Когда она вышла на поверхность, перед ней предстало Оно. Здание ее несбывшихся надежд. Утраченных иллюзий. Сотен (или тысяч?) выкуренных сигарет, актов дебоширства, неподчинения, легких форм вандализма. Надруганий над веществом ее головного мозга. Утраченного времени. Упражнений в цинизме как способе самообороны. Еще одна, очередная остановка на пути ее разочарования.
Она вспомнила вдруг, как она водила родителей по коридорам, как она говорила им: «Вот здесь я учусь», «Вот здесь я обычно сижу». Она вспомнила улыбки и чувство счастья.
«Счастья? Обмана. Сладкого самообмана».
Она вспомнила, и…
Лучше бы она не вспоминала.
Цинизм как самооборона. Злость как укол инсулина для диабетика. Разочарование как самооправдание. Ненависть к ним, перетекающая в ненависть к себе и обратно. – Все, что у нее осталось от того счастья.
Она стояла и смотрела на здание.
Она стояла и смотрела на то, что было ее последней надеждой.
На ее обломки.
11:45
«Еще один шаг. И еще один».
«Медленно. Тебе некуда спешить. Тебе незачем думать. Только идти вперед. Еще один шаг».
Когда в тебе 43 килограмма, сила ветра становится определяющим фактором.
Когда от вида еды временами тебе хочется склониться над унитазом, в тебе остается 43 килограмма.
И тогда такие факторы, как сила ветра, как угол уклона, как рыхлая или твердая поверхность становятся определяющими.
Это не шутка.
«После 38 назначают принудительное питание», – мелькает у нее в голове.
У нее нет анорексии.
Просто у нее трудный период.
Затянувшийся трудный период.
«Еще шаг».
У нее начинала кружиться голова.
«Еще один шаг. Я должна идти. Я же могу идти».
Раньше могла.
Она едва передвигала ногами.
Девушка прислушалась. Ей показалось, что она что-то слышит. Она осмотрелась – она шла через парк. Абсолютно пустынный. Она поднесла сумку к уху. Еще раз осмотрелась. У нее другой рингтон. Повернула голову направо. Ей не показалось. Она что-то слышала. Чьи-то голоса, обрывки слов, музыку. Странную музыку. Она что, сходит с ума?
Она остановилась, достала из сумки телефон и уставилась на пустую заставку. Никаких входящих звонков. Она сходит с ума.
Она пошла дальше.
Слуховые галлюцинации.
Сначала это ее удивило.
«Наверное, недостаток какого-то витамина».
Она шла дальше. Она оборачивалась на какой-то шорох, она слышала обрывки каких-то слов. Пару раз она разобрала какое-то имя.
«Произвольный набор слогов».
Сначала это пугало. Теперь это нравилось.
Это была игра с воображаемым попутчиком.
И он ей нравился. Он был похож на нее, потому что и был ей.
Обрывки мелодии. Слова сами собой складывались в фразы, в рифмы в ее голове.
Она вспомнила, так она раньше писала стихи. Сейчас она была в том же возбужденном состоянии. Ее трясло. Ее бил озноб. Ее лихорадило. Это не было ни волшебство, ни откровение. Это была игра ее собственного воспаленного мозга.
И она ей не противилась.
Другой, логической половиной своего мозга, она понимала, что это следствие истощения, усталости, нервного напряжения, авитаминоза, недостатка солнечного света или каких-то ферментов в организме. Но если из этого рождалась та мелодия, слова к которой она подбирала, она не была против. Все это происходило в ее голове, пока со стороны она просто шла по парку. Все это продолжалось около двадцати минут, за которые она прожила целую жизнь. Интересную. Насыщенную. НАСТОЯЩУЮ. Через двадцать минут она села на скамейку, достала из сумки какие-то квитанции, оплаченные счета за телефон, все бумажки, что смогла найти, взяла ручку и, пристроив сумку на коленях, стала записывать. Потом она закурила, выкурила подряд три сигареты и все это время продолжала записывать.
There’s no one here,
But I can hear the voices.
There’s no one here,
But I can feel the presence.
Am I insane?
Tell me you’re one of angels?
I am insane
Tell me you’re one of devils.
You see me barely hanging on
I have no strength for going forward
You see me barely looking for
You are the one and you are no one.
There’s no one left
For me to talk about it
There’s no one left
For me to tell the truth
Am I insane?
I want to hear your voice now.
I am insane
I want to feel you’re feeling all this too.
You see me abandoned attempts
You see me abandoned all hope
You see me abandoned to passion –
To despair that all hope is gone.
You see me barely dragging on
I’m dragging on another cigarette
You see a woman abandoned,
A witch, a wretch, a whore, a viper.
You hear my dying recoil
You hear my dying rejoicing
Still I’m alive
You hear my dying recoil.
Yet I’m alive
You hear my dying rejoicing.
I am uptight
I feel a rope around my neck.
And I am high
Out of a pack three cigarettes left.
You hear my dying recoil
You hear my dying rejoicing
Recoil
Rejoice
Recoil
Rejoice
Recoil at rejoicing
Rejoice recoiling
Recoil at rejoicing
Rejoice recoiling
Recoil
Rejoice
Recoil
Rejoice...
На последних словах она поняла, что если не остановит это сейчас, то действительно сойдет с ума. Она поднялась и пошла дальше. Когда она переходила улицу, она посмотрела по сторонам, увидела слева машину и нечеловеческим усилием заставила себя остановиться. Потому что ее тело продолжило идти вперед.
Побочным явлением всего этого была заторможенная реакция, утрата контроля над собой.
Но она остановилась.
Со стороны это выглядело так: девушка подходит к краю проезжей части, смотрит по сторонам, и, глядя прямо на машину, отчетливо различая этикетку на ее лобовом стекле и цвет куртки ее водителя, продолжает идти прямо наперерез, затем резко, словно забыв что-то важное на другой стороне, берет вправо, к спасительному тротуару, делает несколько шагов и просто останавливается возле него.
Пропустив машину и водителя, провожавшего ее долгим, внимательным взглядом, она еще раз посмотрела по сторонам и пошла дальше. На этот раз проезжая часть была пуста. Выражение ее лица за все это время не изменилось.
У нее не было мысли кончать жизнь самоубийством.
Просто она не принадлежала себе.
С ней такое случалось.
На следующий день силы к ней вернулись, у нее пошли месячные, слуховых галлюцинаций больше не было. Весь следующий день она снова и снова напевала одно и то же.
10:22
В прошлый раз до банка она не добралась. На этот раз она была настроена решительно. Она запаслась пачкой сигарет.
Она вышла из перехода и направилась прямо к зданию. Зашла за угол. Прошла в давно и близко знакомый с ней закоулок. Здесь она остановилась. За ее спиной были служебные выходы, технические помещения. Табличка «Курение запрещено», как и шесть лет назад, висела на стене напротив. Девушка смотрела на нее.
Мщение.
Акт вандализма. Кощунства. Пренебрежения. Презрения. Осквернения.
Она чиркнула зажигалкой.
Она забавлялась своим последним достижением – выпусканием изо рта колечек сигаретного дыма.
Она стряхивала пепел прямо на сверкающие кафельные плитки.
Она тушила окурки один за другим о табличку напротив.