Вышли они оба из лагерей коротко стриженные, злые. У Юрки на ногах татуировки рыцарей с кинжалами и надпись готическая «Смерть коммунякам»; у Сашки на спине – полотно целое: ангелы в раме из колючей проволоки. Мат-перемат. Феня. «Суки, блядь, в нашей зоне хотели власть захватить...», «а Князь потом одному петуху перо в ж..у воткнул...» Пили водку. Юрка, пьяный, выл на гитаре блатные песни. Ездил на Волынь, к «братанам-каторжанам», помогал им торговать валютой и золотом. Сашка тоже пил крепко, присоединился к Юркиному «бизнесу». Улыбка его стала волчьей, в тюрьме оставил несколько зубов.

О той злосчастной ночи, следствии и суде говорить с Владом они не хотели. Он тоже избегал этой больной темы, отчего в их отношениях сквозила еще и фальшь. С Владом оба вели себя не то, чтобы грубо, но крайне неприветливо. Впрочем, они со всем миром тогда были неприветливы, крыли по пьянке матом и родителей, и соседей, и всех.

Законченные уголовники. Что у них общего со студентом академии? Ничего.

Потом Влад женился, уехал: сначала – из двора, а потом – из страны.

Словом, разошлись их пути-дороги. Разбежались в разные стороны так, что, кажется, не собрать их вместе никогда.

Глава 9

Вот и Киев-град! И небеса киевские, голубые, и земля киевская, усыпанная опавшими рыжими и золочеными листочками. И цвета родные, и запахи.

Американских гостей – Влада с Матвеем – из аэропорта вез к себе домой свояк Влада. Он был родом из Калуги, когда-то закончил юридический факультет МГУ, лет пятнадцать назад женился на двоюродной сестре Влада и переехал жить в Киев. Сейчас владел крупной аудиторской фирмой, имел связи в горсовете и в правительстве.

Для Влада лучшего варианта с постоем и не придумать – в случае чего, Матвея всегда можно будет оставить под присмотром двоюродной сестры, которая была домохозяйкой.

По дороге свояк рассказывал о последних политических событиях в Украине, спрашивал Влада, как в связи с глобальным экономическим кризисом обстоят дела в Штатах.

Влад что-то отвечал, глядя то в лобовое стекло, то в боковое, пытаясь узнать старые, изменившиеся за девять лет, места. Многое, конечно, узнаваемо за огромными, натыканными повсюду щитами с лицами новых политиков и рекламой сигарет, автомобилей и электроники.

– А куда подевались корабли? – спросил Влад, когда машина неслась вдоль набережной Днепра.

Старик Днепр, некогда казавшийся ему широченной рекой, перед которой замирало сердце Влада-ребенка, стоявшего на песчаном берегу в трусиках, теперь, для тридцатидевятилетнего Влада, повидавшего моря и океаны, казался маленькой речушкой.

– Ты про какие корабли спрашиваешь? – уточнил свояк.

– Что, не помнишь? Здесь у причалов когда-то стояли корабли, где бомонд пил в ресторанах и играл в рулетку. Короче, увеселительные заведения на плаву. Их что, потопили?

– А-а, вот ты о чем. У тебя отличная память, однако слушаешь невнимательно. Говорю же тебе: сейчас, в связи с избранием нового президента, в городе идет очередной передел власти и денег. Выражаясь по-русски: «крутое мочилово». Вчерашних бизнесменов давят любыми средствами. Корабли утянули в доки, из-за каких-то, якобы обнаруженных, нарушений. Когда ты приедешь к нам в следующий раз, то увидишь у причалов те же корабли с ресторанами и казино. Только у них будут уже новые названия и новые владельцы.

– Понятно, – ответил Влад, начиная быстро вникать в новую-старую жизнь родного города. – А это что за варварство?

Он кивнул в сторону, где основание одной из гор разрывали гигантские экскаваторы.

– Это? Строят крупный развлекательный комплекс. Вложены очень серьезные бабки.

– Но ведь это же древняя, тысячелетняя гора!

– Ну и что? – искренне удивился свояк. Покосился на Влада и, покачав головой, промолвил: – Послушай моего совета: не порть себе отпуск. Вдыхай дым отечества, утоляй свое ностальгическое томление. Пей, кайфуй. Caper Diem – лови мгновение.

