Он нашел советника для дел управления, надо было найти советника для души. Царь слышал, как и все в столице, о монахе Авксентии, которого народ не без причины считал святым. Он жил в Студийском монастыре, никто не помнил времени, когда он там поселился, и многие были уверены, что он никогда не умрет. Действительно, ему было уже 80 лет, а он постригся пятнадцатилетним юношей, следовательно, с тех пор прошло 65 лет. Он был известен строгою и богоугодною жизнью. Постом он довольствовался просфорой и водой, рыбу разрешал себе только по большим праздникам. Про него рассказывали, что он творит чудеса. По крайней мере, известно было, что когда юноша Николай лежал на одре смерти и врач отказывался спасти его, Авксентий исцелил его молитвой и возложением рук. Несколько раз братия Студийского монастыря предлагала ему быть игуменом, но он отказывался, потому что не желал заниматься житейскими делами и иметь какие-нибудь сношения со светскими властями. Поэтому когда царь пригласил его к себе, он не хотел идти, отговариваясь тем, что монаху не место во дворце и без нужды он не должен выходить из монастыря. Но когда Михаил дал ему понять, что он может сделать доброе дело, толкуя ему догматы вселенской церкви, наставляя его на путь истины, Авксентий согласился и явился во дворец. Он заметил, что царь обращается с ним как равный с равным, что это несчастный человек, которого что-то терзает, и с тех пор стал все чаще приходить. Монах был всегда желанным гостем; он просиживал с царем по нескольку часов и беседы эти действовали на царя благотворно.

Авксентий читал и объяснял ему св. Писание, рассказывал жития святых, из которых он многие помнил наизусть слово в слово. Он очень скоро передал Михаилу свой взгляд на земную жизнь, как на юдоль плача и скорби. Он поступил в монастырь после трагического случая, наложившего отпечаток на все его мировоззрение. В царствование императора Иоанна Цимисхия открыт был заговор против жизни царя. Вместе с другими был схвачен и отец Авксентия, Симеон, занимавший важную должность хранителя царской чернильницы. Подозрение на него пало потому, что он был хорошо знаком с главными заговорщиками, но сам он никакого участия в деле не принимал. Он клялся на суде, что всегда был верен своему царю, его пытали и он повторил то же самое. Несмотря на это, ему не поверили и казнили его вместе с другими виновниками заговора. Казнь совершенно невинного отца произвела сильное впечатление на пятнадцатилетнего Авксентия. Он решил, что на земле нет правосудия и не может его быть, есть только один праведный и нелицеприятный суд, это суд Божий, а потому нужно всю жизнь думать о страшном суде, дабы не быть поставленным ошую. Всякий человек — великий грешник, лучше жить одному, не вступая ни в какое общение с людьми.

Михаил находил, что Авксентий совершенно прав, и старался подражать ему, насколько это позволяло его положение. Четыре раза в неделю, когда служили обедню в св. Софии, царь непременно присутствовал в храме; в остальные дни он подолгу молился у себя в спальне перед любимым образом Христа Поручника, богато отделанным драгоценными каменьями. Посты он соблюдал очень строго, постился даже по средам и пятницам. Из жития святых он вывел заключение, что девство является необходимым условием совершенства. Авксентий советовал ему не только воздерживаться от плотского единения с женщиной, но и вообще избегать женщины, даже разговора с ней, как с существом нечистым, созданным для соблазна, и царь следовал этому благочестивому совету.

Он сознавал, однако, что для спасения мало личной набожности и богоугодной жизни, надо делать добрые дела, и он всей душой стремился к этому. Он богато одаривал церкви и монастыри; при малейшем намеке духовенства, что износились облачения или не хватает утвари, он посылал новые роскошные ризы, жертвовал священные сосуды из золота и серебра, не стесняясь деньгами. Не довольствуясь этим, он задумал построить монастырь и при нем великолепную церковь во имя Архистратига Михаила, так как, по его мнению, в столице не было ни одного храма, достойного великого святого, имя которого он носил. Царь был убежден, что, создав великолепнейшее святилище Архистратигу, он тем самым приобретет его заступничество. Архитектору было приказано не стесняться никакими денежными соображениями и строить храм таких же размеров, как св. София. Через несколько месяцев церковь была почти готова, оставалось только покрыть ее куполом; требовалась не малая сумма денег на покупку меди и золота, а потом и на сооружение иконостаса и прочего внутреннего убранства. Царь приказал евнуху Иоанну выдать сколько нужно, но тут оказалось, что выдавать нечего.

