магия, а всего лишь ее отголосок, все равно что сравнить свет городских огней со светом звезд.

— Ну, пожалуйста, возьмите меня.

Женщина сунула ногу в пространство между валунами почти так, как купальщик сует ногу в воду, пробуя темпера­туру.

— Так и быть, пойдем. Возможно, ты будешь полезен, — сказала она.

— Тогда пошли, пошли скорее! — Начальник священных покоев испугался собственного детского рвения.

— Сначала выслушай меня. Когда мы доберемся до места, мы с твоей сестрой проведем обряд, который позволит нам говорить с богиней. Обычно в том нет ничего опасного, од­нако некоторое время мы будем как будто не в себе — пере­йдем в мир богини, — не будем сознавать, что происходит в нашем мире. Ты будешь присматривать за нами, следя, что­бы мы не упали в воду.

Мальчик улыбнулся.

— Хорошо. Мне пойти первым?

— Ты пойдешь последним и не так сразу.

Мать достала из мешка тряпки и бечевку.

— Привяжите к коленям и обмотайте руки. Путь долгий, вы не дойдете, если не побережетесь.

Дети вслед за матерью обмотали тряпками колени и ладо­ни. Теперь все были готовы.

Мать вгляделась в расщелину между валунами. Она вовсе не казалась какой-то особенной или достойной внимания, однако женщина опустила вниз свой мешок и полезла сле­дом, стараясь не стукнуть лампу о камни.

— За мной. — Она обернулась на детей, и лунный свет пре­вратил ее лицо в белую маску. Она скрылась в яме, и дети спустились следом за ней.

— Есть здесь осиные гнезда? — спросила Эли.

— Нет, — откликнулась мать, — так что самое опасное уже позади. Идемте.

Начальник священных покоев наблюдал в своем видении, как они ползут по низкому тоннелю, который привел их в не­большую пещеру, где мать смогла бы стоять, только сгорбив­шись. Пещера была в длину шагов двадцать, и в конце их сно­ва ждал темный лаз. Они двинулись к нему в свете лампы, мечущемся по стенам. Скалы были неровные, и идти по кам­ням было не так-то просто, поэтому двигались они медленно.

Каменный коридор, в котором они оказались теперь, сна­чала резко пошел под уклон, но тут же превратился в длин­ный тоннель с едва заметным наклоном. Детям пришлось со­гнуться пополам, а их мать ползла на четвереньках. Карас замыкал процессию. Он обернулся назад. Тени в свете лампы как будто вытягивались, пытаясь уйти от них, а в следующий миг сжимались и цеплялись за них, словно жадные руки, си­лившиеся затянуть его в прошлое. Начальник священных по­коев снова стал маленьким мальчиком, уже не столько сто­ронним наблюдателем, сколько участником событий, снова вернувшимся в те времена, когда он был просто Карас.

Всякая разобщенность исчезла. Ему было десять лет, он уже воображал себя великим чародеем, а тени были волшеб­ным плащом, который он мог набросить на себя и исчезнуть. Он вспомнил одну сказку, которую рассказывала мать. «Плащ, сшитый из куска ночи». Может, размышлял он, ему удастся стать чародеем, тогда он сам возьмет ножницы из лунного света, отправится на небо и принесет матери отрез темноты, из которого она сошьет плащ иголкой из звездно­го света. Он нисколько не боялся, он был весь в предвкуше­нии, зато сестра совсем побледнела и не произносила ни зву­ка. Он не понимал ее. Если мать говорит правду, то Эли идет, чтобы получить великий дар. Почему она так боится?

