Они на самом деле были похожи. Особенно теперь, когда Бали избавился от гипса, от этого очевидного, бросающегося в глаза напоминания о своей ранимости и уязвимости. Одна загорелая, другой с черной пушистой шерсткой, оба искренние, все эмоции сразу же отражаются на лице, или в случае Бали, на мордочке, и самое главное, оба уверены во всеобщем обожании и собственной безнаказанности, и такие при этом смешные.

Бали выгибался дугой и шипел при каждом удобном случае. Когда, завидев мнимую опасность, он, пытаясь выглядеть устрашающе, напрыгивал на нее боком, Джорди хваталась от смеха за живот. Часто, например, Бали осторожно, на пружинящих лапах (теперь свободных от гипсовой тюрьмы) приближался к жужжащему цветку (потому что в нем сидел шмель), а цветок потом вдруг упруго выпрямлялся, освободившись от веса насекомого, и котенок оторопело отскакивал в сторону, опять принимая свою боевую стойку, тогда уже никто не мог оставаться равнодушным, и гуляющие поблизости старички останавливались и умилялись.

Бали был очень смешным. Джорди тоже. Правда смеялась она над собой все больше самостоятельно. По-доброму, конечно, смеялась. Над своими чувствами. Над своей непреходящей любовью. Причин, для того, чтобы любовь прошла, не было. Любовь ведь в понимании Джорди была вечной. И даже невзаимность или отсутствие смелости на совместное бытие не могли поколебать это понимание, как не могли поколебать и чувство восторга, охватывающее девушку при виде хозяйки пансионата.

Оливия вела себя так, будто произошло все то, что произошло. Но перемен в Джорди старалась не замечать. Ей такая преданность и такие чувства смешными совсем не казались. И чтобы как-то справляться со все возрастающей нежностью к этим двум созданиям, она поначалу больше, чем обычно, брала Бали на руки (его она могла взять на руки), осторожно и бережно гладила, и, Джорди была почти уверена в этом, разговаривала с котенком. Вот бы знать, о чем?

Но Бали, верный своей хозяйке и своему независимому духу, вдруг перестал признавать за молодой женщиной эти ранее само собой разумеющиеся права на него, и неожиданно начал вырываться. Неожиданно для других. Самой Оливии причины были вполне понятны.

Вечерами же Бали, устав от дневных волнений, сворачивался клубком на диване у Эрики, как бы ограждая других от посягательств на любимое место Джорди. Мордочку при этом он клал на свои прямо вытянутые лапки. Видимо, по привычке. И в этот момент его полуоткрытые глаза цепко и лениво взирали на этот мир. Тогда он совсем не выглядел смешным. Потому что, должно быть, весь мир именно ему, такому спокойному и всезнающему, казался неразумным.

Несмотря на непреходящие чувства, Джорди все-таки успокоилась. Она даже привыкла к слабости в коленях. Привыкла к волнению в груди и в животе при виде Оливии, или при звуках ее голоса. И волнение, понимая, что его никуда не гонят, прочно обосновалось там. Тут же давая о себе знать, когда Джорди вдруг неожиданно слышала Оливию, еще не видя ее. Слышала ее уверенный, мягкий и спокойный голос, которым молодая женщина раздавала указания сотрудникам, и тогда Джорди, чуткая к любым самым незначительным изменениям в нем, улавливала непреклонные нотки. Или безмятежный и убаюкивающий, когда Оливия разговаривала с пожилыми жителями пансионата.

Так и сейчас, когда Джорди шла по светло-зеленому коридору, ведя рукой по гладкой прохладной стене, она вдруг услышала, как Оливия говорила кому-то:

– Все эти качества заслуживают самого пристального внимания.

Сердце Джорди запрыгало, как теннисный мячик, пойманный между столом и ракеткой. Еще не видя ни саму хозяйку пансионата, ни ее собеседника, только по голосу Оливии, по официальному тону, в котором вдруг совершенно неожиданно проскальзывали интонации флирта, Джорди поняла, что она говорит, во-первых, с чужаком, во-вторых, с мужчиной.

