Эдуар кивнул. Но затем отрицательно качнул головой. — Отец Эра и Туфусав своё время в своём завещании дал указание, что семейный бизнес должен принадлежать только его семье по прямой линии, то есть, он должен переходить от отца к сыну или… должен быть продан. У Эра есть два сына — Матеус и Максимилиан, а у Туфуса семьи не было.

— А как же вы, Эдуард?

Мужчина тяжело вздохнул и ответил. — Я лишь двоюродный брат Эра. Моя мать была сестрой отца Эра и Туфуса, и ей семейный бизнес не принадлежит. И пока, мальчики Макс и Матвей, не достигнут совершеннолетия, я всего лишь веду бизнес.

— Я не думаю, что братья лишат вас средств к существованию. — Сказала я и поняла, что это меньше всего волновало Эдуарда. — Мне кажется, что это ещё не все тайны этого завещания? — Спросила я и Файс кивнул.

— Вы проницательная девушка, Иветта. Я это сразу понял, поэтому к вам и обратился. — Он сделал шаг ко мне. — Прошу вас откажитесь от Матвея. Я имею в виду, перестаньте быть его невестой.

Я вновь застыла от удивления, а мои спина и душа заболели.

— Я объясню, почему я так говорю. — Продолжил говорить Файс. — В завещании Эр потребовал, что бы его мальчики нашли свои половинки в…Голландии. И только при таком условии, они получат наследство, а…несколько десятков тысяч человек продолжат работу на наших предприятиях.

Я не могла осознать, как можно такое требовать от своих детей. А теперь ещё и я попала в такую передрягу. Я не знала, что ответить, но точно знала, что ответа сейчас Файс не получит. Но уходит, не разузнав ещё кое-что от Файса было глупо, и я задала вопрос. — Вы хотите выдать замуж Мэри за одного из братьев?

Эдуард улыбнулся. — Это Мэри так решила, а я не возражаю. И, по-моему, она уже выбрала себе одного из братьев — Матуса, то есть Матвея.

— Мне тоже так показалось. — Сказала я резко встала. Оставаться в беседке не имело больше смысла. Я не могла понять, почему так замёрзла. И лишь встав на ноги, поняла, что на ногах не было шлёпанец. Они спокойно лежали на верхней ступеньке беседки. Я подошла к ним, надела и спустилась со ступенек на садовую дорожку.

— Вы понимаете, что ответа сейчас от меня не получите, Эдуар? — Спросила я, чувствуя, как он медленно шёл следом за мной по садовой дорожке.

— Да понимаю и не тороплю с ответом. Мы в России будем десять дней, так что думайте, Иветта, и помните, что я вам готов помочь…

Мы уже вошли в дом и подошли к лестнице, когда я остановилась, обернулась к Файсу и спросила. — В чём вы мне можете помочь, господин Эдуард Файс?

— Ну, хотя бы…в этом. — Произнёс он и, в одно мгновение, подхватив меня на руки, стал подниматься по лестнице вверх.

Все слова возмущения «застряли в моём горле», когда я, подняв лицо вверх, увидела на лестничной площадке второго этажа… Матвея. Он стоял в домашней одежде и холодным взглядом смотрел на нас.

Эдуард поставил меня на ноги перед Матвеем и произнёс по-английски. — Иветта, случайно упала в саду и повредила себе руку и ногу. Я просто решил ей помочь, Матеус. Не сердись, я оказал девушке помощь… — Он мило улыбнулся и, пожелав спокойной ночи, медленно пошёл от нас прочь по коридору.

Мы с Матвеем смотрели ему в спину, пока он не скрылся за поворотом. И тут я почувствовала, как мужская рука сжала мой больной локоть железной хваткой.

— Что это…

— Ой! — Не дала я договорить Матвею, своим стоном, и сама приложила другую ладонь к больному локтю.

Матвей тут же сорвал с моей руки платок и воскликнул. — Так это правда?! Ты действительно упала? Как… Зачем ты пошла в сад? — Его холодный вид тут же изменился. Он ожил, а глаза загорелись огнём.

— Что бы посмотреть на инопланетян. — Съязвила я, кривя лицо от боли. И почему боль в локте стала такой сильной? — Матвей, мне надо в свою комнату.

— Зачем?

— Что бы зализать свои раны! Матвей, ты, что не понимаешь? Надо обеззаразить раны, что бы в них не попала…

— Раны? — Оборвал меня Матвей. — Сколько их у тебя?

Я мысленно сосчитала: рана на локте, плюс рана на заднице, плюс сто тысяч душевных ран. Но ответила лишь. — Локоть и…попа.

