— В этих краях все возможно.

— Кажется, тебе нравится бить людей. Неужели у тебя на родине все такие?

— Моя родина — это твоя родина. Я теперь нормандец. Я распрощался с прежней жизнью, взял себе новое имя, научился вашему языку.

— Ты сошел с корабля полгода назад. Ты викинг до мозга костей. Они любят убивать и грабить.

— Что я люблю, не имеет никакого значения. Я обязан давать отпор своим врагам и врагам моего господина.

— Неужели Луис заслужил такую участь?

— Исход все равно один, заслужил он или нет. Герцог Ричард приказал вернуть его дочь, а монаха — убить.

— Если мы найдем его.

— Мы найдем его. Точнее, ты найдешь, магистр Аземар. Если хочешь, чтобы твоя семья жила долго и счастливо.

Молодой человек пожал плечами и развел руками.

— Ты и сам мог бы справиться.

— Нет. Ты должен указать мне его. Я не имею права на ошибку.

— Ты толкаешь меня на злодейство.

— Ничего подобного. Этот монах взбунтовался против своего господина, а значит, и против Господа. Ты поступаешь так во славу Христа.

— Или Иуды. Луис был моим другом.

— Я бы не стал проливать по нему слезы. Неужели дружба важнее долга перед господином? Или перед собственной семьей? Ведь здоровье и благополучие твоих родных зависят от твоих успехов здесь.

Аземар вспомнил, как переполошились в монастыре, поняв, что Беатрис и Луис сбежали вместе, вспомнил, как воины герцога обшаривали кельи, как клокотал яростью Ричард и говорил аббату: пусть радуется, что его монастырь не сожгли дотла.

К счастью для монахов, Беатрис призналась сестре, что отправляется в Константинополь. Девушка молчала несколько дней, но в итоге рассказала все, что знала. Надежда вернуть дочь остудила гнев Ричарда, и он принялся строить планы, как ее найти. Потребовал монаха, который смог бы безошибочно опознать беглеца. Аземар не знал, как спасти Луиса, поэтому вызвался ехать добровольно. Если Луиса будет искать он, то он хотя бы попытается предостеречь друга, потянет время, чтобы тот успел скрыться.

Он думал, что они поедут с целым отрядом, и спросил Може, почему герцог Ричард не послал больше воинов.

— Это просто убийство, а не вторжение, — пояснил Може. — Константинополем правит могущественный царь, он, как Бог, видит все. Чем меньше внимания мы привлечем, тем лучше.

Аземар размышлял, не убить ли ему Може во сне, чтобы ехать дальше самому. Только он ведь не убийца. Он христианин, который не может решиться на смертный грех. Даже сбежать было невозможно. Все их деньги Може держал при себе. А без денег Аземар недалеко бы ушел, рыцарь запросто догнал бы его.

Конечно же, он пытался переубедить Може. На корабле он предлагал ему множество других выходов.

— А нельзя просто сказать, что ты его убил, а его дочь, скажем, покончила с собой от горя? Он тогда успокоится.

— Герцог хочет получить голову монаха. Я поклялся ее принести. И не о чем тут больше говорить.

Поэтому прочие доводы Аземар высказывал чайкам и волнам. Он понимал, что их убедить легче. Его отец был точно таким же — викинг и язычник в душе, несмотря на свою новую религию и совсем уж новые франкские манеры.

Когда Аземар понял, что никакие уговоры не помогут переубедить Може, он решил, что лучше всего дождаться момента, когда они действительно найдут Луиса. Вот тогда он сбежит от Може и предупредит друга.

Аземар поглядел на небо. Синева была подернута сероватой дымкой. Он перекрестился, молясь о том, чтобы тучи не оказались предвестником еще одного ливня, какой застиг их в пути. Капитан корабля приказал растянуть над палубой парус, чтобы хоть как-то защитить пассажиров, и они почти двое суток шли под доводящим до исступления, монотонным дождем.

Друга он не выдаст, Аземар твердо это знал. Если они с Може вовсе не вернутся, Ричард, наверное, освободит родных Аземара. Може верный, как пес, он ни за что не предаст господина. Только настоящая катастрофа помешает ему исполнить приказ. Значит, Аземару необходимо устроить эту катастрофу.

— Что ж, надо значит надо. Но сначала найдем место для ночлега. Из-за этих штормов, когда тебя то и дело выбрасывает из постели, я просто валюсь с ног.

— Согласен, — сказал Може. — Давай вернемся в порт. Воры ленивы, теперь там остались одни лишь честные люди. Мы отоспимся, а с утра начнем искать твоего друга.

Он одернул рясу и пошел прочь из темного переулка, возвращаясь на широкие, светлые улицы.

Луис отправился в долгий путь в Магнавру. Как и многие из приезжих, они с Беатрис поселились рядом с тем местом, где сошли на берег, — в квартале у маяка, чуть севернее канала, ведущего к бухте Золотой Рог. Десятки людей, предлагавших жилье, встречали суда с чужеземцами, и выбрать, кто из них лучше, было невозможно. Молодые люди пошли за первым, кто подошел к ним, и им еще повезло, что он не ограбил их и даже почти не обманул.

В это время суток в лабиринте переулков было неопасно, однако Луис обрадовался, когда вышел на главную улицу, широкую, светлую, с великолепными гранитными портиками, которые опирались на изящные колонны, иногда выгоревшие на солнце до белизны, иногда сохранившие тот цвет, который придали им строители. Здесь не было никаких лачуг, никаких гнилых деревянных домишек, никакой тесноты и скученности. Луис вырос во вполне благополучной семье в Руане, городе с большим собором. Однако, шагая по здешним улицам, он как никогда широко раскрывал глаза, отчего смахивал на деревенского простофилю, — настоящий варвар, как называли таких ромеи, жители города. Но ему даже нравилось это ощущение. Всю свою жизнь он был самым умным, лучше всех читал, непринужденно держался в любом обществе. Придется постараться, чтобы его заметили в таком городе.

В квартале у маяка товары с телег и лотков предлагали торговцы, не принадлежавшие никакой гильдии. У купцов, состоявших в гильдии, имелись лавки под этими колоннами, они продавали товары высшего качества и запрашивали соответствующую цену.

Луис прошел мимо мыловаров, прилавки которых благоухали фиалками и розами; мимо свечных мастеров; мимо продавцов полотна, выставивших рулоны красной, синей и желтой материи, сияющие в утреннем солнце; мимо продавцов шелка — их ткани тоже радовали глаз, а яркий пурпур, выглядывающий из сундуков, означал, что здесь обслуживают особ королевской крови, ведь простой человек не может купить шелк такого цвета, даже если у него хватит денег. Кожевники предлагали прекрасные ремни и башмаки, на одном прилавке висели рядком мечи, а над ними два небольших щита — Луису показалось, какое-то ужасное животное смотрит на него огромными глазами и скалит зубы. Продавали вино, пиво, оливки, масло, керамику: простую терракоту для повседневного обихода, и в ярко-зеленой, красной и синей глазури — для украшения дома.

Рыбаки расхваливали свой улов, груды рыбин переливались в утреннем свете всеми красками радуги, словно сокровища. Седельники и бакалейщики предлагали желающим поискать товар дешевле, чем у них. Ювелиры сидели под охраной нахмуренных евнухов, торговец золотыми слитками стоял рядом со своими весами, вокруг него сгрудились шесть купцов-северян, облаченных в доспехи. При виде них Луис содрогнулся — хотя они и не были воинами отца Беатрис, они могли его узнать. Рядом с торговцем золотом выстроился ряд менял, их телохранители были не столь импозантны, в основном греки или уроженцы востока с жестким взглядом. Луису очень хотелось бы привести сюда Беатрис, купить ей украшения взамен тех, которых она лишилась, когда их ограбили в Монпелье перед тем, как они сели на корабль до Константинополя.

На улицах было суетно, он шел наперерез потоку людей, стремившихся к Золотым воротам — главному парадному входу в город.

— Что случилось? — спросил он у проходившего мимо мальчишки.

— Император возвращается! С триумфом! С ним варяги! Великаны с севера! Они захватили в плен дикаря, который ворвался в императорскую палатку!