Матвей стоял возле аквариума, где некоторое время наблюдал за рыбками. Непонятно, что он услышал, что понял в том разговоре взрослых. Но сердце его расслышало верно, что у папиных друзей, которые, судя по всему, не такие уж злые, а даже очень несчастные, случилось что-то нехорошее.

Еще Матвею сейчас было приятно видеть папу в этом кругу. Он давно не видел его таким: спокойным, задумчивым, и в то же время, таким свободным, готовым к любым, самым невероятным, поступкам. В обычные дни дома, в Чикаго, папа всегда какой-то измученный, уставший, часто раздраженный. Сидит за своим рабочим столом, читает, делает пометки в книге, работает на компьютере. Такой разве прыгнет с крыши с зонтиком, разве пойдет охотиться на диких кабанов?

А вот сейчас, рядом с дядей Юрой и дядей Сашей, папа словно помолодел. Часто смеется, хлопает друзей по плечам, а они его.

– А давайте мы сейчас полезем на крышу, – продолжал Матвей, обращаясь то к Юрке, то к Сашке. – Или пойдем строить плот. Папа мне все рассказывал о вашем детстве.

Не сводя улыбчивых глаз с Юрки, который, надо признаться, ему нравился все больше, Матвей вышел на средину комнаты. Подтянул повыше джинсы, в виду его исключительной худобы, постоянно сползавшие. Поднял руки со сжатыми кулачками:

– А еще я знаю, как дядя Алеша с тобой дрался.

Все в комнате умолкли, устремив глаза на ребенка.

Матвей нанес несколько ударов воображаемому противнику:

– Ух ты, дундукович! Ах ты, шакальмасов!

Все засмеялись. Юрка, минуту назад хмурый и мрачный, как ночь, широко улыбнулся. Поднялся со стула. Закатал рукава рубашки, обнажив жилистые руки:

– Ну, паря, сейчас я с тобой разберусь!

Вышел на середину комнаты и с поднятыми руками стал напротив Матвея:

– Давай, нападай! А теперь держись, шакальзон!..

ххх

– Никаких тайн нет. У нас с Сашком была кафешка, находилась в двух остановках от дома, на Демеевке. Там наливали водяру и вино, подавали закуски. Поначалу мы почти все делали в обход закона: водка была паленой, документы подделаны и так далее. Но бизнес пошел, и мы решили стать почти честными. Построили террасу, вставили новые окна и двери, вокруг здания посадили деревья и кусты. Даже налоги один раз, как положено, заплатили. Потом попробовали там играть: купили электрогитарку и клавишник, решили вспомнить детство золотое. «Иди сквозь буран. Лети сквозь туман...» Помнишь ведь, помнишь? И молодому поколению – пацанам из района – тоже иногда давали там потренькать, – рассказывал Юрка, когда они, выйдя из такси, вошли в ворота старого Берковецкого кладбища.

– Контракт наш истекает через три года. Но место, где находится наше кафе, стало очень выгодным из-за новооткрытой неподалеку станции метро. А в райсовете, вместе с приходом нового гада-президента, поменялась власть. Мы-то прежних чиновников там подкармливали, отстегивали им бабулины и они нас не трогали. Прежние уже насытились и довольствовались обычными регулярными взятками. Но пришли новые, Донецкие – голодные, как шакалы, хапают все, что могут, и безо всяких правил.

– А я думал, что вы из-за политики страдаете. Спели, может, чего против нового президента.

– Если бы из-за политики, было бы не так обидно. Но в данном случае – исключительно из-за денег. Официально говорят, что наше кафе не соответствует никаким нормам: ни санитарным, ни пожарным, ни культурным, дескать, что это – притон, где орут матерные песни. Ну да, чего скрывать, захаживали туда и бандиты, и, кстати, местные чиновнички там тоже втихаря коньяк попивали. Зато алкоголиков мы туда не пускали, драк там не было, я лично за порядком следил, и охранника на ночные смены нанял. Теперь оказывается, что это притон. Думаешь, на месте нашего кафе потом откроют библиотеку? Да-да – ночной стрип-клуб, будут там бляди танцевать, распространять культуру, – Юрка разразился новым ругательством.

– И ничего нельзя сделать? – спросил Влад.

От всех этих бурных встреч – с друзьями студенческой поры и друзьями детства – голова у него немножко пошла кругом. Все-таки он поотвык от киевской жизни. Будто бы раздвоился. Его американская жизнь сейчас представлялась далекой и призрачной. То он сам, идущий по улицам когда-то родного города, казался себе призраком.

Интересы Юрки и Сашки, их озабоченность рок-кафе, которое отнимали, воспринималась им, как мелкая проблема. Хотя, конечно, понимал и то, что кафе – их бизнес, их хлеб. Они сами построили здание, одолжив деньги под проценты. Наладили бизнес, давали взятки несметной ораве инспекторов и чиновников. Наняли официантов, кассира, водителя с машиной, повара. Еще и пробовали исполнять там рок.

Юрка, значит, не сдался! Жив, курилка. Пусть и седой весь. Есть еще порох в пороховницах. «Садись на змею. Войди в колею-у... В морях и пустынях...»

Перед глазами Влада мелькнула сцена, где, в шаманском танце с микрофоном изгибается молодой патлатый Юрка. И Сашка, полузакрыв глаза, нажимает клавиши, вздрагивая всем своим крупным телом. А в глубине сцены, окруженный барабанами, сидит Влад с палочками в руках. Нажимает ногой педаль бас-барабана. Дух-дух-дух. «Лети сквозь буран... Ищи любовь свою-у...»

Давай, Владя! Давай, Сашок! Юрок, бей по струнам, бей! Не надо бояться, не надо плакать и жаловаться. Верь в себя. А если на минуту усомнишься, зашатаешься, то протяни руку и обопрись на плечо друга. Нет на Земле надежней плечей, чем плечи Юрки и Сашки...

ххх

Шли по дорожкам кладбища, мимо надгробий, гранитных плит и мраморных бюстов. На старых участках даты рождения и смерти, высеченные в камне, были давно почерневшими от времени.

На дорогах то и дело валялись небольшие пластиковые бутылки от пепси или спрайта, согнутые странным образом:

– Это – «уточки», – пояснил Юрка, отшвырнув ногой одну такую бутылку. – У нас здесь так курят коноплю и марихуану.

Он странно дернул ноздрями и прибавил шаг. Нес в руках букет цветов, купленный возле кладбищенских ворот у торговки цветами.

– Давай сперва заглянем к Игорьку, – предложил Сашка, когда они миновали самые старые участки и шли мимо относительно новых. – Проверим, все ли там нормально.

– Давай, – согласился Юрка.

Возле бетонного колодца с водой они свернули на одну из тропинок. Влад шел последним, видел широкую, сутуловатую спину Сашки. Переступал через ветки, лежащие на пути. Уже вечерело, сероватый свет медленно окрашивал все вокруг. Зажигались редкие фонари.

– Помнишь Игоря Гранкина, одноклассника? Мы его еще когда-то хотели взять к себе бас-гитаристом, помнишь? Он умер от инфаркта: чувствовал тяжесть в левой руке и боли под левой лопаткой, а к врачу не обращался. С женой он был разведен, а мать его почти слепая, инвалид. Так мы с Юрчиком за этой могилой по возможности присматриваем, – сказал Сашка.

Они остановились у ограды, за которой возвышались два черных надгробных камня с линзами-гравюрами. На одной был изображен мужчина в военной форме, наверное, Игоря отец, а на другой – улыбчивый белобрысый парень.

Юрка несколько раз отворил и затворил чугунную дверцу ограды:

– Все нормально, починили.

Затем вырвал невысокий бурьян у могилы и выбросил его за ограду. Отряхнув руки, взял из букета два цветка и положил на могилу. Перекрестился:

– Он был классным ювелиром, мастером на все руки. Но человеком был очень мягким. Заказчики ему в благодарность за работу наливали, а он никому не умел отказывать. В последние годы пил по-черному. Прости, Игорек, что говорю это. Земля тебе пухом...

Помолчали.

– Все, пошли к бате, а то уже почти темно.

...Они стояли втроем с пластиковыми стаканчиками налитой водки в руках над могилой дяди Алеши. Шелестели листья березы. С черной плиты смотрел дядя Алеша умными, чуточку улыбчивыми глазами.

И все это – вечер на старом кладбище, какие-то шорохи вокруг, луна в небе, – окутывало душу Влада, окунало, погружало ее в бесконечное пространство времени, где они все – он, Юрка, Сашка – звенья одной бесконечной цепи. И вот уже пришел час уходить их отцам... Здесь, в этой земле, покоятся останки того, кто стал для него вторым отцом, кто, сам того не зная, открыл Владу множество дверей в мир и сказал: «Иди, иди, у тебя получится, я верю в тебя...»