— Ты северянин, я слышу по твоей речи. Ты веруешь в Госпо­да? Ты священник? Соверши обряд, чтобы я мог спокойно отой­ти в мир иной.

Исповедник вскрикнул, когда что-то задело его истерзанный нос. Северянин почти не расслышал того, что он сказал, поэтому приблизил ухо к губам Жеана.

— Что за обряд?

— Плоть и кровь Христова. Помажь меня благословенным еле­ем и подготовь к уходу.

— Ты умираешь?

— Да. Дай мне елеосвящение, чтобы я твердо надеялся попасть на Небеса.

— Что такое елеосвящение?

— Нет, ты не верующий. Я умру без отпущения грехов. Прости меня, Господи, ибо я был твоим недостойным слугой. Как тебя зо­вут, северянин?

— Серда, святой отец. Твои друзья бросили тебя.

— Тогда ты стань мне другом. Позволь привести тебя к Христу, а потом помолись за меня.

Даже на смертном одре Жеан пытался обратить кого-нибудь в Христову веру.

— Как я могу прийти к Христу?

— Раздели со мной его плоть и кровь. Позволь благословить те­бя, как я благословляю себя.

Северянин в ответ фыркнул.

— Я помогу тебе провести обряд.

— У тебя есть хлеб?

— Который станет плотью? Это правда, что вы пьете кровь?

— Да, вино, которое претворяется в кровь, и хлеб, который ста­новится плотью.

— Хлеб у меня есть.

Жеан задумался. У него не было освященного масла, чтобы помазать и очистить тело: руки, лоб, ноги и гениталии, — одна­ко он обязан сделать то, что возможно, пока пребывает в со­знании.

Исповедник чувствовал, как все тело содрогается, пока пере­числял свои грехи. Гордыня — из-за нее он был так уверен в соб­ственной святости, убежден, что у него достанет сил вытерпеть все испытания, посланные Господом, твердо знал, что его ждут Небеса. Он просил прощения и повторял символ веры из Апо­стола:

— Credo in Deum...

Жеан с трудом выговаривал слова. Он прочитал молитву «Отче наш» и подготовился к последнему причастию. Взывая к Agnus Dei, Агнцу Божьему, и подбирая слова, подходящие к его плачевному положению, Жеан сказал:

— Дай мне хлеб, чтобы я благословил его.

Послышался короткий смешок, что-то чавкнуло, и раздался ти­хий стон. Затем звук, похожий на шлепанье губами. Жеан, которому слух зачастую заменял зрение, решил, что режут мясо. Потом к не­му подошел человек и приподнял с земли.

— Говори свои слова.

Жеан сказал:

— Вот Агнец Божий, который берет на себя грех мира. Блажен­ны те, кто призван на Его вечерню. Вот тело Христово. Дай мне хлеб, чтобы я благословил его и ел его. Тебе придется поднести хлеб к мо­ему рту, я не могу поднять руки.

Жеан почувствовал, как что-то шлепнуло его по губам. Это не хлеб. Вкус крови. Он задохнулся и закашлялся.

— Плоть животного не годится!

— Это не плоть животного, — возразил Серда.

— Что же тогда?

— Твой собрат, монах.

Жеан пытался сплюнуть, но не мог. Его тело извивалось в судо­рогах, изодранный язык пытался вытолкнуть то нечистое, которое затолкали ему в рот, однако вкус крови не исчезал. Он закричал, только его крик получился не громче шепота.

— Твоих друзей здесь нет. Наш союзник Ворон выслеживает де­вушку, купец удрал, а монах пошел тебе на ужин. Я помогу осуще­ствить твой грязный ритуал, ты, пожиратель плоти, который цепе­неет при виде врага и называет это добродетелью.

— Отче наш... — начал молитву Жеан.

Новый мерзостный кусок сунули ему в рот и протолкнули паль­цами в горло. Он попытался укусить Серду, но рот не закрывался. Жеан догадался, что удавка, скорее всего, сломала ему челюсть. Вол­на боли прошла по телу, когда Серда заставил его раскрыть рот. Же­ану сунули что-то еще, что-то скользкое и мокрое, оно проскольз­нуло ему в глотку, словно кровавая устрица. Серда зажимал исповеднику нос, чтобы его рот открылся.

— Это его глаз, святой отец. Ну же, давай дальше. Вот тебе плоть, вот кровь. Давай, ешь и пей во славу своего бога.

Он опрокинул исповедника навзничь, и на миг Жеану показа­лось, что его испытания окончены. Но все только начиналось. Сер­да называл части тела, которые запихивал монаху в рот: печень, почка, сердце, мошонка. Жеана рвало, но скользкое мясо снова за­талкивали в него.

— Как думаешь, сможешь съесть его целиком, монах? Только представь, сколько в тебе будет святости.

От ужаса, который ему пришлось терпеть, мысли Жеана разбре­дались. Он представлял себя в долине с жидким мертвенным све­том, перед ним лежал мертвый воин в разорванных доспехах и со сломанным копьем.

Серда теперь расхаживал вокруг исповедника.

— Перестань!

— Не перестану! Этой ночью я потерял своего короля и лошадь, Ворон забрал девушку, которая могла бы сделать меня богачом, и все, что мне достанется, — та цена, какую я смогу выручить за твои никчемные кости. Поэтому я ужасно зол. Ты будешь жрать мо­наха, пока я не успокоюсь..

Он впихнул в рот исповеднику новый кусок, запрокинув назад его голову. Он выругался, когда Жеан от его прикосновения забил­ся в судорогах и вырвался. Серда схватил его за рясу, но исповед­ник дернулся назад в жутком спазме, выскользнул из его рук и упал на землю, подергиваясь и бормоча что-то невнятное. Жеан видел пещеру, видел, как лежит там, не в силах пошевелиться, не из-за не­мощи, а из-за веревки, ужасно тонкой и крепкой, которая опуты­вает его тело, притягивая к огромной скале. Он увидел Деву Марию, услышал, как она рыдает над ним, потому что его предназначение — убивать и быть убитым.

— Да ты мне палец сломал! — заорал Серда. — Вот за это ты точ­но заплатишь.

Берсеркер схватил блестящую ленту кишок Авраама, уселся ис­поведнику на грудь и швырнул кишки ему на лицо, стараясь запих­нуть в рот как можно больше.

— Ты будешь жрать, жрать, жрать! — приговаривал он.

Монах извивался всем телом и дергался так, что Серда не мог его удержать. Жеан сбросил его. Исповеднику казалось, что каждый мускул в его теле пытается освободиться от костей. Голова повора­чивалась и тряслась, ноги брыкались, заставляя тело ерзать по зем­ле в диком танце. На губах лопалась кровавая пена. Он мог думать лишь о крови, крови Христовой, текущей на небесах. Солнце было кровью, луна — кровью, воздух — кровью, вода и свет — кровью. В голове звучали слова из Библии:

Нет, Господь не обращался на него, Господь любил его, отметил его как избранного. Но слова так и продолжали скрестись в голо­ве, словно крыса на чердаке:

Слова как будто взывали к нему, говорили о чем-то куда более горестном, чем любая пытка, любое страдание или боль. Господь покинул его. Он не мог поверить, что это случилось. Это работа дьявола. Это Сатана поселил червя сомнения в его разуме.

Жеан закричал, скорее в душе, чем на самом деле:

— Нет! Нет! Нет! Господь часть моя, говорит душа моя, итак, я буду надеяться на Него. Благ Господь к надеющимся на Него, к ду­ше, ищущей Его.