231 – 251-е сутки

Одни сутки сменялись другими и, чем дольше мы плыли, тем сильнее становилось заметно, что народ не очень-то рад скорой остановке. Постепенно всё больше свободных высказывали сомнения в правильности решения остановиться в первом же удобном месте. Аргументация против проста: хотя мы об этом и начали забывать, но за нами плывет ещё один караван, и людей в нем почти в пять раз больше, чем у нас. Даже не принимая радикальных взглядов эксцентричной цитадельской Тёмной о том, что нам, в лучшем случае, предложат выметаться с насиженного места, многие признавали, что однозначно придётся делить занятую территорию. Но пока эти мысли оставались на уровне досужих разговоров, хотя всё равно наверняка влияли на выбраковку очередного рассматриваемого места для поселения.  Скорее всего, в связи с приближающимся расставанием, общие сборы теперь устраивали не только в вечернюю, но и в утреннюю остановку и общались на них гораздо активнее, чем раньше. Из-за этого длительность стоянок ещё увеличилась, в общей сложности иногда достигая девяти часов в сутки. Но народ совершенно не страдал по этому поводу. В лесу в любом случае: и при собирательстве, и при общении — время пролетало незаметно.  Рысь окончательно освоила лестницу и теперь могла оказаться где угодно, но стоило её позвать — прибегала с радостным визгом. Вскоре Надин сын начал ползать, а ещё через несколько дней к нему присоединились три чистокровные девочки. Полукровки тоже проявляли гораздо большую активность (хотя пока и не могли передвигаться самостоятельно), кроме того, ещё через неделю они почти одновременно обрадовали нас с Лилей тем, что начали говорить. «Мама» оказалось вторым произнесённым словом Димы, а первым, сказанным почти на сутки раньше, было «Лысь». Кстати, последняя немного беспокоила меня тем, что даже не лопотала, как чистокровные дети Homo oculeus, а полностью удовлетворялась визгом, довольным урчанием и чем-то средним между мяуканьем и лаем.  Однажды утром Надя отозвала меня к краю плота, сказав, что хочет поговорить наедине.  — Пантера, какие у тебя отношения с Игорем?  — Просто дружба, какие же ещё? — я недоуменно пожала плечами.  — Мне показалось, что ты к нему относишься не как к «просто другу», — с нажимом на последние слова возразила она.  Я вздохнула: в чём-то Надя права. Хотя и понимаю, что более близкие отношения мне с Игорем не светят, чувствам не прикажешь. Но не стоит заблуждаться и обманывать и других, и себя тем, что между нами может быть что-то кроме дружбы. Ни к чему хорошему такая ложь всё равно не приведёт.  — Только дружба, — уже уверенней повторила я.  — Хорошо, — Надя кивнула, отвернулась, рассматривая водную гладь. — Мы с Игорем не хотели тебя расстраивать. Раз между вами только дружба, то ты не будешь против, если я начну с ним встречаться?  Вот так одной фразой все иллюзии разбиваются в пыль. Хотя... это к лучшему. Чем дольше он будет оставаться свободен, тем больше нездоровых фантазий породит моё сердце. А Надя ему замечательно подходит — спокойная, уравновешенная, добрая и заботливая.  — Конечно, не против, — я постаралась, чтобы голос не выдал истинные чувства. — Поздравляю!  — Ну да, — с сомнением покосившись на меня, потянула она. — Если что, учти: я, конечно, не сильно обрадуюсь второй жене, но и возражать особо не стану.  — Нет! — я невольно повысила голос. С собой бороться всегда сложнее всего и вдвойне сложнее, когда кто-то, пусть даже невольно, принимает не ту сторону.  — Ты уверена?  — Да! И давай больше не будем об этом, — я отвернулась, сделав вид, что не хочу продолжать разговор, а на самом деле не желая демонстрировать навернувшиеся на глаза слезы.  Прошло немало времени, прежде чем удалось взять под контроль разбушевавшиеся чувства. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь отбросить лишние мысли и встала, но замерла, только теперь заметив, что Надя не ушла, а грустно сидит на краю плота.  — Я не хочу провоцировать ссоры, — негромко сказала она.  — Ты тут не при чём, — так же тихо возразила я.  Молчаливое сочувствие разбило плотину, и мало-помалу я рассказала Наде многое. И про свои настоящие чувства к Игорю, и про Дмитрия, и про своих монстроподобных детей-полукровок и про то, как сама лишила их жизни. Умолчала только о том, из-за чего ушла от той, самой первой группы: про сексуальный инстинкт и жор. Пусть лучше думает, что тогда всё произошло по любви. Заодно объяснила, почему, даже если захочу построить отношения с кем-то из других видов, этого не стоит делать. Выплакавшись и излив душу, я почувствовала себя гораздо лучше и даже смогла улыбнуться.  — Да, ты права, не стоит так рисковать, — согласилась Надя. — А я не буду мешать вам дружить.  — Договорились, — кивнула я.  К моему удивлению, новая пара не стала устраивать свадьбу, удовлетворившись тем, что вечером за ужином объявила о своём решении отныне жить вместе. Их поведение показало, что несмотря на то, что все свободные сплавляются одним караваном, у каждой группы сложились свои порядки. В первые дни их совместной жизни Игорь пытался корректно уделять мне больше внимания, видимо, не желая обидеть, я же, наоборот, стремилась общаться поменьше. Прошло немало времени, прежде чем получилось окончательно смириться с тем, что Игорь больше не свободен, но всё равно считаю, что это пошло мне на пользу: наконец-то глупые фантазии о невозможной связи покинули мои мысли, и в душе воцарился мир. Постепенно отношения почти вернулись в прежнее русло и даже стали свободнее и легче, за счёт того, что я, наконец, смогла прекратить рассматривать друга как возможного супруга.  Вера при очередной уборке откопала в своих вещах старый свёрток с почерневшими от влажности, а потом ссохшимися в монолит давным-давно собранными спорами красного мха. Погоревав о напрасно проделанной когда-то работе, она решила, прежде чем выбрасывать, на всякий случай попытаться растворить небольшой кусочек и посмотреть, что получится. К нашему удивлению, за несколько часов в воде отколупнутый ножом осколок монолита расплылся в однородную черно-фиолетовую массу, которая вполне годилась для использования в предназначавшейся ей когда-то роли чернил. Обрадованная Вера опробовала их на разных поверхностях: от бамбуковой стены до собственной кожи. Вскоре выяснилось, что краска получилась стойкая: после однократного высушивания и последующих попыток смыть удалялся только верхний избыточный слой, а сам рисунок по-прежнему оставался чётко виден. Мы порадовались пусть небольшому, но очень полезному достижению, а Сева заботливо вырезал из коры коробочку с плотно прилегающей крышкой, чтобы защитить краску от влажности.  Юля активно экспериментировала с продуктами, мечтая получить что-нибудь хлебоподобное. Несколько раз ей удалось испечь очень приятные на вкус лепёшки, она с радостью делилась с нами новыми рецептами, но через некоторое время потеряла к кулинарии интерес. Главной причиной послужил тот факт, что на получение муки шло слишком много времени и сил, чтобы использовать приготовленные из неё лепёшки в роли чего-то, отличного от редкого лакомства.  Через несколько недель я заметила, что Росс стал ещё более хмурым, язвительным и задумчивым, чем обычно. И даже ел без особого аппетита — а это для зеленокожего вообще странно.  — Что-то случилось?  — Нет, — рассеяно отмахнулся зеленокожий. — Хотя да. Я кое-что нашёл.  Хирург позвал нас с Надей к микроскопу и продемонстрировал несколько тонких срезов желудка, позволяющего рыбе усваивать растительную пищу. Образцы явно взяты примерно из одной и той же части органа: чётко видны клетки соединительной ткани, эпителий и какие-то выделительные железы. Присмотревшись к последним, я с интересом констатировала, что, судя по всему, продуктом их секреции является не жидкость, а некие образования в виде миниатюрных шариков: крупная клетка в центре, покрытая тонкой эпителиальной оболочкой и слизистой плёнкой сверху. Хм... а ведь это совсем не похоже на приспособление для пищеварения — скорее на половой орган, причём вероятнее — женский. Задумавшись, отодвинулась от микроскопа и, на всякий случай, осмотрела внутренности рыбы. Молоки присутствуют, а у ещё одной вскрытой особи видна мелкая, ещё не дозревшая икра.  — Вот и как это понимать? — спросил Росс. — Не может же быть так, что некоторые органы размножаются независимо от тела, которому принадлежат?  Я подняла голову и посмотрела на плывущие в небе облака. Что-то в словах врача было. Но вот что?  В этот день мы так и не пришли ни к какому выводу. Да и на следующий — тоже. Только через несколько суток меня осенило. Есть аналогия! У земных организмов не вся генетическая информация хранится в ядре клетки. У животных присутствует как минимум митохондриальное ДНК, а у растений — ещё и ДНК хлоропластов. Части клеток, разумеется, всё равно не могут размножаться независимо, но сам факт... Что, если здесь эволюция пошла другим путём? Почему бы не предположить, что некоторые органы у местных животных могут размножаться независимо от остального организма? Тогда получается, что желудок откладывает яйца и, судя по тому, куда выходят протоки, выбрасывает их в кишечник. Оттуда вместе с каловыми массами зародыши желудка попадают в воду. Потом им каким-то образом надо проникнуть в другую особь...  После того, как я поделилась мыслью с зеленокожим, он неодобрительно нахмурился:  — Я тоже рассматривал эту идею. Но отбросил. Во-первых, зачем организму в процессе эволюции придумывать себе лишнюю мороку? А во-вторых, подумай, как описанный тобой цикл развития выглядит со стороны.  