Большой двужилый дом Твердяны стоял посреди просторного, обнесённого невысокой каменной изгородью участка. Садом это было назвать пока нельзя, разве что огородом: там зеленела всего одна яблоня и пара кустов смородины, да ещё раскинулись несколько грядок с овощами, зато имелся собственный колодец. А воображение Крылинки уже засаживало свободное пространство новыми плодовыми деревьями и ягодными кустами; шагая по выложенной каменными плитками дорожке к дому, она уже знала, где что будет расти. Вокруг дома – яблони и груши, вдоль ограды – малина и вишня; смородины будет не меньше десяти кустов, а к ней – крыжовник и жимолость. Грядок можно было разбить и побольше – места хватало, а вот перед навесом-гульбищем, протянувшимся в обе стороны от крыльца, следовало непременно сделать цветник.

– Можно и цветник, – послышался ласково-хрипловатый голос Твердяны. – Всё будет, как ты захочешь. А хозяюшки тут не хватает – что есть, то есть.

Крылинка смущённо зарделась: оказывается, она проговаривала свои замыслы вслух. Твердяна с лучащимися улыбкой глазами распахнула перед нею дверь, и будущая хозяйка окунулась в приятную прохладу основательно построенного дома. В каменной кладке были заложены брусочки зачарованной стали, благодаря которым в летний зной внутри было не жарко, а в зимнюю стужу хорошо сохранялось тепло.

– Тут можно бы вторую печку сделать, – прикинула Крылинка, осмотревшись на просторной кухне и показав пальцем в подходящий угол. – У нас дома две кухонных печки: здорово выручает, когда сразу много всего приготовить надо – скажем, к празднику.

– Как скажешь, лада, – усмехнулась оружейница. – А пока, чтоб рыбу испечь, и одной хватит.

Пока Крылинка хлопотала, Твердяна куда-то исчезла, а когда вернулась, невзрачную рабочую одежду сменил голубой вышитый кафтан и нарядные сапоги с кисточками. За поясом красовался внушительной длины кинжал в богатых ножнах – без сомнения, её собственной работы. Вдохнув горячий парок, исходивший от готовой рыбины, Твердяна сказала:

– Ну, добро. Будет нам свадебный пир: двоим много ли надо?

Крылинка непонимающе уставилась на неё, а у самой сердце так и заколотилось…

– А к чему нам широкое гулянье? Тебя ж к обеду домой ждут, – пронзая Крылинку ясновидящим холодком, молвила Твердяна спокойно. – А сестрица моя на роднике в любой день нас ждёт, чтоб венцом света Лалады соединить. До обеда как раз успеем.

Водопад-занавеска, черноволосая дева-жрица с глазами Твердяны… «Надумаешь – приходи». Крылинке почудилось, что попала она в чьи-то колдовские сети, и объял её сперва жутковатый озноб, который, впрочем, тут же мягко победило тепло руки Твердяны.

– Не пугайся, лада. Откуда я знаю то, чего ты мне не сказывала? Так уж получается, что я вижу невидимое и слышу не произнесённое. У сестры тоже такой дар, оттого она и выбрала стезю – Лаладе служить.

– Тогда ты знаешь и о том, что я сговорена уж с вдовой одной, – ошеломлённо пролепетала Крылинка запоздалое и виноватое признание. (Мысль о Ярунице больно уколола сердце. Стыдно перед ней, светлой и доброй…)

– Сговор – не помолвка, – нежно привлекая Крылинку к себе, успокоила Твердяна. – Большого греха нет. Хоть и жаль будет огорчать твою избранницу, да не на свой кусочек она рот разевает, не выйдет добра из такого дела.

– Почему… что ж ты в прошлый раз ушла, не забрала меня, ежели знала, что я тебе принадлежать должна? Отчего столько ждать пришлось? – вырвался из груди Крылинки невыносимо горьким комом назревавший много лет вопрос.

– В тот раз лучше было оставить всё как есть, – шевельнулись губы женщины-кошки в щекотной, греющей близости от её губ. – А теперь и мы изменились, и люди вокруг нас, и обстоятельства. Забери я тебя тогда против воли твоих родительниц, не миновать бы между вами большой обиды длиною в жизнь, а сейчас всё обойдётся. Не опасайся.

Голова Крылинки шла кругом: не ожидала она, что уже сегодня попадёт на собственную свадьбу, но ей страстно хотелось верить во всё, что говорила Твердяна, а уж противиться своему счастью было бы глупо. Вот только ей хотелось ещё знать:

– И что же… вот так просто, без праздника, без гостей? А твои родительницы что скажут? Благословят ли нас?

– Главный праздник – в наших сердцах, – ответила женщина-кошка. – А благословение уже давно с нами. Пойдём, родительница Роговлада просила показать ей тебя.

Шаг в проход – и они оказались в Тихой Роще, среди величественного молчания согретой Тишью земли и горьковато-чистого, смолистого духа. Светлая грусть тронула сердце Крылинки, когда Твердяна подвела её к совсем свежему упокоению: об этом говорила гладкость и сияющая живость лица, на котором ещё можно было разглядеть даже мелкие морщинки в уголках глаз.

– Чтобы пробудить её, нужно прикосновение любящей женщины, помнишь? – шепнула Твердяна, ласково подталкивая Крылинку к сосне. – Не робей. Просто дотронься. – И добавила, игриво пощекотав губами её ухо: – Заодно и проверим, любишь ты меня или нет.

Конечно, последнее было сказано в шутку, но Крылинке казалось кощунственным любое сомнение в том, что она сумела взрастить, взлелеять и пронести сквозь время свои чувства. Впрочем, лёгкая заноза возмущения тут же растаяла в потоке благоговения и света, когда её ладонь легла на тёплую, как человеческая кожа, морщинистую кору. Недра ствола отозвались протяжным стоном, и Крылинка отпрянула. Ей ещё не доводилось видеть, как пробуждаются упокоенные: нарушать их сон разрешалось лишь в самом крайнем случае, а на веку Крылинки таких случаев не представлялось.

– Ещё не всё, – подбодрила её Твердяна согревающей тяжестью своих рук у неё на плечах. – Поцелуем надо распечатать уста, тогда родительница сможет говорить.

До соснового лица Крылинке было не дотянуться, и она с глубоким трепетом приложилась губами к стволу, после чего отступила на несколько шагов; дерево смотрело на неё живыми человеческими глазами такого же цвета, как у Твердяны. Если бы Крылинка умела падать в обморок, это зрелище непременно отправило бы её в него, но её душа лишь сжалась в околдованный комочек под взором этих очей, ещё совсем недавно созерцавших светлые чертоги Лалады.

– Государыня родительница, светлого тебе отдыха в Тихой Роще! Мы прервали твой покой по твоей же просьбе, – сказала Твердяна. – Это Крылинка, она вот-вот станет моей супругой.

Светлые неземные глаза задумчиво созерцали вещественный мир, и в их глубине медленно проступало припоминание. Когда их взор снова остановился на Крылинке, та почувствовала, как её охватывает блаженная слабость – совсем не страшная, а приятная и умиротворяющая. Солнечным зайчиком мелькнула мысль: должно быть, так чувствуют себя упокоенные, освободившись от телесных страстей.

– Сама пришла или ты её забрала? – раздался из дерева немного скрипучий, но приятный и звучный голос.

– Сама пришла, – ответила Твердяна.

– Значит, любит, коль сама… после стольких лет, – молвила сосна. – Тяжко мне говорить… Будьте счастливы, дети мои. Я за вас спокойна.