Они нагибались и ползли на четвереньках, шли и проти­скивались по каменным коридорам много часов. Кое-где на стенах попадались рисунки: месяц и звезда, символы Гекаты, богини-покровительницы Византии, как в старину называл­ся Константинополь. Теперь город поклонялся Христу, одна­ко многие жители все равно находили время для прежней бо­гини, особенно в трудную минуту или же когда требовалось узнать будущее. Но эти рисунки сделали не обычные проси­тели. Даже если бы кто-то из них нашел вход в пещеры, он ни за что не осмелился бы пойти дальше. Рисунки, сделанные ох­рой, оставили многие поколения жриц богини, которые нико­му не рассказывали о тайных ходах и сами являлись сюда толь­ко за тем, чтобы получить пророчество.

— Что это такое?

Они остановились отдохнуть, и Карас увидел рисунки на сте­нах, простые грубые линии, но явно сделанные рукой человека.

— Старинные символы нашего рода, — сказала мать, — со­хранившиеся с прежних времен.

— Их сделали воины-волки?

— Или же кто-то, очень похожий на них.

— Они поклонялись богине?

— Этого я не знаю, Карас. Богиня имеет множество обли­чий, перед разными людьми она предстает по-разному.

— Как это?

— Ее называют Изидой, ее называют Гекатой. На севере считают, что она вовсе не женщина, там ее зовут Одином, Во­таном или Меркурием.

— Как же она может быть и женщиной и мужчиной одно­временно?

— Но даже люди выглядят по-разному, когда ты подхо­дишь к ним со спины или же глядя в лицо. А теперь пред­ставь, сколько образов может принять бог.

— Она божество. Она может делать все, что ей угодно. Именно это и делает бога богом, — вставила Эли. — Боги из­меняют мир вокруг себя согласно своим желаниям.

— В таком случае император Константинополя тоже бог, — сказал Карас.

— В какой-то мере, — согласилась мать.

Карасу хотелось поговорить об этом еще немного. Его мать и сестра обычно никогда не обсуждали с ним подобные во­просы. И вот он наконец обретает те знания, которых так сильно жаждал. Однако мать просто убрала в мешок остат­ки хлеба и оливок и сказала, что им пора двигаться дальше.

Сначала Карас ощутил в воздухе запах воды, затем ощу­тил ее на стенах. Теперь скальная порода сделалась иной. Камни походили на сплетенные корни деревьев, на оплав­ленные свечи — ничего похожего он до сих пор не встречал. Он представил, что заползает под корни гигантского дерева в поисках источника, из которого оно питается.

Ему казалось, они провели под землей много дней, хотя он совершенно утратил чувство времени. Мать взяла мало еды, она сказала, что будет полезно поголодать, чтобы подготовить­ся к обряду. Отдых больше не доставлял радости. Они мгно­венно начинали мерзнуть, и мокрая одежда липла к коже.

— Ты никогда не рассказывала мне о своих снах, — ска­зал Карас Эли, когда они снова сделали привал. — Что тебе снится?

Девочка помотала головой.

— Ну, расскажи, — попросил он.

— Я не могу тебе рассказать.

— Ну, скажи...

— Мама!

— Он все равно ничего не поймет, расскажи ему.

Карас до сих пор ни разу не видел мать такой. Она совер­шенно точно была вне себя от страха, и при этом в ней ощу­щалась какая-то обреченность, как будто все, что до сих пор считалось важным, утратило смысл перед тем, что им пред­стояло совершить здесь, под землей.

Мальчик оглядел сочащиеся влагой стены. Скалы состоя­ли из каменных пластинок, напоминающих шляпки громад­ных грибов, и в свете свечи казалось, будто на камнях кри­вятся безобразные рожи.

Эли заговорила:

— Меня ищет что-то. Оно ищет меня всегда. Оно пресле­дует меня из жизни в жизнь из-за того, что живет внутри меня.

— А что живет внутри тебя?

— Знаки, которые шепчут что-то. Знаки и символы, кото­рые служат ключом к знаниям. Я вижу их, слышу, но не мо­гу прикоснуться к ним.

— Тогда какая тебе от них польза?

Она раздраженно отмахнулась от его вопроса. Карас дога­дался, что она хотела сказать. «Ты не поймешь».

— Какая от них польза?