Матвей тяжело вздохнул, взял меня за руку и повёл за собой, но потом остановился и сказал. — Может и мне тебя донести до комнаты, а то, не дай Бог, ещё и в обморок шлёпнешься?

— Оставь это для слабонервных, Матвей. Я много раз падала в своей жизни, потом вставала и шла дальше.

— Надо же? — Качнув головой, съязвил Матвей. — А я думал, что тебя поднимали с земли престарелые мужчины и доносили до дома, скрипя своими костями.

Я поджала губы. Да, картина, которую мы с Эдуардом «нарисовали» перед ним, была явно неудачной. Но в том не было моей вины! Хотя… я, конечно, была виновата, что не подумала я и сорвалась на призыв неведомой записки…

Ты, что притихла? — Услышала я его голос, когда мы вошли в комнату. В своих размышлениях я даже не заметила, что мы пришли в комнату Матвея, а не в…мою. Он подвёл меня к постели и приказал. — Раздевайся.

— Как это? — Удивилась я, отшатнувшись от кровати.

Матвей криво усмехнулся. — Сними с себя то, под чем…болит.

— Но это же мои джинсы?

— Снимай их.

— Да ни за что! — Сказала я и резко развернулась к нему спиной, намереваясь уйти. Но сделать мне это не удалось, потому что рука Матвея крепко схватила меня за пояс джинс.

— Ну и глупая же ты. — Строго сказал он. — Ложись на живот, и приспусти с себя джинсы. Этого будет достаточно.

Я мысленно отсчитала тринадцать секунд, кивнула и легла на кровать. Говорят, что для принятия правильного решения надо мысленно посчитать до десяти. Но я считаю до тринадцати, для большей уверенности…

Матвей заботливо снял с меня мои шлёпанцы, а я в это время приспустила с себя джинсы. — Значит, на свидание надела джинсы, сексуальную кофточку, а хрустальные туфельки позабыла? — Насмешливо сказал он.

Моя душа была в таком смятении, что я съязвила. — Да, зачем мне туфельки, если я летела на крыльях. люб… Достаточно и шлёпанец.

— Понятно… Надеюсь, что ты обломала свои ангельские крылышки и эта рана на твоей попке — всё, что от них осталось.

— Хватит шуточек. — Возмутилась я. — Матвей, что там? Рана большая?

— Большая, очень большая…То есть, нет, большая, но не глубокая, кость не видна..

— Опять шутишь?

— А что мне остаётся? Ты ходишь на свидание с другим, хотя считаешься моей невестой. И он ещё несёт мне тебя на руках, и отдаёт израненную. Так, что мне остаётся делать, Иветта?

Матвей говорил, а я слушала его, сжимая кулачками покрывало кровати. Его пальцы, нежно щекочущие мою кожу, и голос, волновавший мою душу, не давали мне ничего понять. Масса, ещё не осмысленных мною, чувств туманила мой разум. Я решила помолчать и только позволила себе слегка пискнуть, когда моя рана защипала от йода…

Мне показалось, что прошёл час, когда я вновь услышала его голос.

— А ты терпеливая. Я бы уже давно кричал от такой боли, а ты только лежишь, да попискиваешь.

Я усмехнулась и ответила. — Не ври. Спортсмены привычны к боли.

— К телесной боли? Да, привычны… А вот к душевной?

— Я думал, что записка была от тебя. — Произнесла я, вставая с кровати и приводя свою одежду в порядок. — И почему рана, после обработки болит сильнее, чем…

— Какая записка? — Оборвал меня вопросом Матвей. Он сделал ко мне шаг и взял меня за плечи. — О чём ты говоришь?

— О записке, в которой написано, что меня кто-то ждёт в беседке. Я думала, что…это ты. Записка была без подписи, а почерк твой мне…не известен.

— А ты не могла понять, что записка на английском языке это… не от меня?

Я хотела вырваться из его рук, но Матвей не позволил. Вздохнув, я произнесла. — Всё дело в том, что она была написана на русском языке, да и сам господин Файс очень хорошо им владеет. Удивлён?

Матвей невольно кивнул.

— Что хотел Эдуард, кроме того, что бы поносить тебя на руках?

Я нахмурилась. Голос Матвея мне не понравился, мне даже показалось, что он был готов в это же мгновение пойти к Файсу и, взяв его за грудки, вытрясти правду.

— Он признался мне в…любви. — Прошептала я, стараясь скрыть свою ложь правдивой извинительной улыбкой. — Но я ответила, что… это смешно и глупо, затем оступилась, упала… Затем мы вернулись в дом. А зачем он взял меня на руки, я и понятия не имею!