Хотя Галю неприятно поразила грязь и пошлость, сквозившие в каждом рисунке, она все же продолжала рассматривать дальше. Она не ошиблась: в газете речь шла о Виталии. Сначала он в институте отмечает Новый год, поднимая бокал, затем — на зачетной сессии — лежит, задрав ноги на спинку кровати, под кроватью все те же бутылки и гора окурков. Следующий рисунок — на защите диплома: с идиотским выражением Виталий стоит перед кафедрой. Затем опять бутылки — «смачивание» диплома и, наконец, поезд с надписью на вагонах: «Путь следования — столица медвежьего края». И еще ее внимание остановили два рисунка: на первом — полный, цветущий юноша, сидящий, видимо, в аудитории института, на втором — он же, но исхудалый, в чем душа держится, на фоне недостроенного здания.

Было в этих двух рисунках что-то смешное, но Галя не поняла смысла. Кобяков, стоявший позади нее, охотно объяснил:

— Все просто. Пока студент на папином довольствии — ни в чем нужды не знает, а когда начал работать — стыдно папочке слать переводы бедняге инженеру.

Галя пожала плечами, но подробнее расспрашивать не стала.

Гога уже включил радиолу, и в уши ударило нечто дикое: какой-то вой и мяуканье сквозь оглушительный треск барабанов.

— Прошу! — пропел Гога, вихляя перед крашеной худосочной девицей.

Она состроила гримасу, остолбенело раскрыла глаза и шагнула ему навстречу. Гога обхватил ее и затоптался на месте.

То, что Галя увидела потом, никак не поддавалось воображению. Девицы с распущенными волосами, с ужимками обезьянок крутились в танце, если только это можно было назвать танцем. Они сходились лицом к лицу со своими партнерами и затем как ужаленные отскакивали назад.

Музыка все убыстрялась, и все быстрее носились пары.

Виталий тоже подтопывал в такт этому вою. Вдруг танцующие прямо на ходу начали стаскивать с себя одежду, оставаясь полуголыми. Галя смотрела на них во все глаза, не понимая, что происходит. Что-то удерживало Виталия присоединиться к ним, но Галя видела — не сейчас, так минутой позже он это сделает. И, боясь этой минуты, она сказала:

— Зачем ты привел меня? Это же мерзко, пошло!

— Что? — не сразу понял он. — Что ты, милая! Это жизнь. Так веселится настоящая молодежь.

«Милая. Как гадко он сказал», — поразилась Галя.

Виталий снова забыл о ней, продолжал притопывать, жадным взглядом пожирая танцующих.

Галя вскочила и бросилась к двери, надеясь, что он пойдет за ней. Надевая пальто, она еще раз посмотрела на беснующихся, почти ненормальных парней и девиц. В их ужимках было что-то омерзительное.

В подъезде Галя столкнулась с женщиной, прислушивавшейся к какофонии звуков, которые неслись из квартиры Соловьевых. Женщина видела, что Галя вышла оттуда, и когда девушка, закрыв лицо и шатаясь, прошла мимо, она сказала без укора, просто и холодно:

— Такая молодая, и вот ведь…

Галя поняла, что ее приняли за пьяную. Не отрывая рук от лица, она бежала и бежала под дождем, пока не очутилась перед своим домом.

Дома она сразу прошла в ванну и с остервенением стала натирать мочалкой тело. У Гали было такое ощущение, что вся грязь сегодняшнего вечера прилипла к ней.

Илью ждал Андрейка. Мальчик сидел уже около часа, обо всем переговорил с Екатериной Дмитриевной.

— Учусь в пятом классе, — сказал потом он и повторил чьи-то слова: — Страшно трудно учиться в пятом. Вы не учились?

— Я когда-то училась, — вздохнула Екатерина Дмитриевна.

Андрейка сказал, что он тоже, как и Илья, будет кончать десятилетку, а после поступит работать. Ему бы, правда, хотелось стать летчиком. Но это он сделает когда-нибудь после.

За разговором и застал их Илья, когда вернулся из больницы.

— Я к тебе по делу, — сказал Андрейка и покосился на Екатерину Дмитриевну.

— У вас мужской секрет, — понимающе сказала она, пряча улыбку, и ушла на кухню.

— Я к тебе вот зачем, — тихо сказал Андрейка. — Галька весь день валяется на кровати и ревет. Мама с ног сбилась, даже врача вызывать хотела. Галька и того типа выгнала. Он пришел утром, топчется у порога, а она выгнала, говорит маме: «Глаза бы на него не глядели». И опять ревет.

