Лев Бердников
"Казнить смертью и сжечь...".
Хроники российской инквизиции
Лев Бердников
"КАЗНИТЬ СМЕРТЬЮ И СЖЕЧЬ..."
Хроники российской инквизиции
Теплым петербургским летом 1738 года на фасадах домов и фонарных столбах города было приметно объявление: "Сего июля 15 дня, то есть в субботу, по указу Ея Императорского Величества имеет быть учинена над некоторым противу истинного Христианского закона преступником и превратителем экзекуция на Адмиралтейском острову, близ нового гостиного двора. Того ради публикуется сим, чтоб всякого чина люди, для смотрения той экзекуции сходились к тому месту означенного числа по утру с 8 часа". "Преступником" был отставной капитан-поручик Александр Артемьевич Возницын (1701√1738), отрекшийся от православия, а "превратителем" - еврей-откупщик Борух Лейбов (1663√1738), якобы обративший его в иудаизм. И сих "беззаконников" надлежало "казнить смертью и сжечь".
Экзекуция состоялась в день Святого Владимира, когда дозволено миловать даже закоренелых убийц, но только не врагов Христовой веры. А для двоих приговоренных, дюжего русоголового мужчины и седовласого широкобородого старца, была Божественная суббота, а в этот день, как учит Тора, работать правоверным евреям возбраняется. Да и вообще (прав кенигсбергский раввин Лейб Эпштейн!), летом в этом Петербурге иудею жить просто невозможно - наступают белые ночи, и поди попробуй разберись, когда утренняя, а когда вечерняя молитва. Однако ребе ни словом не обмолвился о том, позволительно ли еврею в сей Северной Венеции умирать! Вроде не упомянул об этом, а то, что прямо не запрещено, дозволяется. И вот сейчас, в субботу, они - слава Всевышнему! - заповеди не нарушают, ибо не трудятся вовсе, а только обреченно идут на эшафот, как на заклание, под гиканье и улюлюканье толпы иноверцев. Причем русоголовый всячески ободряет широкобородого: "Борух, не торопись!" (на языке того времени это означало: не бойся, мол, Борух, не робей!).
Современный графоман-юдофоб Анатолий Глазунов сетует на то, что рисунков сей казни не находится, и обвиняет русских художников в "постыдной трусости". По его же разумению, картина с изображением, "как сжигали жида-мясника и поганого капитана", должна быть вывешена на самом видном месте в Русском музее - на радость таким же, как он, лютым "патриотам" и в назидание всему крещеному миру! Однако в XVIII веке российские власти, относившиеся к иудаизму нисколько не лучше Глазунова, не пожелали громогласно заявить о предании огню "кощунников". Показательно, что газета "Санкт-Петербургские ведомости", внимательно читавшаяся при дворах Берлина, Парижа и Лондона, об этом скромно умолчала.
Некоторые историки пытаются представить аутодафе Возницына и Лейбова как беспрецедентный и чуть ли не единичный случай в России XVIII века. Между тем, в годы правления ортодоксальной Анны Иоанновны, строго каравшей всех религиозных отступников, сжигали заживо не столь уж редко. Так, в 1730 году сгорели "богохульники" солдат Филипп Сизимин и дворовый Иван Столяр; в 1736 году такой казни подвергся знахарь Яков Яров; а в одном только 1738 году в огне погибли 6 (!) человек. Оторопь берет от дела о сожжении татарина Тойгильда Жулякова, который, по словам православных инквизиторов, "крестясь в веру греческого исповедания, принял снова магометанский закон и тем не только в богомерзкое преступление впал, но, яко пес, на свои блевотины возвратился и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел, чем Богу и закону его праведному учинил великое противление и ругательство".