Я недоуменно пожала плечами, а потом хмыкнула. Росс прав. Цикл развития действительно получается не как у нормального органа, а словно у некоего паразита. Очень странно, если не сказать больше.  — Паразит.  — Похоже, — кивнул зеленокожий. — Но я не нашёл места прикрепления — ткани органа и остального тела сливаются и плавно переходят одни в другие. Слишком крепко и естественно для чего-то чужеродного.  — Надо внимательнее изучить особей, у которых желудок ещё недоразвит. И чем он меньше — тем лучше, — решительно заявила я и отправилась потрошить рыбу.  После того, как мы рассмотрели ещё больше сотни образцов, ответ был найден. У представителей с очень маленьким, не крупнее пшённого зерна, дополнительным «желудком» удалось разглядеть и челюсти загадочного «органа» и некое подобие глаз и даже три пары лапок. Чем крупнее становился «желудок», тем сильнее он срастался с организмом хозяина и отбрасывал уже ненужные ему части тела. В результате при полном развитии мы наблюдали практически дополнительный орган... только с собственной половой системой.  — Выходит, это всё-таки паразиты, — хмыкнул Росс. — Да ещё и насекомые.  — Но как внедряются — и не поймёшь, — воодушевлённо восторгалась я. — Прямо гении маскировки. А главное — судя по всему, от них рыбе не только вред, но и какая-то польза. Хотя бы в некоторых случаях. Ну или, поедая водоросли, она пытается избавится от паразита.  Да, такая гипотеза (точнее — уже теория) снимала практически все вопросы с непостоянным набором органов. Если на самом деле это не органы, а паразиты — то естественно, что у каждой особи может быть свой набор.  — Никогда бы не подумал, что паразитизм может зайти так далеко, — признал зеленокожий. — И ведь как прикрепляются, заразы, — все в одном месте, будто по специальной схеме.  Для ещё одного подтверждения теории мы внимательно исследовали все остальные «альтернативные органы» и в каждом обнаружили наличие половой системы. Причём, судя по форме и структуре не только взрослых паразитов, но и их яиц, каждый оригинальный «орган» относился к отдельному виду. А после изучения очень молодых, только недавно проникших в тело хозяина и прикрепившихся паразитов выяснилось, что они принадлежат не только к насекомым. Есть паразитические черви, членистоногие (как насекомые, так и ракообразные) и даже рыбы.  Не знаю, каким путём шла эволюция на этой планете, но паразитизм здесь однозначно развит гораздо сильнее и совершеннее, чем на Земле. В некоторых случаях его даже язык не поворачивается назвать таковым, а невольно напрашивается предположение как минимум о нейтральном, если не о положительном взаимодействии. По крайней мере, заражённая рыба (в том числе и сразу несколькими видами паразитов) не казалось больной, вялой или проигрывающей в конкурентной борьбе.  — Наверняка, эти паразиты очень высоко специализированы и приспособлены только к ограниченному количеству или вообще к одному виду-хозяину, — поделилась я своими соображениями с зеленокожим.  — Возможно, — кивнул Росс. — Но главное — другое. Вряд ли керели сажали нас заражёнными. Поэтому естественно, что в телах погибших в первые дни и даже месяцы я почти не встречал ничего подобного. И, если подумать, то получается, что чем больше времени пройдёт, чем более дикую жизнь будут вести люди (а давай говорить откровенно — гигиену среди свободных почти никто не соблюдает) — тем более разнообразный набор псевдоорганов они заведут. И задачу, встающую перед врачами, не облегчает то, что на самом деле это паразитические или симбиотические животные — ведь они могут давать разные качества, а если ещё и от комбинаций лже-органов что-то зависеть будет... — зеленокожий вздохнул. — Да, медицину поднимать будет ещё сложнее, чем я думал. Хотя какая-то подсказка всё-таки есть, — нерадостно улыбнулся хирург. — Можно брать анализ кала и по наличию яиц проверять, кто живёт в теле хозяина.  Я сочувственно кивнула. Росс прав — даже найдя разгадку, мы не избавились от главной проблемы.  — Утешает ещё одно, — подумав, заметила я. — Во-первых, паразиты скорее всего специфичны для каждого вида и, соответственно, обитают там, где он жил в диком виде. А во-вторых, они могли вымереть, когда погибли все люди.  — Вот это не факт, что спасёт, — влез в разговор Илья. — Если, по словам керелей, мы должны пройти тот же путь эволюции, что и они когда-то, то, наверняка, восстановили не только свои виды, но и всех паразитов, что были у их предков. По крайней мере, я бы на их месте именно так бы и сделал.  Мы переглянулись.  — Что восстановили керели, мы узнаем... рано или поздно, — подвёл черту под разговором Росс. — Но я понял одно. Не хотел бы я быть твоим наследником, Илья.  Немного посмеявшись от такого вывода и, тем самым сбросив нервное напряжение, мы вернулись к своим делам.