В попытках трудоустроиться, не встретив понимания у властей, я пошёл к партийным руководителям города, т.к. уже двадцать два года исправно платил взносы в кассы руководящей и направляющей. Понял, что до меня абсолютно никому нет дела.

На этом кончилась моя работа на Советскую власть.

О РУСОФОБИИ И КСЕНОФОБИИ

Захожу в плацкартный вагон, иду, нахожу свой отсек, здороваюсь с единственным соседом. Не отвечает. Ни звука. Как глухой.

Я устраиваюсь, переодеваюсь, сажусь у столика. Он обращается ко мне: "Чи далеко їде пан?". Я отвечаю. Разговор пошёл, но я ещё не понял, что с попутчиком можно "тільки балакати або розмовляти", но никак ни разговаривать.

Запитую, на всяк випадок: " Я вірно вас розумію, що ви визнаєте тільки українську мову?"

Відповідає: "Так, бо це моя рідна мова і також мова держави".

- А як же ми будемо спілкуватися, якщо я українською мовою майже не володію?

- Розмовляйте іншою, але ж не російською, бо росіяни наші колонізатори.

- Англійська підійде?

- OK. Let's speak English.

И пошла беседа. Очень компанейский пан оказался. Обо всём переговорили. И так до самого Киева. Прощаясь, я сформулировал "До побачення", на что он ответил английским "Good buy".

Крепкий орешек оказался, принципиальный. Так и не раскололся ни на единое русское слово, хотя и про "москаликів" ни разу не вспомнил. Видимо, интеллигент.

Эта встреча заставила меня задуматься о родственном, хотя и противоположном по смыслу явлении. Когда отрицательно отзываются о какой-либо нации (евреях, неграх, эстонцах, хохлах, москалях, мадьярах, поляках, чукчах, кавказцах и т.п. без конца), я имею основания и право заявить: все нации мира одинаковы; просто процент той или иной прослойки в каждой народности разный.

Возьмём, к примеру, евреев: у них большой процент склонен к умственному (точней, не физическому) труду. Что же в этом плохого? То, что они не стали рабочими?

Рабочий класс есть во всём мире. Тот, кто работает, и получает достойно. Кому мало - ищет более тяжёлую, выше оплачиваемую работу. Их за это уважают. Везде, но не у нас. У нас к ним немедленно примазываются бездельники, неспособные напрячься для собственного благополучия. Они без конца ругают паразитов, живущих якобы за их счёт. Вот тогда и идут в ход национальные, националистические, расовые, языковыеаргументы и т.п. Такой представитель пролетариата делает вид, что работает, а между делом присматривается, что можно стырить с производства: гайку, гвоздь, станок и всё другое, что возможно. При этом от всей души проклинает евреев, арабов и капиталистов, наших родных чиновников и учёных. При случае, если попасть в струю, можно ещё кого-нибудь раскулачить, т.е., ограбить под лозунгом борьбы за общее счастье.

За всем этим стоит брюзжащий бездельник, требующий от государства материальных и других благ только за то, что он числится в рядах пролетариата.

НА СВОИХ ХЛЕБАХ

После Киевского суворовского я приехал в город, где прописан до сих пор, несмотря на множество отъездов, длившихся по несколько лет.

Я люблю этот город. Небольшой, но имеет свои два города-спутника. Один из них – двадцать тысяч жителей, второй – десять.

В старые времена город считался купеческим. Сейчас, через сто лет, он, пожалуй, таким и остался, но осовременился: засилье банков, аптек, торговых центров и центров отдыха – кафе, ресторанов, дискотек, частных гостиниц. Недавно построен большой спортивный комплекс со стадионом, один из самых крупных в Украине.

Предприятие по добыче каменной соли – самое крупное в Европе; там же – в освободившихся штольнях соляных шахт, на глубине триста метров, устроен санаторий, где успешно лечат легочных больных, астматиков, бронхиальных больных, аллергиков. Размеры этих штолен (выработок) таковы, что не проблема сделать там футбольное поле или запустить воздушный шар. Потолок в них (кровля) – 42 метра.

