– Овчинка выделки не стоит. Ты почем эту колымагу купил? За двести долларов. А заменить движок стоит тысячу. Лучше ее выбросить и купить новую… Кстати, могу тебе помочь выгодно избавиться от этого железа.

...Приблизительно через час они возвращались с «джанк-ярда» (место, где принимают негодные автомобили на запчасти и металлолом). На коленях у Михаила лежали две металлические пластинки – снятые номера, а в кармане куртки – пятьдесят долларов, деньги за сданную машину. Он хмуро смотрел перед собой в лобовое стекло. Не нравилась, ох, не нравилась ему эта сделка: неожиданно сломался отличный двигатель, а когда машину подтащили к «джанк-ярду» и завели, двигатель почему-то заработал. И почему-то слишком быстро владелец «джанка» согласился заплатить ему пятьдесят долларов. Н-да, надули его, как пить дать – надули. Жулье.

– Тебя подвезти домой? – спросил повеселевший механик.

– Да.

Снег валил крупными хлопьями.

– Видишь, что нынче творится в Нью-Йорке, – говорил механик. – Понаехали сюда рэкетиры из России, свои порядки хотят завести. Уже и на журналистов покушаются.

– На каких журналистов? – спросил Михаил.

– Ты что, парень, русских газет не читаешь? Недавно бегали за одним, ночью по кладбищу. Даже стреляли в него. Теперь этим делом ФБР занимается… Кстати, ты новую тачку думаешь покупать? У меня для тебя есть отличный «форд».

Впереди у светофора остановилась полицейская машина.

Позвонки Михаила – все, до одного – покрылись инеем. Во рту пересохло.

…Его выволокли за шиворот. Стальные наручники впились в запястья…

– Восемьдесят тысяч миль пробега, колеса новые… Тюрьма по-английски – jail…

...С лязгом захлопнулась дверь камеры. С нар поднялись и двинулись на него сокамерники в тюремных робах – негры, латиноамериканцы, итальянцы. И ни одного русского!..

Светофор загорелся зеленым. Полицейская машина проехала один заснеженный квартал и свернула. Вытянув шею, Михаил смотрел ей вслед.

Так. От своей машины он избавился. Тот несчастный журналист его не видел. Юра куда-то пропал. Улик – почти никаких. Ангел-хранитель, помоги еще раз! В последний раз…

2

Полдень 31 декабря выдался сказочным! Синоптики не обманули. Снег, выпавший ночью, не растаял, а затвердел на легком морозце. Солнечные лучи пробивались между небоскребами.

Засунув руки в карманы кожаной куртки, Михаил брел по Бродвею, разглядывая вывески банков и финансовых корпораций.

В даунтаун Манхэттена, где бьется финансовое сердце США, в последний день уходящего года вливались тысячи людей: жителей Нью-Йорка и туристов.

На небольшой площадке, вымощенной булыжником, стоял бронзовый бык – символ Уолл-стрит. Уперев передние ноги в брусчатку, разъяренный бычина, казалось, готов поддеть рогами любого. Словно оводы, быка облепили туристы. Хлопали его по бронзовым бокам, кто-то пытался взобраться ему на голову. Многие подходили сзади к крупу и запускали руки между бычьих ног, трогали блестящую от частых поглаживаний мошонку.

Михаил наблюдал за этой забавой. Он кое-что знал о биржевых торгах, о «черных» днях, когда миллионеры враз становятся нищими. Он даже знал кое-что о таких тонкостях, как биржевая игра на «взлетах» и «падениях», и, если верно помнил, бык символизировал «взлет».

– Парень, ты можешь меня сфотографировать? – обратилась к нему какая-то девушка в полушубке. Дала фотоаппарат и решительно запустила свою ручку быку между ног.

Американская доярка, подумал Михаил, нажимая кнопку.

– Теперь мое будущее обеспечено, – весело сказала девушка.

– Почему?

– Ты разве не знаешь нью-йоркскую примету? Погладишь этому быку (тут она произнесла какое-то незнакомое английское слово) – разбогатеешь.

Михаил вернул фотоаппарат и грустно усмехнулся. Разбогатеешь… Ему пока что нужно купить машину, конечно же, подержанную, но не такую допотопную колымагу, как прежняя. Значит, придется затянуть пояс потуже. Покупка кровати, разумеется, откладывается, придется все так же коротать ночи на полу, на матрасе.

