В Петербурге мне довелось познакомиться с художественным критиком «Петербургской Немецкой Газеты»— Федором Ивановичем Грус. Он переводил какой-то обширный труд немецкого профессора по истории искусства и, плохо зная русский язык, пригласил меня редактировать его перевод.

Грус был женат на дочери известного музыкального издателя Юргенсона, и поэтому в его доме можно было встретить издателя «Могучей Кучки» Митрофана Беляева, критика Владимира Стасова, художников Бакста и Серова, многих других выдающихся деятелей мира искусства того времени.

Грус свел меня с приехавшим в Россию «богоискателем»— немецким поэтом и писателем Райнер-Мариа Рильке[28], который, услыхав, что я «ходил по России», очень хотел со мной познакомиться.

Рильке считал, что «правда» придет из России. Он с трудом и плохо изучил русский язык, но все же пробовал «ходить» по России, одно время жил в Казани, затем у Льва Толстого.

Рильке говорил, как о чем-то совершенно реальном, что «по России ходит Христос». Об этом он сказал Толстому, а Лев Николаевич ответил ему:

«Что вы! Если бы Христос явился в нашу деревню, то его бы там девки засмеяли!..»

Любопытно, что эта же мысль, о Христе, идущем по России, нашла позднее свое выражение у другого замечательного поэта, в «Двенадцати» Александра Блока.

Рильке написал большую поэму об искателе бога и правды — русском дьяконе, ставшем отшельником.

Рильке читал мои записки о «хождении по Руси», а некоторые перевел и напечатал в Германии.

Встреча и беседы с ним в то время меня потрясли, настолько его речи и вся личность были наполнены глубокой, мистической силой, а его поиски «правды» мне импонировали.

Рильке был в России два раза и после того поехал во Францию. Живя в Париже, он несколько лет работал бесплатным секретарем у замечательного скульптора Огюста Родена и написал книгу бесед с ним. Как известно, Роден тоже был «искателем правды» и творцом новых форм в скульптуре, пытавшимся в камне выразить великие общечеловеческие идеи и запросы. Кто не знает его бессмертного «Мыслителя», породившего множество подражаний?

Советский поэт Давид Самойлов рассказывал мне, как после освобождения Берлина от нацистов в 1945 году он с товарищами отправился в Германскую Государственную Библиотеку, и там они нашли всех сотрудников-библиотекарей на своих местах.

Те не покинули этой сокровищницы человеческой мысли, когда все другие немецкие чиновники бежали в панике при штурме города.

Помня мою просьбу — привезти последние, неизданные у нас в России, произведения Рильке, Д. Самойлов и его приятели спросили библиотекарей — сохранились ли книги Рильке?

Библиотекари повели их в подвал, где стоял ряд шкафов, обтянутых проволокой и запечатанных. Один шкаф имел наименование «Рилькеана».

«Эти книги должны были быть сожжены, — сказали библиотекари, — но мы их сохранили. Вы, как победители, можете вскрыть эти шкафы. Мы сами этого делать не будем. Мы надеемся сохранить для потомства произведения наших лучших поэтов…»

Дорогой г. Рильке!

Я очень признателен и благодарен Вам за Ваше доброе письмо и за Вашу пьесу, которую мне очень хочется перевести на русский язык. Вероятно, мне это удастся сделать.

Я путешествовал теперь несколько месяцев по Центральной России. Мне придется продолжать мои поездки вероятно еще около года; я хочу изучить наши наиболее культурные губернии по линии Псков — Казань.

Когда Вы приедете снова в Россию? Не хотите ли путешествовать вместе со мною?

Я готовлю мою книгу «Записки пешехода», но она еще не готова.

Над чем Вы работаете теперь? Будете ли Вы что-нибудь писать о России?

Мне будет очень интересно следить за Вашей литературной деятельностью.

Какие интересные новости в германской литературе?

Я теперь месяцы нахожусь без газет, журналов и почты, поэтому и Ваше письмо получил так поздно, и так поздно отвечаю Вам. Простите меня, пожалуйста, за неаккуратный ответ моего письма, надеюсь, что мы будем обмениваться письмами.

Что теперь делается в России? Здесь трещат морозы, мужики в деревнях спят на печке и вылезают раз в неделю по субботам, чтобы выпариться в бане, покататься голым по снегу, опять в баню, и затем домой на печку, опять на неделю.

Наши образованные интеллигенты разговаривают о конституции, бранят правительство, англичан и вашего Вильгельма, затем играют в «винт», пьют «казенку» и читают Максима Горького.

Вот общая картинка вкратце современной России. Затем уже все остальное — индивидуализация общего.

Желаю всего лучшего! Поздравляю с новым столетием, с новым счастьем!

«…В Германии теперь все выглядит слишком «по-немецки», и тот неприятный псевдопатриотический тон, которым у нас изо всей силы пытаются провозгласить начало нового немецкого «Ренессанса», закрывает мне путь почти во все периодические издания…

Дельные статьи, в которых хотя бы один раз не упомянуто о величии Германии и не предсказано ее великое будущее, вообще не имеют теперь никаких шансов на опубликование в наших полулитературных журналах…

Так как любое послание из России я воспринимаю как праздник, то меня очень порадовала присланная мне на днях маленькая книжка (собственно говоря, я ожидал от нее еще большего), с автором которой я знаком, хотя и бегло.

Я имею в виду «Записки пешехода» В. Янчевецкого. Вы знаете эту книгу.

Рассказы «Счастье», «Ходаки», «Странники» мне кажутся лучшими.

Господин Янчевецкий меня посетил раз в Петербурге, и я очень интересовался этого молодого писателя (транскрипция подлинника. — М. Я.), который так энергично взял на себя всякие неудобства пешеходства, чтобы служить своему народу.

Может быть, я из этих рассказов переведу что-нибудь для «Цукунфт» или «Лотзе» (Гамбург)…».[29]

Поезд выкинул меня на небольшой станции Тульской губернии. До утра еще далеко. Я вышел на большую дорогу. Накрапывал дождь, а впереди предстояло несколько верст пути по незнакомым пустынным местам.

Вернувшись на станцию, я решил подождать до утра в зале III-го класса, среди спящих на полу мужиков, баб с детьми, корзин и тюков. Когда начало светать, я отправился в путь.

Пришлось идти лесом, тропинками, среди мокрых от дождя кустов. Идти по большой дороге было невозможно, ноги вязли в глинистой почве. С волнением я приближался к тому месту, той деревне, к которой было приковано внимание мыслящих людей всей России и даже всего мира: в ней жил, думал и творил Лев Толстой.

Деревья стали редеть. На опушке леса я решил переждать и присел на пне.

Со стороны станции шел молодой человек. Потертый синий картуз с козырьком, высокие сапоги, черная куртка с бархатным воротником и «либеральная» бородка — наверное, учитель или псаломщик. Он мне поможет.

Действительно, незнакомец остановился, подошел ко мне и стал скручивать «козью ножку».

На мои расспросы он мне объяснил, что впереди, уже недалеко, вдоль холмистого склона, протянулась деревня Ясная Поляна, а в стороне, справа, на спуске с холма, среди липового леса находится старинная усадьба Толстых.

— Мы графа Льва Николаевича часто видим на дорогах близ его имения.

Он ходит с палочкой, в высоких сапогах и галошах, с книжкой в руке. А то сидит под деревом и читает. Он очень любит заговаривать с прохожими, расспрашивая, как люди живут. И я с ним раза два беседовал, вместе гуляли по лесу. Я служу приказчиком у купца Ермакова, он хлебную торговлю ведет.