— Надо повременить с постройкой, — доложил препозит, — подождать, когда поступят какие-нибудь государственные сборы.

Царь опечалился.

— А если я умру, — сказал он, — и храм останется недостроенным, что тогда?

Видя, что Михаил в горе, Иоанн предложил ему простую и быструю меру. Стоит только продавать хлеб подороже, и тогда на эти деньги можно соорудить купол. Царь осведомился, не будет ли это обременительно для народа. Евнух ответил, что народ обязан помогать самодержцу.

С этого дня хлеб стали продавать на треть дороже против прежнего. Появилось много лишних денег; скоро был готов громадный купол и великолепный иконостас, золоченой резьбе которого не могли надивиться богомольцы. Царь ликовал, что ему удалось довести богоугодное дело до конца.

Но не все в столице радовались. Были семейства, которые и раньше жили впроголодь, а теперь им пришлось сократить на треть ежедневную порцию хлеба.

В теплую июльскую ночь на галерее, опершись о перила, стояла Анастасо. В такую ночь хочется мечтать, глядя на темно-синее небо, на блестящие звезды, на высокие кипарисы, бросавшие густую тень. Анастасо была уже не скромная бедная девушка, помогавшая отцу разливать вино, а гетера, наряженная в платье из шелка, на котором были вытканы золотом фантастические фигуры, на руках Анастасо висели браслеты, богато отделанные изумрудом, яхонтом, жемчугом.

— Все то же бесконечное небо, — думала она, — та же луна, так же горят звезды, а я не та. Сколько воды утекло, сколько изменилось за какие-нибудь шесть месяцев! Давно ли я была чиста и невинна, и чем я стала?

Действительно, с весны изменились все ее привычки, весь ее образ жизни. Руфини прожил с нею всего два месяца; она скоро надоела ему, потому что не отвечала на его ласки, — она не научилась еще притворяться. Он уехал и не счел возможным взять ее с собой: там ждала его жена. Впрочем он поступил с Анастасо благородно — на прощание подарил ей домик, доставшийся ему от одного неоплатного должника. По странной случайности, домик стоял рядом с тою лачугой, где провел молодость царь Михаил. В домике не было никакого убранства, но этим занялись сейчас же добрые люди; кто прислал ковры, кто — кровать, кто — кушетку и, таким образом, Анастасо очутилась скоро среди самой роскошной обстановки.

Еще одно обстоятельство изменило положение Анастасо. В июне умер от солнечного удара трактирщик Александр, и веселый трактир навсегда прекратил свое существование. Нельзя сказать, что Анастасо жалела об отце. Потеряв его, она стала богаче, потому что Александр постоянно выпрашивал у нее деньги, и когда она отказывала ему, бранился и бил ее. К тому же, он заставлял ее посещать трактир, и ей приходилось проводить вечера в пьяной компании. Положим, она привыкла к обществу людей, посещавших ее отца, но она не любила слушать их циничных речей. У нее самой за ужином нередко говорили о вещах, о которых не следовало бы говорить при женщине, но, все-таки употребляли приличные выражения. У нее собирались самые видные представители столичного общества. Приходил к ней логофет дрома, епарх города, заведующий казной, а мелкие приказные так и увивались за ней, но по большей части безуспешно добивались ее ласки.

Исключение сделала она только для Пселла, несмотря на то, что он был некрасив, даже сутуловат; все смеялись над его чересчур длинным согнутым носом и над маленькими глазами зеленого цвета, точно у кошки. Но зато он был очень ласков и обходителен, и, что самое важное, несмотря на маленький чин, его милостиво принимал император. Он прекрасно знал все, что делается во дворце, а это особенно интересовало Анастасо. Пселл не походил на сановников, проводивших ночи у Анастасо, считавших неприличным распространяться в разговорах с гетерой о царе. Пселл, напротив, никогда не скупился на слова, болтал много и ничего не скрывал из того, что знал. Гетера, надеялась, что этот маленький, но юркий чиновник поможет ей осуществить ее заветное желание.