Я буду принимать таблетки. Буду ходить в госпиталь, регистрироваться в окошке, сдавать на анализы кровь медсестре, беседовать с врачом. Получать лекарства в аптеке. И не видеть, не замечать, отторгать от себя все их холодные, презрительные взгляды – взгляды судей, у которых для меня есть одно-единственное слово: блядь, зараженная СПИДом. Я буду принимать таблетки. Я хочу жить».

Стелла отхлебнула пиво из литровой бутылки. Она сидела на подстилке, на совершенно пустом пляже, подтянув к себе согнутые в коленях ноги, прикрытые длинной юбкой, из-под которой выглядывали босые ступни. Малиновая футболка издали выделялась на фоне бурого песка.

Весь день с утра моросил дождь, лишь ненадолго переставая. Небо чуточку прояснялось, сквозь тучи проглядывали узкие косые солнечные лучи. Но вскоре небо снова затягивалось серой паутиной, ветер налетал сильными порывами, трепал на обрывах кусты. И снова шел дождь.

На пляже в такую погоду, разумеется, делать совершенно нечего. Единственными живыми существами, кто мог видеть сидящую на песке девушку, были только чайки. Вжавшись в песок, птицы сидели поодаль, изредка некоторые из них срывались с мест и летели к воде искать рыбу.

Серая, свинцовая океанская даль сливалась с убийственно унылым небом. Вдали едва был виден белый катер с заядлыми рыбаками или пьяными гуляками. «Дин-н... Дин-н...» – доносилось к берегу с океана, где на волнах в сизом тумане раскачивался ржавый маяк. «Дин-н... Дин-н...»

«Нет, я не хочу слышать этот проклятый звук. Он переворачивает все мои больные кишки. Он напоминает мне начало оперы, балета, фильма «Кармен», которую я теперь ненавижу всей душой. Потому что я сама Кармен... Цыганка! В нашем городке когда-то жили родственники моего отца, но я их не застала. Они были цыганами. Еще в конце семидесятых они свалили в Румынию, оставив свой большой дом и все хозяйство. И я тоже, как они, уехала: сперва в угарную Одессу – учиться, а оттуда в Нью-Йорк, по рабочей визе. Бросила ненавистный Институт легкой промышленности (в театральный поступать побоялась), бросила нелюбимого мужа, оставила ребенка... И сразу пошла работать в стриптиз-клуб на Бродвее. Потому что я – Кармен, я свободна, как птица. Я свободнее этих чаек. И я должна жить».

Снова заморосил дождь. Ее загорелые руки стали покрываться мелкими каплями. Она зябко передернула плечами. Сыро, прохладно, ветрено. «Завтра я проснусь больной, с насморком, температурой. Потом начнется ломота в суставах. И, может быть в этот раз...» Она подняла бутылку и сделала несколько больших глотков.

Поднявшись с подстилки, направилась к смотровой вышке спасателей. Ловко, в два приема, взобралась по деревянным перекладинкам на небольшую площадку. Стала размахивать руками кому-то там, на корабле вдали.

– Эй! Эй! Сюда! Я зде-эсь... – шептала, вытирая слезы.

Ей вдруг пришло на ум, что хорошо бы взять напрокат джетски, напиться вдрабадан и в шторм на полном ходу, с бешеным ревом мотора врезаться в риф. Чтобы все разлетелось в щепки, в брызги, вдребезги!..

«Да, джетски, спасательный жилет и литр коньяка». Она словно увидела на экране этот кадр – сцену самоубийства, и испугалась... «Это моя фантазия или мы действительно снимали с Осипом этот видеоролик?» Попыталась припомнить и ответить на этот вопрос, показавшийся ей почему-то очень важным.

– Совсем с ума сошла... – села на мокрую скамеечку спасателей, уперев локти в колени и подперев руками подбородок.

«Я никого не заразила. Никого. Эта болезнь умрет со мной. Во всяком случае, после того как я узнала, что больна, я не спала ни с одним мужчиной открыто, сколько бы мне ни предлагали... Может, сказать Осипу о моем СПИДе? Пусть узнает напоследок. Чтобы перестал мучиться и легче смог меня забыть. Он итак из-за своей любви уже почти свихнулся. Вошел в роль солдата Хосе...»

