И вышли все трое из подъезда дома, где провели свое детство, где во дворе гоняли в футбол и квача, падали на асфальт, сдирая кожу с коленок и локтей, где в тенистом саду играли на гитарах и мечтали о славе.

Вышли пьяные, очумевшие. Не играть в квача и не петь песни. А пошли избивать прохожих...

ххх

Ночью Влад метался в своей кровати, его рвало. Родители что-то кричали. Мама плакала, отец сжимал кулаки, рад бы задать сыну серьезную взбучку, не будь Влад в таком состоянии.

Под утро он заснул, забылся в полубреду. С твердым намерением не выходить сегодня на работу, потому что в таком состоянии едва ли доберется до проходной.

В каком-то дурмане возникали перед ним сцены на безлюдных ночных улицах: то от них троих убегают случайные прохожие, то кто-то падает под ударами их кулаков и корчится на земле от ударов их ног. Очень смутно Влад помнил, как добрался домой, а как очутился в своей кровати – не помнил вообще.

Проспал до полудня. Потом поплелся в ванную – откисать в теплой водичке, из маминой бутылочки вылил в ванну какую-то пахучую жидкость. Лежал, прикрыв глаза, изредка отводя рукой подступавшую к лицу пену. Призадумался ненароком: куда же свернула его дорога? Явно не в институт. Н-да...

Сашка с Юркой тоже на работу не вышли – дома приводили себя в порядок. Быть может, тоже размышляли о том, не пора ли остепениться.

Кто знает, к какому выводу пришел бы каждый из них. Но выводы такие глубокие им делать уже не было никакой необходимости.

Потому что два молодых лейтенанта – оперуполномоченные милиции – с самого утра от начальника районной службы криминальной милиции получили задание и довольно быстро с ним справились. Впрочем, дело было несложное – не убийство и не ограбление банка, а злостное хулиганство. Скорее всего, какие-то пацаны из района напились и куролесили. У оперов имелись свидетельства потерпевших: описание внешности преступников, один из которых был в белых штанах, а другой во время нападения пару раз произнес необычное слово «Византия». Это уже кое-что!

Владелец одного из ночных ларьков в том жилом массиве, где было совершено преступление, охотно рассказал гостям-лейтенантам, что подозрительного заметил в минувшую ночь, кто у него покупал алкоголь, и даже высказал догадку, кто, по всей видимости, является загадочным обладателем «белых штанов из Византии». Ларек находился неподалеку от дома, где проживали знаменитые рок-музыканты и, понятное дело, они были там частыми гостями.

...В дверь квартиры Влада настойчиво позвонили, прервав его античные купания.

А ровно в четыре часа и семнадцать минут три милицейских «бобика» доставили Юрия Ханаева, Александра Демина и Владимира Мостового в районное отделение милиции, что на улице Тверской.

Их сразу же поместили раздельно – в три общие камеры, называвшиеся обезьянниками. Назывались они так потому, что публика за их железными решетками сидела весьма шумная, пьяная, орущая и порой дерущаяся между собой. И если смотреть на такую камеру снаружи, на все, что там происходит, то она действительно напоминала клетку с обезьянами.

И теперь уже можно было сказать наверняка: концерт закончен. Началось следствие.

ххх

О, не раз и не два в те сутки поминал Влад дядю Алешу, Юркиного отца. Поминал самыми светлыми и чистыми словами благодарности.

А как же иначе? Кого же еще, как не дядю Алешу, он должен был благодарить за то, что тот провел с ним столько времени – тысячи часов! – за шахматной доской?

Игра в шахматы, как известно, это поединок с воображаемым соперником. Соперник-то реальный, во плоти – сидит напротив тебя. Но ты сражаешься не с ним, а с предполагаемым ходом его мыслей. Настоящие битвы ведутся не «на земле, а в воздухе», над доской: «Если я двину пешку на Е7, то он... А если я ударю его офицера, то он в таком случае...» Мастерство шахматиста оценивают по его способностям просчитывать наперед ходы соперника, гроссмейстер высшего класса способен верно просчитать игру на двенадцать, а то и на все пятнадцать ходов вперед.

