Уже прошло около года сытой жизни; меня научили не демонстрировать аппетит, который на самом деле никак не утолялся. В конце концов меня осмелились взять в гости. Всё былопристойно с моей стороны, но когда я увидел стол, заставленный разнообразными блюдами, то, забыв все правила приличия, с возгласом "Ёлки-палки, еды-то сколько", бросился к столу.

Пошёл я в школу. В школе организовали для детей встречу с дважды Героем Советского Союза. Во время этой встречи я сидел не с одноклассниками, а рядом с дядей Васей и чувствовал себя так, как будто и я имею отношение к боевому пути лётчика-героя. Очень был горд.

В 1949 году отца перевели в Киев. Поселили нас опять в громадной квартире по адресу: ул. Розы Люксембург, дом, кажется, 6. Сейчас в этом доме какое-то иностранное правительство.

Недавно тетя Ира вспоминала: оказывается, за это жилье отец платил астрономическую квартплату, пока не дали в конце 1950-го года квартиру в Святошино. Оттуда родители (дядя Вася и тетя Ира) поехали в Кисловодск, где отец и умер.

Вместе мы прожили три года. И все три года дядя Вася всячески подчеркивал равноправие трех сыновей, несмотря на то, что я своим поведением частенько выводил из себя тетю Иру – его жену, то есть мою приемную маму. Ведь большую часть времени я был с ней.

В 1950 году вся семья (и я в том числе) отдыхала под Ирпенём в военном санатории. Купаться меня отпускали на речку Бучу. Всё это в 30 км от Киева.

Загораю. Подходит дяденька, спрашивает:

- Как вода?

Отвечаю:

- Хорошая.

- Ну, пойдём, нырнём?

Мне это льстит, как же - на равных!

-Конечно.

-А плавать умеешь?

-А как же!

На самом деле не умею, но знаю, что здесь не глубоко. Ныряем вместе, а дно ушло куда-то вниз, глубже. Молча ползаю по дну, пытаюсь вылезть на мелководье. Дяденька понимает причину задержки, вытягивает меня...

Загораем, беседуем; он расспрашивает, я рассказываю. Становимся друзьями.

На следующий день он рассказывает о том, что он служит, т. е., работает в Суворовском училище и предлагает мне поступать туда, стать в будущем офицером Советской Армии, достойным преемником профессии отца. Этим же вечером дома я попросил отдать меня туда. Позже, уже в училище, оказалось, что дяденька - мой командир роты.

Вот так я и стал суворовцем. Дядя Вася (я уже стал иногда называть его папой) одобрил мой выбор: к тому времени он уже перенёс инфаркт, и не был уверен, что ещё раз я не останусь сиротой. На следующий год, 8 июля 1951 года, он умер от сердечного приступа.

На похороны приехал наш старший брат Георгий. Отец звал его Горой. Мы, я и тети Ирины дети Миша и Вася, никогда с ним вместе не жили. Но связь с ним от случая к случаю (чаще это были какие-то ЧП) поддерживали и называли также Горой.

Когда хоронили отца, он приезжал (тогда он жил со своей мамой в Москве), съездил в суворовское, встретился с начальником училища, поговорил обо мне.

Не знаю, на сколько этот разговор сказался на моей суворовской судьбе, но училище удалось закончить благополучно.

А Гора стал ученым-физиком и где-то лет через двадцать опубликовал свою теорию вселенского разума, в которой утверждал, что Вселенная - один механизм, и все, буквально все в этом механизме взаимосвязано. В те годы понять эту теорию большинству было не под силу. Сейчас же не знаю о большинстве, но я с этой теорией согласен и, вроде, даже немножко понимаю ее.

Вася тоже ученый. Доктор наук. И тоже занят чем-то очень непонятным для меня - теоретическая физика.

Мища всю жизнь был на группе по инвалидности, но работал всю жизнь до пенсии и умер, как и отец, от сердечного приступа.

После смерти отца наши отношения с тётей Ирой стабилизировались. Году к 1954-му я уже понимал, что родней её у меня на свете никого нет.

7 лет она была в курсе моих дел в училище, всё, что случалось у меня там, она принимала близко к сердцу, ни разу не попытавшись напомнить кому-либо, что я для неё, по сути, никакой даже не родственник. А дела мои в училище чаще почему-то оборачивались не в мою пользу. Тем не менее она всегда становилась на мою сторону, то есть оказывалась единственным человеком, понимающим обстоятельства того или иного происшествия, выпадавшего на мою долю.

Через 7 лет, когда училище было закончено, в нашей роте были комиссованы (то есть, признаны негодными к офицерской службе) человек 30 близоруких выпускников. Среди них оказался и я.

Тётя Ира, мать двоих моих братьев, предложила мне остаться с ними и поступать в ВУЗ в Киеве. Я, понимая, что ей будет не по силам тянуть троих, поблагодарил и отказался.

Так я оказался в Донбассе, в Артёмовске, поступил в техучилище и стал буровиком.

Когда женился в неполные 19 лет, тётя Ира дала мне всё, что необходимо из вещей, мебели, посуды, одежды, чтобы я мог обустроить жильё и начать семейную жизнь. С того времени я жил своей жизнью, своей семьёй; наши связи поддерживались на уровне телефонных звонков и встреч в случае моих приездов в Киев. Наши отношения с тётей Ирой длились 60 лет. И прекратились они в связи с её смертью в 2006 году.

Чем дальше, тем больше я ценю этого человека, которая всю себя отдала детям. Другого тепла я не видел, потому часть его, доставшаяся мне, - самое дорогое в моей жизни.

Слева – дедушка Александр Григорьевич Отец Василий Георгиевич

Отец Василий Георгиевич, старший сын Георгий; племянник – приемный сын Славик

Дом, в котором я родился

ГЛАВА II НАШЕ КАДЕТСТВО

Лёша жил в Курской области, в какой-то деревеньке. Жил с мамой, отец погиб на фронте.

В деревне был громкоговоритель, висел на столбе возле сельсовета. Это было единственное средство связи с миром, из этого громкоговорителя он узнал о суворовских училищах и тут же поехал в Киев. Мама с ним ехать не могла, т.к. не имела ни паспорта, ни денег на билет. Поехал он один, без билета, без документов. Нашёл в Киеве Суворовское, сумел попасть на приём к начальнику училища. Тот посоветовал ему закончить четвёртый класс дома и приехать через год с метрикой (так называли в то время свидетельство о рождении), с похоронкой на отца и с табелем успеваемости. И пообещал, что возьмёт его в училище.

Через год Лёша стал суворовцем нашей роты. Дальше всё как у всех. Уволился в запас полковником. На последней нашей встрече он рассказал историю своего поступления. Тогда ему было 11 лет.

Взрослая жизнь моя началась в Суворовском училище г. Киева, когда на второй день после того, как нас одели в форму, я подрался с товарищем потому что он, будучи покрепче, попытался засунуть меня под парту в классе. В результате драки я оторвал ему погон (святое!), за что и получил свой первый в жизни наряд вне очереди. Так, на уборке ротного туалета я стал взрослым. Потом на протяжении семи лет клеймо нарушителя дисциплины закреплялось за мной всё сильней.

Закончив училище и уходя на гражданку по близорукости, я получил характеристику, которую храню до сих пор. Характеристика исключительная по содержанию и по перечню пороков выпускника. Достаточно сказать, что единственная позитивная фраза в ней, это "физически развит нормально". Позже (лет через двадцать) я получил письмо от автора характеристики. Из этого письма я узнал, что я был одним из немногих, кто был принципиальным и честным с детства, умел отстаивать свою точку зрения, не приспосабливался к сильным и т.п.

Я попытался отразить в своих очерках моменты, которые, на мой взгляд, показывают разницу между нами, кадетами, и нашими сверстниками на гражданке.

Семь лет, проведённых, а вернее, прожитых в Суворовском, - это время, которое рано сделало нас взрослыми. Все развлечения, забавы, шутки, все приключения, выпавшие на возраст 10-18 лет - это то, о чём сейчас рассказывают демобилизованные солдаты, вспоминая армейскую службу. Это годы, давшие нам жизненный опыт, несколько отличный от опыта, приобретенного молодежью на гражданке.