На чем может основываться расчет тех неведомых кукловодов, которые загнали его сюда. На этот вопрос ответить легко. Перед человеком всегда реально стоит только один-единственный выбор — между жизнью и смертью. Он может быть отложен. Бывают моменты, когда эта проблема обостряется до трепета в сердце. Вот как сейчас… Они уверены в том, что он всеми силами будет цепляться за жизнь.

Помнится, он сказал старому китайцу:

«Я не желаю умирать!»

«Все мы не желаем, — ответил он, — никто не хочет смерти. И тем не менее это с каждым случается…»

Надо успокоиться. Надо прежде всего успокоиться! Что мы имеем — серебряный, золотой, оранжевый, зеленый, голубой, черный. Четверо исполнительных директоров, скорее всего, уже вернулись домой, только двоих не может быть на месте — Кохлнара и его дочери. Итак, золотой или серебряный? Конечно, и там, и там есть охрана. Она сейчас взбудоражена, люди не знают, что с ними будет дальше, — в таком состоянии они достаточно опасны. Самая большая неразбериха сейчас, вне всякого сомнения, царит в доме Генерального управляющего, однако нажать золотой кружок Хорн не мог заставить себя по чисто психологическим причинам.

Тогда, выходит, серебряный?!

Он чуть наклонился вперед и нажал на серебряный кружок. Мгновенно в камере стало темно, кресло под ним провалилось, и он невольно всплыл в воздух. Хорошо, что успел ухватиться одной рукой за подлокотник. Подтянувшись, он вновь устроился в кресле. Пошарил вокруг и неожиданно обнаружил привязной ремень. Застегнул его. Огляделся… Все шесть дисков погасли. Как там белый? Тоже не горит. Откуда же здесь этот мрачноватый кровавый оттенок? Хорн обернулся — красный кружок нагло пялился на него. Наемник откинулся к спинке кресла, попытался как можно глубже вжаться в него. Только теперь до него дошло, что все это время он был под наблюдением. Потом он попытался прикрыть зрачок ладонью. Решил, что, возможно, еще не слишком поздно. Неожиданно красное око погасло, и в следующее мгновение Хорна мягко прижало к сиденью. Кабина начала тормозить.

Надежда!..

Она рождается из безнадежности. Рождается в умах незрелых, но чистых, незлобивых… Надежда — это все, чем они богаты.

Истинная религия созревает среди рабов, питается их чаяниями. Без веры они бы погибли, сами бы кончили все счеты с жизнью. Вера рождается в их исстрадавшихся сердцах. Только она способна согреть их души.

Так и культ Великой энтропии! Он возник в среде бесчисленных рабов Эрона. Символом этой веры стал разделенный на две половинки круг. Он воплощал краеугольный постулат этой религии о неизбежности возрождения духа и материи, когда этот мир изменит свое положение. Наглядным объяснением этого тезиса является рисунок нищего, бородатого, лукаво улыбающегося бога, отдыхающего стоя на одной ноге. Стоит ему переступить на другую — и все страждущие, погибавшие в холоде и голоде, безжалостно и несправедливо убиенные возродятся вновь для сытой, спокойной, радостной жизни.

День возрождения!.. Его ждали со все более нарастающей силой, молились о его скором приходе, взывали, окликали небеса, такие разные на разных планетах. Пусть те, кто нынче последние, станут первыми, а те, кто были первыми, станут последними. Из тьмы невежества родился этот культ, в среде беглых, в пропитанных тяжким смрадом катакомбах. Там он взрос, незаконное дитя науки и отчаяния.

Официально культ Великой энтропии был запрещен, однако между собой златокожие признавали, что в этих верованиях что-то есть. Если бы его не было, подобную веру следовало придумать. Ожидание Судного дня позволяло держать огромную массу подневольных работников в повиновении.

Златокожий народ не понимал одной тонкости — угнетение связано с отчаянием, но не только с ним. Разделенный надвое круг мог истолковываться и по-другому…

Хорна несколько раз то вдавливало в кресло, то он ощущал легкость в теле и даже чуть всплывал над сиденьем. Потом вновь наваливалась тяжесть. Наконец режим торможения закончился, где-то вдали что-то глухо зашумело, и кабина остановилась.

Где он теперь? Кто мог бы подсказать ответ на этот вопрос?