Допросы в кабинете следователя в чем-то схожи с шахматной партией. Особенно, когда у следователя еще слишком мало улик. Продолжая аналогию с шахматной игрой: тот следователь, который вел дело Юрки, Влада и Сашки, был подобен гроссмейстеру, играющему партии одновременно на трех досках.

Но у следователя было важное преимущество – кабинет, в который он вызывал каждого для очередного допроса. По крупицам, по словечку, по фразочке выуживал улики, на которых строил свою партию нападения.

А у Влада была одиночная камера в полуподвале, куда вскоре (как и двух его подельников) его перевели из «обезьянника».

В камере вверху – крохотное окошко, забранное металлической сеткой. Деревянные, обхваченные железными лентами нары пристегнуты к стене замком, лежать на них еще не полагалось. К одной стене приварен железный стул без спинки. В железной двери – круглое отверстие «глазка», задвижка которого находилась снаружи.

Ах, свобода! Неужели не выйти отсюда никогда?..

«Как же теперь жить в таком пространстве, где нет никого и ничего? Какие-то надписи нацарапаны на стенах теми, кто сидел в этой камере до меня. Их увезли отсюда в тюрьму. Потом был суд, лагерь...»

Следователь был одет в серый костюм, лицо имел самое неприглядное, незапоминающееся. Серость, ни дать, ни взять.

Он был спокоен, даже вежлив поначалу. Не кричал и не пугал. Но вел дело очень напористо. Владу порой казалось, что этот следователь в глубине души даже испытывает некоторое удовольствие, спортивный азарт: «Молодец, парень, хорошо играешь. Мне нравится. Но я все равно тебя обыграю, вот увидишь».

Да, Влад был перепуган, перепуган до смерти. Но он понимал, что любое лишнее слово, любая фраза может стать роковой, будет стоить ему очень дорого.

Когда после первого допроса его завели обратно в камеру и за ним с тяжелым грохотом заперлась дверь, он сел на стул, крепко закрыл ладонями свои уши. Сидел, раскачиваясь взад-вперед. Но минут через десять-пятнадцать, собрался с духом, восстановил в памяти все сказанное им и услышанное от следователя, все тщательно взвесил в уме, пытаясь разгадать: где он соврал хорошо, а где плохо, где следователь соврал, а где говорил правду.

Его мозги работали даже отменней, чем во время лучшей из когда-либо сыгранных им шахматных партий. И словно не пил он вчера ничего, и не мутило его минувшей ночью.

Сколько человек они избили? Кажется, троих. Остальные убежали. Помнит ли Влад их лица? Практически нет. Первого, может, еще бы и узнал, а остальных – вряд ли. Сколько из них, пострадавших, обратились в милицию? Пока, если Влад верно угадал из слов следователя, – только один. Но какой из них?

– Юрий Ханаев утверждает, что вы ударили незнакомого мужчину кулаком в лицо... Александр Демин признал, что вы нанесли пострадавшему удар ногой в живот... Пострадавший N. доказывает, что...

Было ли в душе Влада раскаяние? Было ли какое сожаление? Сетовал ли на свою дурную головушку, из-за которой очутился в камере и может получить тюремный срок? Задумался ли на миг о тех людях, невинно избитых лишь потому, что они трое напились и решили покуражиться, излить свою злость за свои неудачи, показать друг другу свою удаль?

Нет, о таких высоких материях Влад тогда не задумывался. Душа ему в тот час была не нужна. Нужен был только ум, чтобы угадывать ходы соперника-следователя.

Было опознание. Влада завели в кабинет следователя вместе с тремя незнакомыми парнями приблизительно такого же возраста, что и он. Всех выстроили в ряд у стены. Затем в кабинет тихо вошел мужчина с разбитым лицом и, посмотрев на каждого из парней, указал следователю на Влада:

– Вот этот.

Нет, нет, все врет этот наглый следователь! Не говорил ничего такого Юрка! Молчит он, молчит в своей камере! И Сашка молчит тоже.