Почему на пятый, ведь его закрепили за девушкой? При строительстве шестиэтажного офисного центра заказчики решили сэкономить на лифте, в силу чего он отсутствовал, что Дятел считала злостным нарушением законодательства и непрестанно изливала свое недовольство жизнью в первую очередь на подрядчиков, далее на профсоюзную организацию, затем на правительство, и, наконец, на всех окружающих поголовно. С самого начала с девушкой ею была заключена устная договоренность о том, что пятый этаж закреплен за ней, то есть Дятлом, по причинам, связанным с ее многочисленными болезнями, неизлечимыми заболеваниями, вызванными детскими травмами, плохой экологией и ошибками врачей, а также ее ослабленным иммунитетом и неблагоприятной наследственностью.

Эта договоренность грозила вылиться в нежелательные последствия, чего девушка не могла не осознавать. Однажды в восемь тридцать четыре утра в мужском туалете на пятом этаже во второй кабинке был зафиксирован случай отсутствия туалетной бумаги. С девушкой связалась менеджер по чистоте – дама лет 26-30, придерживавшаяся офисного стиля в одежде и носившая очки в красной оправе. В ее обязанности входило отслеживать результаты деятельности уборщиков, для чего ей был выделен отдельный кабинет, где она, вероятно, производила расчеты производительности их труда и составляла баланс чистящих средств и резиновых перчаток.

Менеджер по чистоте выразила свое недовольство оснащенностью туалетной кабинки № 2, и хотя девушка сообщила ей то, что она и так знала, то есть то, что она фактически отвечала за шестой этаж, дама в стильных очках в красной оправе была непреклонна. На следующий день поступила жалоба об отсутствии туалетной бумаги во всех кабинках женского туалета как на пятом, так и на шестом этажах. Больше девушку по этим вопросам не беспокоили. Но если кто-либо решил, что Дятлиха вынесла определенные уроки из данных происшествий, он или она слабо разбирается в психологии данного вида. Дятел, да будет вам известно, птица упорная и систематичная.

Последовал обмен колкими замечаниями, мелкими пакостями и испытующими взглядами с руками, замеревшими у кобуры в стиле вестерн. Девушка была уверена – будь она многодетной матерью с тремя детьми, неудачницей-алкоголичкой, плачущей у всех на плече, страдай она от физического насилия супруга-изверга, наркотической зависимости или от ожирения третьей степени – она была бы лучшей подругой Дятла. Люди семейства Дятлов хорошо относятся к тем, кого они жалеют. Они их любят, опекают, потому что эти юродивые – постоянное свидетельство их превосходства, а заодно и ходячие гаранты их доброты и великодушия. Поэтому девушку больше не удивлял слух, ходивший среди уборщиц, что однажды Дятлиха чуть не взяла из детдома девочку, хотя у самой уже была взрослая дочь, сбежавшая от нее в другой город. К счастью, все обошлось.

«Малышке следует благодарить Всевышнего. Жизнь у нее и так не сахар».

18:11

Она шла через парк в черной кофте с закатанными до локтей рукавами. Джинсы на ней висели и выцвели в местах складок, декоративные в прошлом потертости превратились в открывавшие кожу рваные дыры. Ее левую кисть трижды обвивало украшение, состоявшее из крупной серебристой цепи и черных полосок кожи. В последнее время она с ним не расставалась. Она шла с пакетом, в котором лежали только что приобретенные джинсы. Она шла через парк, потому что так было быстрее добраться от секонд-хенда до места ее работы, начинавшейся через восемнадцать минут сорок шесть секунд. О ее ладонь мерно ударялась застежка лишенного всякой красоты украшения, и это доставляло ей необъяснимую радость, словно это было прикосновение близкого человека или подлинная, органического происхождения, поддержка.

Любопытным было то, что за двадцать с лишним лет она действительно научилась испытывать эмоции, которые обычно порождает в одном человеке другой человек, но без помощи людей. Она считала своими друзьями людей либо умерших, либо никогда ее не встречавших, и, вероятно, даже не догадывавшихся о ее существовании. Возможно, это было начальной стадией некоего психического расстройства, которое на нее непременно повесили бы, сходи она еще на пару приемов к психоаналитику.

Она проходила по набережной, огибавшей небольшое, образованное рекой озеро, когда увидела картину, при виде которой ее глаза заблестели, а губы против ее воли растянулись в непривычной для нее ласковой улыбке. Девушка прильнула к решетчатому ограждению. Не далее трех метров от нее вдоль по реке проплывала семья лебедей – между двумя прекрасными, горделивыми родителями, погружавшими иногда голову под воду в поисках еды, плыло шесть маленьких, совсем недавно появившихся на свет лебедят. Отец, полный достоинства, показывал своим детишкам мир, ведя их за собой, а мать тщательно присматривала за ними, замыкая шествие. Лебедята, покрытые сероватым, с забавными пролысинами пухом, держались послушно, но немного боязливо и не нарушали гармонии построения по парам. Девушка переживала счастливое воодушевление, когда, повернув голову на донесшийся позади шум, увидела мальчика лет семи, занесшего руку со сжимавшими камень пальцами. Она увидела и его мать, стоявшую рядом. В следующее мгновение женщина, поймав этот взгляд, схватила сына за капюшон толстовки и потащила его от ограждения с такой силой и скоростью, будто дальнейшее промедление угрожало его жизни. Так, вероятно, поступила бы и мать-лебедь, если бы видела грозившую ее детям опасность. Но она не видела.

Семья лебедей мирно отдалялась от берега к центру озера. Женщина, принявшая девушку за восставшую из праха Медузу или за обдолбанную наркоманку с зараженным шприцем в кармане, отчитывала сына за то, что, бросая камни, он распугивает рыбу, тем самым мешая рыбакам ее ловить. Всю обратную дорогу девушка оправдывала опасения матери – она материлась с такой ненавистью и жестокостью, что это вполне могло сойти за проклятья.

18:22

Начинало темнеть. Дрожащей рукой она взяла из окошка киоска билет и встала поодаль на автобусной остановке, чтобы успокоиться. Лучше было заплатить, чем попасть под машину. Никотин временами такое же лекарство. После нескольких глубоких затяжек она задышала полной грудью и смогла окинуть окружающих более или менее осмысленным взором.

Во всем черном с ног до головы он сидел на тротуаре, прислонившись спиной к дорожному знаку, и, так же как и она, ждал автобуса. Что-то позерское было во всем этом: в безразличии к чужому мнению, содранной коже рук матери или ее деньгам, пошедшим на оплату электроэнергии, затраченной стиральной машинкой. Через некоторое время он достал из лежавшей на земле сумки пачку сигарет и закурил. Девушка нещадно затушила свою. Всю следующую минуту она потратила на прогнозирование скорости следования маршрутного транспортного средства и употребление формулы t=S/V. Наконец очертания автобуса показались вдали.

Неожиданно кто-то остановился менее чем в полуметре от нее, нарушив герметичность ее личного пространства. Напоминая сигарете о своей власти над ней, он в последний раз небрежно затянулся, затушил ее о край урны и бросил окурок в мусорку. Девушка с вызовом посмотрела на нарушителя своего спокойствия. Светлые, слипшиеся, давно не мытые волосы; мятая, с прилипшими к ней инородными телами одежда; щетина как минимум трехдневной давности; взгляд – смесь беспросветности циника и безучастности хиппи; и очки, которые прописывают при близорукости, съехавшие с переносицы.

Черт, вот это-то ее и зацепило. У нее всегда была слабость к бунтовщикам-интеллектуалам.

«Позер?»

«Просветленный?»

Он взглянул на нее лишь мельком и уже отошел, отвечая на телефонный звонок. Из трубки доносился взволнованный женский голос с нервно-вопросительными интонациями. Ответы были односложны:

– Да, я был у мозгоправа.