Поиск
50. СТРОИТЕЛЬСТВО
Оно идет тяжелыми шагами
И медленно обходит города.
От грузных ног
Следов большие ямы,
И в ямах собирается вода.
А мы уселись на его спине
И каменной походкой управляем.
Оно замрет на миг
В коротком сне,
Тогда и мы немного засыпаем.
Случается:
Бредет проселком прямо,
Стена встречается наперекор пути,
В стену упрется
И мычит упрямо
Однообразное, тяжелое: пусти!
Здесь путь закрыт,
Здесь заперты дороги,
Здесь надобно искать
Окольный путь.
Товарищи!
Попробуем немного
Каменную шею повернуть…
Оно идет тяжелыми шагами
И медленно обходит города.
От грузных ног
Следов большие ямы,
И в ямах собирается вода…
Мы за работой тяжкою не дремлем,
Нам каждая минута дорога,
Чтоб выравняла сморщенную землю
Строительства
Упрямая
Нога.
51. ПЕСНЯ УГЛЕКОПОВ
Ты ответь мне, моя земля,
Кто хозяин и уголь чей?
Мы кидаем куски угля
На лохмотья твоих ночей.
Нас к земле привязала мгла,
Оглушила нас тишина,
И бессонница обняла,
Словно преданная жена…
Нынче песню одну с утра
Мы выстукиваем киркой.
Ах, ни разу еще, мой брат,
Ты не слышал песни такой!
Брат мой, вслушайся в эту боль
Злого голоса моего:
— Жил на свете один король,
И министры вокруг него.
Солнце, вставшее на заре,
Освещало весь день подряд
Королевский его дворец
И министров его парад.
Под землею на две версты
Мы подземной ночи живем,
Мы взрываем ее пласты,
Именуемые углем.
Пой, кирка моя, пой, стучи!..
Ночь раскинулась широко,
И поди разбери в ночи:
Кто король и кто углекоп!
Чья ты будешь теперь, земля?
Кто хозяин и уголь чей?
Мы кидаем куски угля
На лохмотья больших ночей!
Ну-ка, братцы, давай споем
Песню радостную одну,
Чтоб засы́пать нашим углем
Королевскую седину!
52. КЛОПЫ
Халтура меня догоняла во сне,
Хвостом зацепив одеяло,
И путь мой от крови краснел и краснел,
И сердце от бега дрожало.
Луна закатилась и стало темней,
Когда я очнулся и тотчас
Увидел: на смятой постели моей
Чернеет клопов многоточье.
Сурово и ровно я поднял сапог:
Расправа должна быть короткой,—
Как вдруг услыхал молодой голосок,
Идущий из маленькой глотки:
— Светлов! Успокойся! Нет счастья в крови,
И казни жестокой не надо!
Великую милость сегодня яви
Клопиному нашему стаду!
Ах, будь снисходительным и пожалей
Несчастную горсть насекомых,
Которые трижды добрей и скромней
Твоих плутоватых знакомых!..
Стенанья умолкли, и голос утих,
Но гнев мой почувствовал волю:
— Имейте в виду, о знакомых моих
Я так говорить не позволю!
Мой голос был громок, сапог так велик,
И клоп задрожал от волненья:
— Прости! Я высказывать прямо привык
Свое беспартийное мненье.
Я часто с тобою хожу по Москве,
И, как поэта любого,
Каждой редакции грубая дверь
Меня прищемить готова.
Однажды, когда ты халтуру творил,
Валяясь на старой перине,
Я влез на высокие брюки твои
И замер… на левой штанине.
Ты встал наконец-то (штаны натянуть
Работа не больше минуты),
Потом причесался и двинулся в путь
(Мы двинулись оба как будто).
Твой нос удручающе низко висел,
И скулы настолько торчали,
Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все
За нэпмана принимали…
Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой
Осенними тучами дышит.
Но вот и редакция. Наперебой
Поэты читают и пишут.
Что, дескать, кто умер, заменим того,
Напрасно, мол, тучи нависли,
Что близко рабочее торжество…
Какие богатые мысли!
Оставив невыгодность прочих дорог,
На светлом пути коммунизма
Они получают копейку за вздох
И рубль за строку оптимизма…
Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем
Мы перед редактором стынем.
Ты сразу: «Стихотворенье мое
Годится к восьмой годовщине».
Но сзади тебя оборвали тотчас:
«Куда вы! Стихи наши лучше!
Они приготавливаются у нас
На всякий торжественный случай.
Красная Армия за восемь лет
Нагнала на нас вдохновенье…
Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет,
И прочие учрежденья!
Да здравствует это, да здравствует то!..»
И, поражен беспорядком,
Ты начал укутываться в пальто,
Меня задевая подкладкой.
Я всполз на рукав пиджака твоего
И слышал, как сердце стучало…
Поверь: никогда ни одно существо
Так близко к тебе не стояло.
Когда я опять перешел на кровать,
Мне стало отчаянно скверно,
И начал я тонко и часто чихать,
Но ты не расслышал, наверно.
Мои сотоварищи — те же клопы —
На нас со слезами смотрели:
Пускай они меньше тебя и слабы —
Им лучше живется в постели.
Пусть ночь наша будет темна и слепа,
Но всё же — клянусь головою —
История наша не знает клопа,
Покончившего с собою.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: