И вот, час назад по такому пеклу Уолтеру пришлось бежать, протискиваясь между лимузинов, полицейских машин и тысяч туристов.

А бежал Уолтер на свой пост, в Оперативный центр, из квартиры своей подружки Лизы, потому что ему на мобильник позвонил его неусыпный коллега, великий русский режиссер Джозеф, и сообщил, что в гостиничном баре, в знаменитой «Французской Прачечной», началась драка: несколько пьяных мужиков сцепились из-за какой-то женщины, бьют посуду и переворачивают столы. Осип, разумеется, вызвал полицию. Копы прибудут с минуты на минуту, но все-таки лучше, чтоб Уолтер был на своем рабочем месте. Вырванный из постели Лизы, Уолтер живенько натянул штаны и рубашку, пристегнул ремень с кобурой и пистолетом, а пиджак уже надевал на бегу.

На месте происшествия делать Уолтеру уже было нечего, к его прибытию полицейские и вооруженный андеркавер (переодетый агент из внутренней охраны) вывели из бара нарушителей: троих пьяных мужчин. Двое вели себя смирно, не огрызались и были отпущены. Третий же оказался то ли более пьян, то ли более глуп, крыл копов матом, размахивал руками, желая продолжения, и получил его, очутившись в полицейской машине на заднем сиденье в наручниках.

Уолтер, подоспевший к финальной части, помог захлопнуть дверцу полицейской машины, где сидел буян, и недолго поболтал с бывшими коллегами-копами о всякой всячине, не забыв, как положено, записать их имена и номерные знаки.

Вид он имел строгий и одновременно добродушный, радуясь тому, что, в принципе, ничего серьезного не случилось и его отсутствие на посту прошло незамеченным. Хотя немного досадовал, что его стащили с Лизы. Поднявшись в Оперативный центр, Уолтер поблагодарил Осипа за сигнал, бодренько сел к столу, написал в журнале короткий рапорт о происшествии, где иному писателю понадобилось бы, наверное, десять долгих страниц, а по-чеховски лаконичному Уолтеру – три скупые строчки. Из-за чего, вернее, из-за кого случилась драка, было неизвестно: таинственную незнакомку вымыло из «Французской Прачечной» мутным ручейком, поэтому в своем рапорте Уолтер обозначил ее как «якобы проститутка номер Один».

Теперь, когда инцидент, можно сказать, исчерпан, в «Мандарине» снова тишь да гладь, бар снова открыт ночным посетителям, Уолтер мог расслабиться. Правда, перед этим он распорядился усилить пост, специально послав к тому бару охранника, и попросил подключить к видеокамерам «Французской Прачечной» дополнительный экран, что Осип незамедлительно исполнил.

Следует сказать, что «Мандарин» охранялся двумя службами: как бы официальной и тайной. В официальную службу, кроме начальника, входила группа дежурных смен, операторы и безграмотные, ленивые security, призванные, скорее, создавать впечатление бдительной охраны. В ночную смену команда охранников сокращалась втрое.

Разумеется, реальную безопасность сложного гостиничного механизма такая команда обеспечить не могла. Подлинную безопасность обеспечивала внутренняя вооруженная служба охраны, о которой мало кто знал. Она включала дюжину бывших полицейских и военных: подобно «андеркавер», в обычных темных костюмах, плечистые и почти без шей, они появлялись в самых горячих точках отеля, всегда неожиданно и всегда вовремя.

Только этим, и ничем другим, объяснялась беспечность Уолтера, во время своих ночных дежурств курсирующего от будуара своей герлфренд к пультам наблюдения. Уолтер отлично знал, что в этой системе его роль – вторая, почти бесполезная.

ххх

...Шел третий час ночи, впереди еще почти шесть часов дежурства. Шесть долгих часов тупого глядения на экраны.

– Мэн, у меня для тебя есть интересное предложение, – говорит Уолтер, вытирая влажной ароматизированной салфеткой свою шею.

Что ни говори, это маленькое ночное приключение, скорее, неприятность, вынудила Уолтера попотеть в буквальном смысле. Дать двадцатиминутную пробежку по Манхэттену, от будуара прекрасной Лизы до оцепленного полицией гостиничного бара! Потом еще пришлось корпеть над рапортом, что всегда давалось Уолтеру невероятной затратой чувств.

