«К счастью, ехал мимо нас Орлов (должно быть Михаил Фёдорович); я нагнал его, остановил и, объяснив обстоятельства, просил у него денег взаймы, и он дал мне 50 р. ассигнациями самым приветливым образом. Не помню, возвратил ли я ему эти деньги впоследствии. На этот раз они мне очень пригодились, ибо я купил у маркитанта несколько вина, белого хлеба, бульону, чаю, сахару и пр….

В Андреевском я отыскал избу для Колошина и, уложив его, пошёл к Орлову, который просил главного доктора Геслинга навестить больного…»^{145}

…Русская армия приближалась к Бородинскому полю, где её главнокомандующий намеревался дать неприятелю генеральное сражение.

«Под Бородиным было четыре брата Орловых, все молодцы собой и силачи. Из них Алексей служил тогда ротмистром в Конной гвардии. Под ним была убита лошадь, и он остался пеший среди неприятельской конницы. Обступившие его четыре польских улана дали ему несколько ран пиками; но он храбро стоял и отбивал удары палашом; изнемогая от ран, он скоро бы упал, если б не освободили его товарищи, князья Голицыны, того же полка. Брат его Фёдор Орлов, служивший в одном из гусарских полков, подскакав к французской коннице, убил из пистолета неприятельского офицера перед самым фронтом. Вскоре после того он лишился ноги от неприятельского ядра. Так, по крайней мере, рассказывали о сих подвигах, коих я не был очевидцем. Третий брат Орловых, Григорий, числившийся в Кавалергардском полку и находившийся при одном из генералов адъютантом, также лишился ноги от ядра. Я видел, когда его везли. Он сидел на лошади, поддерживаемый под мышки казаками, оторванная нога его ниже колена болталась; но нисколько не изменившееся лицо его не выражало даже страдания. Четвёртый брат Орловых, Михаила, состоявший тогда за адъютанта при Толе, также отличился бесстрашием своим, но не был ранен. Кавалергардского полка поручик Корсаков, исполинского роста и силы, врубился один в неприятельский эскадрон и более не возвращался: тела его не нашли»^{146}, — вспоминал впоследствии генерал от инфантерии Николай Николаевич Муравьёв-Карский, бывший в 1812 году прапорщиком Свиты по квартирмейстерской части.

Наверное, всё было так — а может, и не совсем так… В мемуарах всегда возможны какие-то ошибки и временные смещения. Так, в биографии Григория Орлова, помещённой в третьем томе «Сборника биографий кавалергардов», указано: «В течение войн 1812–14 гг. он всё время служил в действующей армии, получил несколько ран и лишился ноги. В сентябре 1812 года, состоя при главнокомандующем Барклае де Толли, Орлов был награждён орденом Св. Владимира 4-й ст.; 20 февраля 1813 г. произведён в штабс-ротмистры, в 1815 г. состоял адъютантом генерал-лейтенанта графа Ливена…»^{147}В 1819 году, уже полковником, Григорий Фёдорович уволился в заграничный отпуск, а в 1825-м вышел в отставку. Скончался он в 1853 году, во Флоренции… Так что когда именно он лишился ноги — не совсем ясно.

Вызывает некоторое сомнение и рассказ о Михаиле Орлове, ибо в его «Формулярном списке» значится:

«…находился в сражении августа 4-го и 5-го при г. Смоленске, того же августа 24-го и 26-го чисел при селе Бородине начальником штаба отдельного отряда генерал-лейтенанта Дорохова[99], при взятии города Вереи сентября 29-го…»^{148}

Да какой там начальник штаба, какого отдельного отряда — при Бородине?!

Да и где в этот славный день был сам доблестный генерал Дорохов?!