Его ожидала новогодняя ночь – либо с семьей дяди Гриши, либо в одиночестве, в своей сырой квартире. В холодильнике – бутылка водки «Абсолют», сыр, буженина. И никаких новогодних чудес.

Он присоединился к группе туристов. Прошли мимо огромной украшенной елки, потом вошли в какое-то здание, поднялись в лифте. Гид подвел группу к закрытым дверям. Возникла заминка – у дверей стоял полицейский, добродушно улыбался, но внутрь не пускал.

– Леди и джентльмены. Через час торги на бирже прекращаются, – сказал гид. – Но еще не поздно погладить бронзового быка на Уолл-стрит и купить свою последнюю в этом году акцию.

Стадо двинулось за гидом, и через пару минут лифт всех увез. Кроме Михаила. Любопытство оставило его здесь, на одном из этажей биржи. Он пошел по коридорам.

Здесь царили радостное оживление и внешняя беспечность. Идущие по коридорам парни, его сверстники или чуть постарше, шумно переговариваясь, бросали друг в друга скомканными бумажками, хохотали, дурачились, как мальчишки. Ни чопорной важности, ни снобизма. И одеты обыкновенно: брюки, рубашки, а сверху – простецкие форменные куртки разных цветов.

Михаил попытался соединить свои представления о худосочных брокерах, которые во время биржевых обвалов в отчаянии сводят счеты с жизнью, с этими задорными крепкими парнями. Ну никак они не соединялись… Мозг на асфальте, смертельные прыжки с Бруклинского моста… Все это – страницы истории Америки, приукрашенные в фильмах и романах. Но сейчас здесь, в этих сверкающих коридорах, в этом задорном хохоте, в этих взмахах крепких рук, – здесь торжествовали жизнь, напор, удача.

Подошли к большим распахнутым дверям в какой-то зал. Брокеры прошли внутрь, а Михаилу преградил путь чернокожий охранник.

– Туда нельзя.

Недовольный, Михаил покосился на охранника, затем, вытянув шею, заглянул внутрь.

В громаднейшем, размером со стадион, зале происходило нечто непонятное. Там стоял неумолчный гул, сквозь который прорывались вопли, тысячи мужчин размахивали руками. Все стены там были завешаны электронными табло. На одной из стен висел огромный экран с мелькающими кадрами: американские десантники с автоматами наперевес бежали по пустыне; под воду уходил танкер с нефтью; на скотобойне забивали коров…

– Через полчаса торги закончатся, – сказал охранник. – Ты откуда родом? Я – из Гаити, – ему было скучно. Он стоял, прислонившись спиной к дверям, кивал в ответ входящим и выходящим из зала брокерам.

Как ни странно, парни входили внутрь и покидали зал с добродушнейшим видом. Словно там – не биржа, а аттракцион. Среди них были и брокеры-евреи в ермолках. Встречались и девушки, правда, редко.

– Женщин здесь мало, очень тяжелая работа, – сказал негр, оторвав свои замутненные глаза от удалявшихся соблазнительных бедер.

– Что же в ней тяжелого?

– Весь день – под стрессом. В одну секунду можно заработать миллион долларов. И столько же потерять… Здесь, в здании, есть бассейны, массажные кабинеты, бары. Этим парням нужно периодически расслабляться, иначе легко можно сойти с ума.

– А что это за бумаги? – спросил Михаил, показав на пол, усыпанный тысячами разорванных бумажек.

Охранник на миг задумался:

– Мусор. Когда торги заканчиваются, его убирают. Знаешь, сколько здесь получает уборщик? Двадцать долларов в час! И ежеквартально – акций на пять тысяч. Уборщики биржи – в профсоюзе, у них отпуск – аж три недели…

– Разреши мне войти внутрь, – перебил его Михаил, вскользь отметив, что этот охранник, конечно же, лучше знаком с работой уборщиков биржи, чем брокеров.

– Не могу, не положено.

Из зала уже никто не выходил. Все новые брокеры вливались внутрь и мгновенно растворялись в орущем человеческом море.

– Сейчас начнется самое интересное. Последние десять минут до закрытия биржевых торгов в этом году! – негр указал на электронные часы. Он волновался. Он уже не подпирал дверь, а стоял в проходе, слегка пританцовывая. – Хорошая последняя сделка – залог успеха на следующий год. Это примета биржи. Осталось девять минут… Восемь… О-о, Lord!..