– О`кей... – вздохнув, Влад повернулся и посмотрел на сына. – Матюша, ты как? Не устал?

ххх

Выдались очень теплые, мягкие дни. Явление для Киева чрезвычайно редкое – такая благодатная теплынь в ноябре. Обычно ноябрь несет холод и сырость, повсюду в небе и на голых ветках каркают вороны и галдят сороки, готовясь к зиме. В парках и скверах клубится дым последних костров от сжигаемых листьев.

Но в этот раз веяло не зимой, а, скорее, концом весны. Будто на дворе – май, и скоро наступит жаркое лето. К тому же весь город был выкрашен каким-то странным, приглушенно-багровым цветом, совсем нехарактерным для ярких, сочных тонов киевской осени.

Синоптики объясняли такое диво приходом с востока циклона: массы теплого воздуха в Киев принесло из Сирийского-Африканского разлома, пролегающего по странам Ближнего Востока и Северной Африки.

Так что, половина одежды, которую в чемодан заботливой рукой положила Галя, оказалась совершенно не нужна.

...Киев, Киев! Град мой!

Старый перевозчик Кий, правивший своим паромом, с правого берега Днепра на левый, и нашествие Батыя, и разрушенные крепостные валы... И чайки, оглашавшие своими нежными писками весь Подол, где стучали молоты украинских кузнецов. И взорванный Цепной мост за отступающими в 41-м солдатами, и немецкие пленные, восстанавливающие разрушенный Крещатик, и советские танки, ревущие моторами на центральных улицах в дни праздников, и старые леса, изрытые балками, и палатки голодающих студентов на Майдане, и распустившиеся вербы на Трухановом острове...

Узнать ли тебя сегодня, Город? Да, да...

Многое, конечно, изменилось за девять лет. Побольше небоскребов, рекламы, блеска. Роскошь в центре – на Крещатике и на Печерске. И почти не изменившаяся серость и печаль на окраинах, в пяти-шести остановках метро от центра.

Безумно красивые молодые женщины. Стройные, ногастые, грудастые. Чернии брови, карии очи... То ли за время отсутствия Влада женщины стали краше, то ли настолько выигрывают в своей внешности по сравнению с безликими американками. Не зря же молодые украинки пользуются таким высоким спросом у мужчин на Западе и в Штатах.

Повсюду лэптопы в руках молодежи, иномарки на проезжей части и на тротуарах, иностранные бутики. Бизнес-стиль, мода, гостиницы, банки. Все это, опять-таки, в центре и поблизости от центра. А чуток поодаль, в былых рабочих районах, – сплошь и рядом следы Совка в период разложения, с разбитыми дорогами, темными подъездами домов, какими-то разгульными компаниями, пьющими на скамейках пиво и водку, бабушками, торгующими в подземных переходах салом и зажигалками…

Ну и натыканные повсюду, как попало, небоскребы, создающие в уютном, холмистом городе впечатление гигантских водонапорных башен.

ххх

Первым делом – в Киево-Могилянскую академию, в альма-матер. Влад взял с собой и Матвея. Пусть сын увидит славную «Могилянку», четыре века назад основанную великими украинскими митрополитами.

Телефонов бывших преподавателей у Влада не было. Он и понятия не имел, кто из них еще работает здесь. Закончил-то он академию, поди, не вчера.

Помимо желания побывать в здании, с которым у него связаны самые светлые воспоминания, Влад имел и профессиональный интерес. С диссертацией-то теперь непонятно что. Нужно что-то решать: либо искать нового научного руководителя, либо примириться с кентуккийским хрычом Дэвидом и оставить тему прежней.

Рассчитывал увидеть здесь кого-либо из преподавателей, тех, кто его помнил. Может, что-то посоветуют, подскажут, порекомендуют. Особенно Влад надеялся увидеть Тамару Владимировну С., доцента кафедры. Когда-то она была руководителем его диплома.

...Они с Матвеем прогулялись по набережной и подошли к огромному зданию, раскинувшемуся от одной улицы до другой. У входа в академию их остановили охранники. Попросили документы, а таковых у Влада при себе не оказалось. Сказал без обиняков, мол, бывший выпускник, приехал из Штатов, хочет походить по знакомым этажам. Заглянуть в аудитории. Посидеть за партой. Если удастся, повидать кого из знакомых ему преподавателей.