Ответить на последний вопрос труда не составит:

«В день Бородинской битвы Дорохов был во 2-м кавалерийском корпусе, барона Корфа, составлявшем резерв за 4-м пехотным корпусом, графа Остермана. Около 9 часов утра, когда усиленные атаки Даву, Нея, Мюрата и Жюно на Семёновское угрожали опасностью Русской армии, Дорохов послан был на помощь князю Багратиону с Курляндским и Оренбургским драгунскими и Сумским и Мариупольским гусарскими полками. Смелыми атаками удерживал он неприятелей, сбивая их в кусты перед Семёновским. В одной из атак, отбитых французскими кирасирами, под Дороховым убили лошадь, и толпа неприятельских всадников перенеслась через него. Трубач, возле бывший, отдал ему свою лошадь. Дорохов безмолвно пожал руку храброго трубача, промчался на лошади его стороною, оживил своим появлением гусаров, уже считавших его убитым, и немедленно повёл их расплатиться с французскими латниками. За Бородинское сражение получил Дорохов чин генерал-лейтенанта»^{149}.

А в запись в формуляре вкралась совсем небольшая ошибка: не на месте оказалась всего одна запятая. Но о том — позже… Пока же скажем, что доподлинно известно, что Михаил Орлов участвовал в сражении при Бородине — но в качестве кого, и что он там делал — остаётся только предполагать. Хотя, вполне возможно, что он и состоял при полковнике бароне Карле Фёдоровиче Толе, который с прибытием светлейшего князя Кутузова исполнял обязанности генерал-квартирмейстера всей действующей армии…

А может, он находился в строю своего родного полка — в рядах одного из эскадронов, в качестве субалтерна[100]?

Бородино было вторым после Аустерлица сражением в истории Кавалергардского полка… С самого раннего утра бой разгорелся по всему фронту. К небу, ставшему белым от разрывов картечных снарядов, поднимался чёрный дым пожаров. Тысяча двести орудий с обеих сторон палили непрестанно, гремели ружейные залпы, в разных местах поля разгорались ожесточённые рукопашные схватки и стремительные кавалерийские стычки, батальоны сходились в штыки, эскадроны пытались прорубиться через ощетинившиеся сталью и огрызавшиеся свинцом пехотные каре…

«Весь Бородинский бой — это лобовая атака французскими массами русского центра — батареи Раевского и флешей Багратиона… Жесточайшее побоище длилось шесть часов без всякого намёка на какой-либо манёвр, кроме бешеного натиска с обеих сторон»^{150}, — писал историк.

Около трёх часов пополудни — через шесть часов после начала боя за центр позиции — вражеская кавалерия сумела потеснить поредевшие полки 7-й пехотной дивизии генерала Капцевича; вслед за конницей шла в штыки пехота… Русские батальоны стали медленно и в полном порядке пятиться, удерживая французов штыками. Однако казалось, что ещё чуть-чуть — и массы вражеской пехоты надвое рассекут русскую позицию…

Очевидно, подпоручик гвардейской артиллерии барон Корф понял это первым. Он «…с двумя взводами 2-й гв. конной батареи, находившимися при нашей бригаде, вынесся на позицию и, снявшись с передков в 100 саженях от неприятеля, открыл огонь картечью. После двух очередей пехота была опрокинута, “на месте её лежала груда трупов”, но кавалерия Груши[101], “несмотря на убийственный картечный огонь, с большою запальчивостью продолжала наступать”, и один эскадрон бросился врассыпную на наши орудия. Помня наставления графа Кутайсова[102]: “Держаться, пока неприятель не сядет верхом на орудия”, Корф стоял на позиции до последней крайности, а затем двинулся на отвозах прямо на кавалергардов, которые, стоя за возвышением, не были замечены неприятелем. Французские всадники уже были между нашими орудиями; Корф, въехав на возвышение, закричал командиру 1-го взвода лейб-эскадрона корнету Башмакову: “Башмаков, выручи орудия!” Башмаков, не выжидая приказания, бросился в атаку, причём “передовые неприятельские всадники, далеко занёсшиеся в наши ряды, были почти все истреблены”. В это время от Горок подъехал к бригаде Барклай. “Attaquiren Sie”[103], спокойно сказал он Левенвольду[104]. Громким “ура!” отвечал полк на это приказание. 1-й и 4-й эскадроны двинулись рысью, за ними “en echiquier”[105] пошли 3-й и 5-й эскадроны под командой полковника Левашова.