Вновь загорелась панель управления — все диски засветились разом, даже белый и красный. Белые клавиши — так обе сразу.

Наконец кабина остановилась. Хорн отстегнул привязной ремень и, потянувшись, попытался сдвинуть входную створку в сторону. Она не поддалась. Тогда он на ощупь нашел кнопку, ткнул в нее, и дверца легко отъехала в сторону. Голубой свет хлынул в кабину. В проем была видна часть помещения, такого же пустого, как и те коридоры, по которым он еще совсем недавно разгуливал. Неожиданно погас красный круг — это как бы служило приглашением пожаловать в неведомый, пустотелый, окрашенный в голубое мир.

Хорн вышел из кабины и оказался в голубой комнате. Она действительно была пуста. Дверь в кабину закрывать не стал — было страшно рвать нить с тем, что хотя бы в какой-то степени было знакомо. Казалось, сомкнись створка — и он окажется навсегда запечатанным в этом голубом пронзительном сиянии. Хорн оглянулся — точно, в помещении никого не было, однако кое-какая обстановка здесь присутствовала. Стены и потолок были расписаны цветами. Растения были очень своеобразны, Хорн таких раньше не встречал. Сквозь фрески на потолке, в прогалах пробивалось голубое небо. Листва тоже была голубая, и к тому же она подрагивала!.. В нарисованных на стенах зарослях расхаживали какие-то странные голубые животные. При взгляде в упор они даже не помышляли сдвинуться с места, но стоило Хорну отвернуться, и он тут же ощущал за спиной чуть заметное шевеление. Несколько раз он резко оборачивался, однако и кусты, и животные, спрятавшиеся за ними, выглядели совсем невинно.

По полу росла голубая травка. Такой удивительный ковер расстилался под ногами… В углу комнаты пол приподнимался и образовывал мшистый курган, где местами из-под растительности проглядывали скальные выступы. Там и должен быть выход из этого своеобразного тамбура — Хорн решил это сразу и без всякого колебания. Тут он наконец определил источник удивительно мелодичного, позванивающего шума. Обогнув трубу, он обнаружил проложенный прямо по полу, в нешироком желобке, ручей.

Снаружи труба была разрисована точно так же, как и вся остальная комната. Даже дверь, ведущая в лифтовую кабину, сливалась с общим рисунком, исключение составлял правый угол, где было изображено солнышко, которое якобы должно освещать этот экзотический мирок. Светило казалось излишне голубым, чтобы выглядеть как подлинный портрет. Это была бело-голубая звезда, очень горячая.

Хорну комната не понравилась. Ночи на его собственном мире в Плеядах по яркости мало чем уступали дню. Там и цветов было изобилие. Ночи на Земле ему тоже не понравились. Тьма такая, что хоть глаз выколи.

Наемник пощупал нарисованный на двери солнечный диск и почувствовал, что именно здесь располагалась клавиша, управляющая дверью. Он нажал на нее, что-то негромко звякнуло, створка встала на место, и мгновенный шум удалявшейся кабины показал ему, что теперь он один. Здесь, в апартаментах Вендре, ему вновь придется действовать в одиночку. Что ж, по крайней мере, один маршрут, ведущий к терминалам, ему известен.

Он провел в этом отсеке полчаса — на двадцать пять минут больше, чем следовало. Излазил весь пол, даже попил воды из струящегося ручья. Она оказалась необыкновенно вкусной, холодной и, к его удивлению, газированной. Облазил весь холм и с унынием отметил, что на этот раз интуиция подвела его. В том углу он обнаружил вход в санитарный блок, где были устроены ванная комната и туалет. На вешалках висело большое количество прозрачных, голубоватых тонов одежд. На выход он наткнулся случайно — вел рукой по стене и, по-видимому, нажал на встроенный круг.

За дверью перед ним открылся большой зал, стены его были выкрашены желтой краской. Много дверей выходило сюда. Хорн двинулся по кругу, обходя каждую из них. Прислушивался — может, здесь долгожданный выход? Что-то это место ему напоминало… Какое-то заведение. Он не сразу определился. Только когда из-за одной двери донеслись возбужденные вскрики, женский смех и долгое натужное сопение, его словно озарило. Это же дом развлечений! Как-то паскудно стало на душе. Он никогда не был ханжой, просто подобный сорт досуга претил ему.