Так почему же она ощущала себя такой неистовой, находясь рядом с ним? Почему мысль о том, чтобы погрузить собственные клыки в его плоть вызывает в ней желание, а не отвращение?

И когда это она успела признать, что он является самым красивым существом, которое она когда-либо встречала?

Ее попытка оттянуть его за волосы, только воспламенила Бишопа. Его настойчивые губы - против ее стиснутых зубов. Его бедра, прижатые плотно к ней, вжимая ее в спинку стула. Даже через многочисленные слои одежды, разделявшие их, она ощущала его настойчивую твердость. Ее тело реагировало внутренней пульсацией и теплотой.

Его губы неожиданно оторвались от нее, и он поднял голову.

- Я все еще внушаю тебе отвращение? - уточнил он, и его горячее дыхание коснулось ее щеки. - Или ты все-таки хочешь меня?

Чтобы он ее отпустил, ей следовало сказать, что он вызывает у нее отвращение. Вместо этого, она посмотрела на него и с мрачной улыбкой произнесла:

- А сам как думаешь?

Он ничего не ответил, но в его глазах вспыхнул огонь, прежде чем он снова завладел ее губами На этот раз в его поцелуе отсутствовала всякая сдержанность. Его клыки скользили по внутренней части ее рта. Вкус собственный крови во рту заставил встрепенуться сердце Марики. Уплотнение между ее ног стало еще больше. Его язык штурмовал ее, пробуя на вкус.

Он немного отступил и подхватил ее за ягодицы. Когда он поднял ее, Марика плотно обхватила ногами его талию.

Не забыв отпустить его волосы. Следующим, что она осознала, был громкий треск рвущейся ткани, так как она разодрала сверху вниз по спине одетую на нем рубашку. Он отпустил ее и стряхнул рубашку, поведя плечами.

Марика наблюдала за ним, словно ястреб за мышью. Он казался золотистым и мягким в искусственном освещении. Его мускулистая грудь была широкой, а ключицы - острыми. Волосистая поросль идущая от его пупа ныряла под пояс его брюк, довольно низко сидевших на его узких бедрах. Его темные волосы в тусклом свете отливали медью. Его губы были потемневшими и влажными.

Когда он снова обнял ее, Марика стояла. Он схватил воротник ее рубашки и разодрал ее, словно это было нечто более существенное, чем обычная ткань. Стаскивая обрывки с ее плеч, он на какое-то мгновение остановился замотав этим ее руки к ее бедрам, и спрятал лицо, опустив к ее горлу. Его клыки коснулись ее кожи, и Марика вздрогнула.

Пульсация и жар усилились между ее бедрами, когда она ожидала его укуса. Этого не произошло. Он отпустил разорванную рубашку, и поднял руки к ее груди, запустив их в полу корсет, чтобы дразнить ее соски, сжавшиеся в тугие пики. Задыхаясь от удовольствия, Марика наблюдала, как он взял один из них в рот и потянул - мягко покусывая.

Его брюки соскользнули вниз, и ее последовали за ними. Олицетворение его мужского достоинства вздымалось на фоне темных грубых волос. У нее было достаточно времени, чтобы восхититься увиденным, прежде чем он снова подхватил ее. Он вошел в нее, когда ее ноги снова обхватили ее талию, и Марика вскрикнула от удовольствия при этом сладостном вторжении. Ее тело жаждало его, истекая влагой. Он был словно создан для нее, и она ощущала как плотно облегало его, ее собственное тело, когда он входил в нее.

Бишоп продолжал активно двигаться, погружаясь все глубже и глубже, пока Марике не начало казаться, что глубже проникнуть просто не возможно. Ее спина коснулась стены, ощутив контраст прохладных обоев супротив разгоряченного тела, овладевшего ей.

Обхватив плотнее его ногами, Марика двигалась вместе с ним, приподнимаясь и опускаясь, пока дрожь восхищения не возникла в ее паху. Бишоп уперся ладонями в стену с двух сторон от нее. Мускулы на его груди были напряженными, так как он погружался в нее. Его губы были жадными и требовательными в неистовом поцелуе, о которого у нее перехватило дыхание.

У нее просто не было слов, чтобы описать собственные ощущения, за исключением того, что она бы просто умерла, если бы он остановился. Ее потребность в нем стремительно возрастала, словно сама ее жизнь зависела от оргазма, в предвкушении которого находилось ее тело.

Она не просто его желала. Он был ей необходим. Она нуждалась в нем больше, чем в еде или воздухе.

Эта потребность была превыше всего, больше, чем ее желание мести, больше, чем ее непримиримая ненависть к его виду. Бишоп мог дать ей нечто, чего никто другой не мог. Ее тело точно знало это, даже если она сама и не имела об этом ни малейшего представления.

- Пожалуйста.

Шепот ее голоса, был едва различим, когда она выдохнула эти слова ему в шею, но они эхом отразились у нее в голове.

Бишоп понимал, что она просит - она видела это по выражению его глаз. Он смотрел ей в глаза, когда входил в нее снова и снова. Он почти оставил ее тело и снова яростно погрузился, стон удовольствия сорвался с ее губ. Ей вовсе не хотелось сопротивляться, или препятствовать ему, вне зависимости того, что он собирался с нею сделать.

Пристально глядя на него, она откинула к стене голову, так чтобы ее коса перекатилась за плечо, обнажив ее шею. Она предложила ему горло, демонстрируя доверие к нему.

Он застыл, в течении доли секунды она ощущала его колебание. Сосредоточенность его взгляда исчезла так же молниеносно. Затем его губы опустились на ее горло, его волосы щекотали ей подбородок.

Марика прикрыла глаза. Она ощутила укол, когда его клыки погрузились в ее плоть, и она замерев от предвкушения выгнулась в его объятиях. Боль быстро сменилась удовольствием, столь интенсивным, что ее тело буквально взорвалось от наслаждения, и ее накрыло волнами оргазма. Комната наполнилась ее стонами, поскольку Бишоп плотнее прижал ее к стене, его тело колотило от накрывшей его кульминации. Теплота наполнила все ее существо, когда он стонал, уткнувшись ей в шею.

Марика ощутила, как он провел языком, закрывая рану на ее шее. Затем он перенес ее к дивану и мягко опустил.

Нежно. Почему после всего того, что между ними произошло, от его нежности у нее защипало глаза? Она говорила ему, что испытывает отвращение от его прикосновений. Их близость родилась из взаимного недоверия и насилия, и все же он обращался с ней как с чем-то хрупким и деликатным, а вовсе не как со своим врагом.

Как с женщиной.

Отодвинув его, она вскочила на ноги. Она ощущала пустоту между своих ног, прохладную влажную пустоту.

- Марика? - Он не двинулся с места, но она слышала беспокойство в его голосе, так же как и в движении руки, коснувшейся ее плеча.

- Я причинил тебе боль?

Причинил боль? Да он перевернул вверх тормашками всю ее жизнь, смешивая правильное и не правильное, делая ненавистное - желанным.

Как она могла вернуться к своей прежней жизни, понимая, что существуют и другие вампиры, не приемлющие зло, подобно ему?

Вдруг англичанин отыщет его? Что если они все-таки его убьют? Как ей было жить дальше, если она не предупредит его?

Господи ее мать любила Санти? А Санти любил ее мать? От одной только мысли об этом у нее холодело внутри - рухнуло все, во что она верила.

Дрожащими руками она натягивала то, что осталось от ее одежды, он тихо наблюдал за ней. Ее руки тряслись, когда она застегивала рубашку. Если надеть жакет, никто и не догадается, что она разорвана. Она не могла взглянуть на Бишопа, догадываясь, что увидит в его широко поставленных глазах.

- Сожаление - ужасная вещь, полукровка. - Это походило на определенную привязанность - когда это успело случиться?

Слезы тщетно пытались найти выход. Он полагал, что она сожалела о близости с ним? Ей было жаль, что он ошибался. Тогда у нее осталось бы хоть что-нибудь, на что ей можно было бы опереться. Земля уходила из под ног.

Она сунула ноги в ботинки.

- Мне надо уйти.

Она ненавидела свой срывающийся голос. Если бы у нее был хотя бы один повод ненавидеть его.

Он издал звук, значение которого она не могла определить, не глядя на него. Его губы изогнула циничная усмешка. Его глаза действительно полны боли?