— Ну и что? — спросил Илья.

— Ничего, — сказал Андрейка. — Просто она просила, чтобы ты заглянул к нам.

Илья, не отвечая, прошел мимо мальчика в коридор, стал раздеваться. Мать стояла в дверях кухни — все слышала.

— Ты все же сходи, — мягко посоветовала она. — Верно, что-то случилось. По пустякам не плачут.

Вспомнились слова Оли: «Смешной дуралей! Не любит она тебя. Всем ясно, тебе одному не ясно… Ох, как я тебя любить буду!»

— Не совсем хочется идти к ней, — раздраженно сказал Илья.

Он вернулся в комнату. Андрейка чинно сидел на стуле, живые, любопытствующие глазенки впились тревожно: пойдем!

— Ладно, — сказал Илья, — схожу ненадолго.

Мальчик обрадованно вскочил.

— Змея сегодня запустим, ага? Все сделано, вот мочалы не хватило на хвост, кувыркается…

Все та же липа у дома, но уже оголившаяся. Дупла, заколоченные поржавевшим листовым железом. И только с одной стороны свежая заплата. «Заделали мою прореху! — удивился Илья, посмотрел на тяжелый огрубевший кулак, усмехнулся. — Кто-то позаботился».

— Ты иди к ней, — сказал Андрейка. — Я пока хвост приделаю. Выше дома полетит.

Галя сидела у окна. Увидев Илью, быстро поправила волосы, шагнула навстречу. Может, оттого, что глаза были наплаканы, она подурнела, лицо без румянца, прямой нос несколько заострился.

— Пожалуйста, не гордись, что понадобился, — почти враждебно заговорила она. — И не выдумывай ничего. Мне просто захотелось немного поговорить с тобой.

Илья неторопливо сел на стул, спокойно глянул в серые глаза, криво усмехнулся:

— Мы же с тобой друзья. Что нам… выдумывать.

— Если хочешь язвить — лучше уходи. Не нуждаюсь! Уходи!

Илья пожал плечами, поднялся и пошел к двери.

— До свидания! Привет мамочке!

Уже взялся за дверную скобку — Галя сказала:

— Илья! Погоди!..

— Изумительно мы беседуем… «Приходи! Уходи! Погоди!..» Что дальше скажешь?

— Илья! Ты послушай. У каждой девушки бывает время, когда она живет как в сказке, мечтает о своем принце, самом лучшем, самом красивом. Чтобы и жил он красиво, и говорил красиво, и любил ее не как все. Кто не любит красивое! А вот ты не такой… Много хорошего, ласковый ты, а не такой — не лучше всех, и сам стараешься не выделяться, все у тебя по-простому, обыденному, чувства собственного достоинства в тебе мало.

— Спасибо, — обиделся Илья. — Особенно за последнее — спасибо. Как знать? «Чувство собственного достоинства». Встать на улице и кричать: «Я лучше всех!» — едва ли кто поверит, что именно ты лучше. Разве только принцесса… Это у тебя от старых романов. Там девицы только и мечтали о каком-нибудь шалопае-бездельнике, который мутил ее воображение тем, что умел красиво говорить.

— Не кажется тебе — сейчас даже говорить вежливо разучились?

— Это думают те, у кого глаз не так устроен. Повторяешься, душечка.

— Илья, почему ты так гадко со мной разговариваешь?

— Прости, не сдерживаюсь. — И другим тоном спросил: — Что произошло? Обидел кто?

— Кто меня обидит? Не то, Илья… И не удивляйся, что я тебе… я в самом деле тебя считаю хорошим другом… Поверь, он очень чудесный. И даже по-своему несчастен. Лет-то не так уж мало, хочет быть уважаемым людьми, а характер скверный. И эта компания… Какая грязь, какая мерзость! И он среди них. Что делать, подскажи, как быть, как вырвать?..

И она со всеми подробностями представила, рассказала о вечеринке у Гоги Соловьева. Галя пыталась объяснить, что Виталий — совершенно случайный человек в этой компании, и опять повторяла, что он хороший, что ему надо помочь.

— Но вот как? Подскажи!

— А знаешь, мне давно хотелось дать бой, — мрачно сказал Илья. — И этот бой будет. А что подсказать тебе, я не знаю…