Н-да, надо признаться, ранний выход на заслуженную пенсию при всех своих финансовых преимуществах имеет и негативные побочные эффекты, такие как: увеличение доз выпиваемого пива, добавочные порции свиных стейков, ослабление подвижности, что в совокупности нагоняет лишний вес на еще молодое здоровое тело сорокапятилетнего вчерашнего полицейского. Уолтер начал замечать в себе все эти нехорошие перемены, сопровождаемые потливостью, а запах пота Уолтер не терпел...

Он бросил скомканную салфетку в урну и, довольный попаданием, продолжал:

– Мой бывший шеф купил себе дом в Нью-Джерси. Роскошная вилла, с террасами, садом и бассейном. Обошлась ему в полтора миллиона, но он смог взять в банке кредит под хороший процент.

– А какое отношение имею я к вилле твоего бывшего босса? – Осип полез в карман своих брюк, достал оттуда крохотную пластиковую бутылочку с острым белым носиком. Закрыл глаза.

Пекут глаза, пекут огнем после долго всматривания в экраны. Режут, словно горячий песок занесло на роговицу. И зрение, похоже, падает – постоянно приходится щурить то правый, то левый глаз. Имеет смысл на какое-то время перестать вообще заниматься монтажом, в клипах слишком много склеек.

Подняв лицо и над ним руку с бутылочкой, Осип оттянул веко и легонько сдавил пальцами податливый пластик. Из белого размытого в контурах носика капнула в глаз спасительная капля влаги.

– Причем здесь ты? Объясняю: шеф хочет, чтобы ты отснял и его виллу, и, разумеется, его самого. Бассейн, сад, рядом с виллой – поле для гольфа и озеро с лебедями. Он хорошо заплатит, – продолжал Уолтер, расстегивая кобуру справа на груди (Уолтер был левшой) и вынимая пистолет. – А еще, помимо денег, ты заведешь и очень полезное знакомство с шефом отдела нью-йоркской полиции по борьбе с особо опасными преступлениями. Такими знакомствами, приятель, не разбрасываются. Джозеф, не будь зазнайкой, ближе к реальности! – завершил Уолтер своей любимой фразой, выражавшей его жизненное кредо. Поднявшись, направился к сейфу.

Осип сидел, наклонив голову и зажмурив глаза, откуда выбегали и катились по щекам тонкие ручейки капель, он их называл «мои слезки». Слышал, как за спиной что-то брякнуло, затем глухо захлопнулась металлическая дверца оружейного сейфа.

– О`кей, я подумаю, – ответил Осип, раскрывая глаза. Перед ним – те же экраны, но изображение уже с резкостью, с контрастом. И в глазах уже не печет.

– Или ты ждешь предложения из Голливуда? Чудак, знаешь, сколько таких, как ты, мечтают о Голливуде? – продолжал Уолтер, который, следует заметить, не имел ни малейшего понятия о жизни артистов или режиссеров, разве что по обложкам желтых журналов, где сообщались только последние сплетни. – Вот ты снял фильм, так? Получил бабки и позолоченную фигурку, так? И что дальше? Ну, поставил фигурку на полку, ну, показали тебя разок-другой по телевизору, ну, в газете что-то там тиснули. И что дальше? – допытывался Уолтер, пытаясь приподнять этот чугунный для него занавес и проникнуть за кулисы искусства.

– Дальше – ничего, – Осип пожал плечами. На Уолтера он вовсе не сердился, понимал, что с некоторыми людьми разговоры об искусстве вести не следует, даже неприлично.

А и впрямь, что же изменилось в его жизни после успеха на фестивале? Кажется, все это было еще вчера: во время показа его картины он напряженно считал, сколько зрителей покинуло зал. Ожидал-то, что выйдет почти ползала. Но вышли только четыре зрителя! Потом он произнес со сцены короткий спич, отвечал на вопросы зрителей. Когда в списке победителей назвали его имя, Осип почему-то даже не удивился. Лишь после вручения приза и всех аплодисментов, когда возвращались в машине домой, он вдруг сбавил скорость и вытер набежавшие слезы...

Телефон в те дни звонил, не умолкая, электронный «ящик» даже не хотелось открывать – столько там было поздравлений!.. Он уже был готов проснуться знаменитым. Но... где же конкретные предложения и выгодные контракты? Пару раз какие-то мелкие агентства предложили ему снять 15-ти минутные рекламные фильмы, не выделяя на это ни должных средств, ни времени. От такой халтуры Осип, разумеется, отказался.