При обмене репликами с жильцами или работниками у Оливии не было этого фасада, некоторой деланности в голосе. А сейчас, Джорди отчетливо это слышала, Оливия играла роль. Роль неотразимой королевы своего маленького королевства. Поэтому Джорди была уверена, что говорила Оливия с мужчиной. И, обогнув угол коридора, увидела, что не ошиблась. Оливия и молодой человек стояли около дверей в ее кабинет.

Молодой блондин, по виду француз (своих Джорди узнавала сразу), зажав тоненький кожаный портфель под мышкой, увлеченно продолжал о чем-то рассказывать, жестикулируя тонкими длинно костными руками, а Оливия теперь с интересом его слушала. Джорди пригляделась: заинтересованность показалась ей несколько чрезмерной, отчего сразу же отлегло от сердца.

По ухоженному виду франта определенно можно было сказать, что он следил за собой. По его несмелой смущенной улыбке определенно можно было сказать, что он был при этом скромным и искренним. Джорди остановилась в двух шагах позади Оливии. Блондин замолчал, увидев девушку. Оливия обернулась.

– Джорди! – обрадовано воскликнула молодая женщина. – Познакомься, это Ришар! – Сказала Оливия. – Наш новый практикант из Парижа.

Джорди застыла с раскрытым ртом, не веря своим ушам.

– Он будет замещать Энди, который уезжает продолжать учебу в университете.

Но эту фразу девушка уже не слышала.

«Практикант из Парижа».

В этот момент, как Джорди ни старалась сдерживать зарождающееся внутри беспокойство, она окончательно и бесповоротно увидела в высоком щеголеватом, искреннем и все же ничем не повинном блондине соперника. Потому что он был настоящим практикантом из Парижа, а она нет.

– Джорди, что с тобой?

Эрика вышла из кабинета Оливии и тут же наткнулась на девушку, сверлящую напряженным взглядом молодого человека.

Джорди даже прикрыла глаза. Если Эрика тоже была в кабинете, значит, они беседовали там не наедине.

«Да что со мной!» – тряхнула она головой. Она прекрасно понимала, что никто не претендует на ее место в жизни пансионата и в жизни Оливии. Пока это было просто бессмысленно. А даже если и претендует, то никогда не сможет даже приблизиться к тому, чтобы занять его. По крайней мере, она очень на это надеялась. Потому что с ее стороны никто и ничто не могли сравниться с той ролью, которую теперь играло это заведение по уходу за престарелыми и эти люди в ее жизни.

– Эрика, мне кажется, я съела что-то не то! Я сама себя не узнаю сегодня! – воскликнула девушка, бросаясь пожилой женщине на шею, как она это всегда делала, в моменты очень уместного появления последней. Краем глаза замечая, что своим порывистым объятием она заставила Оливию и Ришара отойти друг от друга, давая ей дорогу.

– Впрочем, теперь уже все в порядке, – успокоила ее Джорди, отстраняясь.

Отступая назад, она совершенно случайно поймала взгляд Оливии. И то, что она увидела в ее глазах, заставило девушку поверить в то, что конкурентов у нее нет и не будет. В ближайшем времени точно. Пока эта женщина так на нее смотрит. Так проникновенно, и заботливо, и встревожено, и смело. Смотрит так, будто они одни в коридоре.

– Ты моя красавица, моя самая любимая! – раздавался голос Джорди из кустов роз. – Такая невероятная и чудесная!

Девушка опрыскивала растения раствором против вредителей. Да, у нее была своя любимая роза. Не такая, как у Маленького Принца. Как у Маленького Принца у нее была скорее Оливия.

В бархатистый цветок забрались двое черных жуков. Джорди подозрительно уставилась на них, потом серьезно произнесла:

– Я, конечно, понимаю, что заниматься любовью в цветке – это восхитительно. Сама бы, если могла, так и сделала. Но только не в моем цветке! – сказала Джорди и решительно смахнула насекомых.

И тут же задумалась о том, где можно найти такой большой цветок, вместивший бы два женских тела, и какая нежная должно быть у цветка поверхность, как приятна она коже на ощупь.

Потом мысли ее плавно перетекли к новому практиканту. Ришару. Еще в ту самую их первую странную встречу в коридоре около офиса Оливии у Джорди зародились подозрения, что он как-то слишком восхищенно смотрит на молодую женщину. И вчера во время прощальной вечеринки для Энди они только подтвердились. Ришар был очарован Оливией.