Чтобы представить себе, как сие могло произойти, перенесемся в Петербург 30-х годов XVIII века. До нас дошло описание одного аутодафе, свершившегося в 1736 году. Это свидетельство о сожжении двух злоумышленников, оставленное шотландским врачом Джоном Куком: "Каждый мужчина прикован цепью к вершине большой, вкопанной в землю мачты; они стояли на маленьких эшафотах, а на земле вокруг каждой мачты было сложено в форме пирамиды много тысяч маленьких поленьев. Мужчины стояли в нижних рубашках и подштанниках. Они были осуждены на сожжение таким образом в прах. К пирамиде дров был поднесен факел, и поскольку древесина была очень сухой, пирамиды мгновенно обратились в ужасный костер. Мужчины умерли бы быстро, если бы ветер часто не отдувал от них пламя; оба они в жестоких муках испустили дух меньше чем через три четверти часа". Поскольку подобная казнь проходила в установленном порядке, она, надо думать, была таковой и в нашем случае.
Какая же сила, какая злодейка-судьба раздула пламя костра, где погибли наши друзья-единоверцы? Как пришли они к смерти такой?
Они познакомились и душевно сблизились в 1736 году в Москве, где в то время жили, и часто вели жаркие споры о Боге и сотворении мира, обсуждали вечные вопросы смысла бытия. Ко времени встречи, ставшей судьбоносной для обоих, каждый из них прошел немалый жизненный путь.
Борух Лейбов происходил из Дубровны, польского местечка, что в 80 верстах от Смоленска, игравшего тогда заметную роль в общественной жизни евреев (здесь проходили совещания белорусского ваада). Он был успешным откупщиком, занимавшимся в 1717√1722 годах таможенными и кабацкими сборами на Смоленщине, вел торговые дела в Москве, а также в Петербурге, частенько туда наезжая. Он был тесно связан с придворным евреем, финансистом Леви Липманом, под руководством коего осуществлял иногда свою предпринимательскую деятельность.
Израильский писатель Давид Маркиш в своей книге "Еврей Петра Великого, или Хроника из жизни прохожих людей" (2001) живописует Боруха тонким знатоком религиозных обрядов и ведущим пасхального седера. Факты это подтверждают: он и в самом деле был вовлечен в жизнь еврейской религиозной общины в обеих столицах, вдохновителем и своеобразным центром которой был влиятельный "придворный жид Липман". Лейбов был весьма сведущ в духовной литературе, особенно в Торе, Талмуде и Махзоре. Кроме того, ему было поручено выполнять обязанности шойхета (резника), что в известной степени позволяет судить и о его моральных качествах: ведь, согласно иудейской традиции, резник непременно должен быть человеком порядочным и богобоязненным.
Имя Лейбова встречается в русских документах с 1722 года. Именно тогда, 28 ноября, в Синод поступил извет от смоленских мещан Герасима Шилы и Семена Паскина. В нем говорилось, что со времени присоединения Смоленского края к России (а именно с 1654 года), "жидовская поганая вера искоренена была без остатка", но вице-губернатор князь Василий Гагарин самовольно допустил сюда евреев в кабацкие и таможенные откупа. Те размножились и "старозаконием своим превращают в жидовство христиан", заставляют их работать в воскресные дни и православные праздники, "отвращая от Церкви Божьей". Евреи будто бы продают мертвечину и "нечистые кушанья, не освященные молитвой", оскверняя тем самым простой народ. А один из супостатов, откупщик Борух Лейбов, ругался Христовой вере и до того обнаглел, что дерзнул построить в сельце Зверовичи "жидовскую школу" (синагогу) прямо рядом с церковью Николая Чудотворца. А когда тамошний священнослужитель отец Авраам "в строении школы в басурманской их вере укоризны чинил", Борух помянутого божьего пастыря "бил смертно и голову испроломил и, оковав, держал в железах", а хотя потом и освободил, "от того жидова мучения священник одержим был болезнью, и, не освободясь от нее, умер".
В том же году был подан и другой донос на Лейбова, состряпанный отцом Никитой Васильевым и дьяконом Григорием Никифоровым, якобы жид Борух и его жена мучили булавками и иглами служившую у них крестьянскую девицу Матрену Емельянову с целью извлечения из нее "руды" - захотелось нехристям христианской кровушки!