Наш алебастровый завод много десятков лет добывает сырье для своей продукции тоже из-под земли. Там тоже остаются громадные штольни, размеры которых позволили расположить в них завод шампанских вин, т.к. постоянная температура (15 °С зимой и летом) дает возможность соблюдать идеальные условия для выдержки вин.

Немалую роль во всем прогрессивном, происходящем в городе, играет наш мэр, который ежу третий десяток лет хозяйничает здесь – умудряется лавировать и быть всегда посередине – между хозяйственными заботами о городе, коррупцией и партийными заморочками. А если политическая обстановка непонятная – исчезает; лечится, подолгу оздоравливается в ожидании определенности, чтобы опять взяться за свое. При этом, блюдя свой интерес, помнит и о городе. По равнению другими мэрами, наш – долгожитель, почти молодец и почти патриот.

Итак, с осени 90-го года я вышел на собственные хлеба. Убедился, что если не опускать руки, то заработать на жизнь можно и честным трудом, не подлизываясь, не подличая, не предавая, не воруя. Но в тоже время понял, что на Бентли и на Мерседесе с такими принципами не покатаешься. Построил дом, большой, хороший, но содержать его не смог - выдохся. Продал, деньги поделил с детьми, купил квартиру. Живу, доволен.

А занимался последние трудовые годы таможенным брокерством. Наша контора была первой в городе. Пока были монополистами, всё было нормально: интересная работа, уважение клиентов и таможенной службы Украины. Потом появились конкуренты, не брезгующие в борьбе за клиента грязными методами. Для них было естественно, например, нанять бандитов для избиения соперника или оклеветать его. Настучать в налоговую инспекцию или в налоговую милицию о несуществующих нарушениях с нашей стороны.

Пережить такие испытания было, пожалуй, тяжелее, чем работать в пустыне Сахаре. Пришлось после трёхлетней судебной тяжбы с налоговой всё бросить и уйти на покой. Тем более узнал, что во времена президентства Кучмы (из печати после его ухода) в судах действовал негласный порядок: предприниматель-истец никогда не выиграет дело у госучреждения, если до этого в судах Украины не было выигрышного прецедента. Исключения возможны только когда у истца есть очень, очень хорошие средства на взятки.

Вот так о моём периоде самостоятельного бизнеса.

Станки для бурения в Индии. Япония

Статуя Свободы на входе в Нью-Йорк

Япония. Принимаю оборудование для Индии

Панорама Монреаля днем и ночью

Общий вид гамбургского порта

Женева

У русалочки в окрестностях Копенгагена

У мемориала памяти героям войны 1953 года. Корея

С сельской детворой в Буркина-Фасо

ГЛАВА XXVIII ЭКСТРЕМАЛЬНЫЕ СИТУАЦИИ

Повесть моя подходит к концу. Сейчас хочу рассказать о нескольких случаях, участником которых я был, оставивших наиболее яркий след в памяти. На мой взгляд, их можно назвать экстремальными.

В пустыне Сахаре, на стройке плотины, было много интересного, как в работе, так и в природе. Но самое впечатляющее и, пожалуй, самое страшное – хамасин. Хамасин – это песчаный туман, когда никакого движения воздуха, температура – градусов тридцать пять-сорок и видимость – метра два. Воздух – это не воздух, а сплошной, мелкий, как пудра, желтый песок, которым приходится дышать. Смена была ночная, фонари еле просматриваются. Рабочие-арабы поднимают свои халаты на голову, закутываются в них, иначе задохнешься. Мы мочим платки, рубашки, делаем маски на лицо. Но работаем, так как укрыться от хамасина некуда – он везде. Ночь прошла, с рассветом весь этот ужас ушел в пустыню. Из наших никто не пострадал, а умерших нубийцев насчитали около тридцати человек, так как их организм наиболее слабый и поэтому так уязвим. Недоедание, постоянное пребывание на жаре без малейшего отдыха от нее – в этом главная причина таких трагических последствий.