Она вдруг увидела себя в воде, у самого берега: в длинном красном платье, с пучком жасмина в волосах и ножом в спине. Нет, лучше в груди. Волны колышут ее бездыханное тело, змеятся волосы, цвет красного платья смешивается с цветом крови из раны... Осип... где Осип? Ах, вот он, молится на коленях у камней, кается, что совершил это убийство. Холодно, сыро, жуткая ночь. А там, с обрыва, уже прыгают полицейские с пистолетами его арестовывать, мигалки полицейских машин ярким светом заливают пустой пляж...

Стелла усмехнулась. Порыв ветра налетел, но ее мокрые волосы отяжелели и не поддались. Все сильнее ее пробирала дрожь. Поежившись, подошла к краю вышки.

«Мама мне всегда говорила: «Ты – как кошка. Та тварь тоже, как ее ни швырни, все равно упадет на лапы, цела и невредима». Да, я кошка, хоть и потрепанная, и больная...»

– О-оп-ля! – оттолкнувшись от края, Стелла прыгнула вниз. Умышленно не удержав равновесие, упала на песок.

Лежала на мокром холодном песке, на боку, вытянув руки перед собой. Чесались руки, шея, песок попал даже ей в рот и поскрипывал на зубах. Стелла смотрела в непроглядную даль, которая мутилась из-за слез и песка, попавшего в глаза.

Она слушала океанский рев, шлепки разбивающихся о берег волн, крики потревоженных чаек, «дин-н... дин-н...» ржавого маяка в тумане. И ничего больше, ничего в той безвестной свинцовой дали – ни лодочки, ни паруса...

К подстилке подступили нахальные чайки. Птицы ходили кругами, не отваживаясь заскочить на саму подстилку.

Стелла этого не видела... Он была далеко – в трюме океанского лайнера. Одета в черное шелковое платье с глубоким вырезом и в тяжелом коралловом ожерелье. Звучала музыка, в окошко ударялись волны. Туфли уже можно снять, к ночи устали ноги, уже все равно никто тебя не видит. Стелла раскладывает ромашкой на столике таблетки, затем высыпает из пакетиков порошок, выстраивая ровными полосками и чередуя героин с кокаином. Рядом – хрустальная рюмка и бутылка водки. Она сначала вынюхает наркоту, потом зажрет таблетками и, для верности, зальет все водярой. Она протащится в последний раз в жизни, а потом выключит свет, ляжет на кровать и будет ждать смерти. Она опередит смерть. Не будет ждать, пока ее тело рассохнется и в кровавых язвах развалится на куски в каком-нибудь дешевом хосписе.

– Кыш! Кыш! – махнула рукой, отогнав чаек, которые уже нагло ходили по подстилке и перевернули бутылку.

Вся измазанная, выпачканная в песке и грязи, Стелла на четвереньках подползла к подстилке. Схватив бутылку, стала жадно пить. Пиво лилось изо рта, стекало ручейками по подбородку на футболку.

– Все, все. Все.

Поднялась:

– Дашенька, доня моя, моя люба. Я обещаю тебе – я буду жить. Жить во что бы то ни стало. А они – пусть себе умирают от овердоз, пусть сходят с ума. Мне дела нет. Скоро я вышлю вам денег, очень много денег. Ты ни в чем не будешь нуждаться. Ты будешь счастлива. Наверное, тебе трудно там жить с бабушкой и дедушкой. Я сделаю все, чтобы забрать тебя к себе, в Нью-Йорк. Ты здесь окончишь школу и пойдешь учиться в колледж, в самый престижный колледж Америки, на адвоката или врача...

Вытерев слезы, она отряхнула подстилку, сложила ее в сумку. Взяла в руки шлепанцы.

– Отличная сцена! Браво! Брависсимо! – раздался неподалеку за спиной знакомый мужской голос, и Стелла от неожиданности вздрогнула.

ххх

Они приближались к ее дому. Высокий, элегантно одетый мужчина нес раскрытый зонт. Стелла держала мужчину под руку:

– Это твоя новая машина? – спросила, указывая на серебристый «Ягуар», припаркованный возле ее дома.

– Да, недавно купил, – ответил он. – Не знаю, правда, долго ли буду на ней ездить. Ты же знаешь, мне машины очень быстро надоедают.

Вытянув вперед руку и убедившись, что дождь закончился, мужчина сложил зонт:

– Значит, дорогая, хочешь вернуться обратно в бизнес? Никогда не сомневался в том, что ты умная девочка и очень любишь деньги.

Стелла вся сжалась. Пристально взглянула мужчине в лицо. Подумала, что по этим мертвым глазам сутенера хорошо бы полоснуть бритвой. Или выцарапать их когтями. Но, расхохотавшись, промолвила: