Замерла я, наградив девушку недовольным взглядом.

- И ты только сейчас об этом говоришь?

- Ну, извини. Совсем уж из головы вылетело. Это было как раз в ту ночь, когда к нам много новых раненных привезли. Я ему еще с пациентами помогала.

Скривилась я, но промолчала, лишь понимающе закачав головой.

- Ладно, мне пора на обход, - прошлась Нинка к двери. - Кстати, будешь себе чай делать - и мне завари.

- Непременно.

***

Несмелый (мой) стук в дверь кабинета Хирурга.

- Входите, - послышалось изнутри.

Стою, выжидаю.

Мгновения на осознание тому - и нехотя скользнул стул, издав противный звук. Шаги ближе - щелкнула ручка. Отворилась дверь.

Я, неловко корчась, пытаясь удержать, не разлить чай, прорываюсь в комнату.

- Можно? - выровнялась я. Смелый взгляд в глаза.

- Ну, заходите, коль уже пришли.

Прошелся. Сел за стол.

- Можно? - головой кивнула, взором указывая то на чашки в моих руках, то на его стол.

Тяжело, раздраженно вздохнул, скривился. Неспешно собрал в кучу бумаги и отложил вбок.

- Прошу, - махнул рукой.

Подчинилась.

- Я присяду?

- Да, конечно.

(исполнила замысел;

неловкая пауза зависла между нами)

- У вас ко мне дело? - первым отозвался Федор Алексеевич.

- Да... - глубокий вдох, дабы собраться с мыслями, - я пришла просить прощение... за то свое неподобающее поведение несколько недель назад, а именно - мой ночной визит к вам...ну, и крыс. Если, конечно, помните, - и тут же осеклась, прикусив язык. Чувствую, как от стыда запылали щеки.

(удивленно выгнулась его бровь; смолчал)

- Вот и чай... заварила вам в качестве извинения, - отчаянная попытка оправдаться и достучаться до собеседника. Прорваться через его стену негодования и безучастия. - Правда, еще набралась смелости и себе заодно сделать... да предложить вам выпить со мной вместе, - криво, лживо (напугано) улыбнулась. - Эдак раскурить трубку мира на двоих.

Тягучая тишина - замер в рассуждениях, но затем вдруг несмелый, тихий смешок вырвался из его груди - и лицо вдруг просияло. Серьезность, сосредоточенность и предосторожность пропали, сменившись на доброту.

Взгляд около, по столешнице. Ухмыльнулся, а затем глаза уставил на меня.

- Чай?

Удивленно вздрогнула уже я.

- О-остальное - б-боюсь, неприлично.

Улыбнулся.

- Чай, так чай. Хоть без сахара?

- Еще бы, - съязвила я, набравшись остатка храбрости. - Я не настолько виновата.

Рассмеялся. Прожевал эмоции.

- Вы меня тоже извините. Я был неправ.

(пауза)

Даже очень.

- Даже очень? - лицо мое вытянулось от удивления (пытаюсь шуткой снять нарастающее напряжение).

Закатил глаза, ухмыльнулся.

- Не наглейте.

Промолчала, стыдливо улыбнувшись.

И вновь пауза пролегла между нами. Тишина резала слух.

Тяжелый вздох. Отчаянные поиски спасительной темы, дабы убрать неловкость.

- А вы...

- А вы...

(начали одновременно; рассмеялись)

- Давайте вы первая, - поспешил Соколов.

- Хорошо, - пристыжено спрятала взгляд. Улыбка моя вновь пыталась скрыть волнение. - А вы давно на фронте?

- Почти с самого начала. А вы?

- Полгода где-то.

- Ясно...

- А вы откуда сами? Что-то не особо похожи на русского человека, - повела мысль дальше я.

Замер, ухмыляясь. Загадочный взор.

- Может быть. Но это же - Советский союз, и здесь мы все - немного русские...

А так я из Смоленска.

(удивленно дрогнули мои брови)

- Смоленска?

- Что? Бывали там?

- Нет, - закачала я головой. - Просто, не думала, что оттуда.

- А откуда тогда?

- Даже не знаю, - усмехнулась,- а учились где?

- Все там же. Смоленский государственный медицинский институт. СГМИ. Вот как раз закончил - и на фронт. А вы?

- А я... - тяжело сглотнула, - Комитет Красного Креста отправил на курсы сандружинниц, а дальше - сюда, на практику. Хотя, - запнулась я, рассуждая, стоит ли выдавать правду, - в свое время, посещала лекции в Оксфордском университете. Как раз, когда вот в двадцатых годах стали принимать женщин, - стыдливо закусила губу. - и Диплом даже есть... но, как-то это.. н-не то.

- В смысле? - наконец-то оттаял от шока Федор, и едва слышно переспросил.

- Н-не могу я. Вот как вы. Взять на себя такую огромную ответственность. Я могу раны перебинтовать, уколы сделать. В конце концов, помочь провести переливание крови или поставить капельницу, но чтобы самостоятельно принять решение, от которого полностью зависит чужая жизнь. Или... вот, взять и разрезать... Да, я знаю наизусть внутренне строение человека. Но...

Мне сложно объяснить.

- Да уж постарайтесь, - невнятно прошептал тот.

Закачала я головой. Прикрыла на мгновение веки.

- Я не могу рискнуть разрезать человека, при этом одна малейшая ошибка - и всё. Он умрет. Это не стул, который можно починить. Или даже просто выкинуть и сделать новый. Сделать или купить. И тот же укол иглой мимо вены. Там тоже можно еще всё исправить. А расковырять его внутренности, там отрезать, там зажать. Там вообще ампутировать... Нет! - закачала я в ужасе головой еще сильнее. - Я - не врач. У меня нет этого стального стержня вершить чужие судьбы. По крайней мере, вот так, вплотную, непосредственно.

Тишина разлеглась между нами.

Вдруг, что-то окончательно для себя решив, с сожалением поджал губы, Соколов.

- Зря вы, - уставился мне в глаза. - Все приходит с практикой. И даже страх побороть удается лишь потом, и то не всегда и не во всем. Говорят, ты не врач, пока не потерял пациента. И каждую такую свою оплошность, или недосмотр, да черт дери, простую случайность или безысходность, при которой совершенно не было шансов спасти, воспринимаешь, как самое страшное в своей жизни. Ты клятвенно обещаешь себе, что больше такого не повторится. И стараешься, душу выкладываешь, сил не жалеешь... стараешься. А потом - бах, и снова это происходит. И, вроде, ты не виноват. Дело не в тебе или твоем решении, но... пациента, человека больше нет. Ты зацикливаешься и готов себя убить, дабы уравновесить чаши справедливости. Но толку? Его не вернуть. И тогда ты еще сильнее, с головой, уходишь в работу, тысячи спасая... взамен на ту потерю. Проходят месяцы, прежде чем ты сможешь вновь поднять голову, не коря себя. И это в лучшем случаи... с таким наплывом раненных, сами видите, сколько умирают. Многие даже не успев попасть на операционный стол. В пути, в коридоре. Под взнесенным вверх скальпелем, который так и не успел коснуться плоти. Все страшно, и просто нужно пережить. А знаете, что заставляет меня каждый день вставать, идти в операционную и брать в руки нож?

(молчу; выжидающе смотрю)

- Я сам себе задаю вопрос, - продолжил, - " А кто, если не я, спасет его? Кто?" И тогда все стает на свои места. Я там, где должен быть. И делаю то, что должен. И всякое бывает. Главное не сдаваться - и бороться за каждого, словно сам за себя. Словно себе будешь вынимать осколки из брюха или ампутировать конечность. Не так, чтобы наверняка спасти. А так, чтобы действительно... спасти и с минимальными потерями.

(и вновь пауза; мысли разрывали голову, а нервы звенели натянутой струной)

- А чего чай не пьете? - тихо проговорил и иронически улыбнулся Федор Алексеевич. Неторопливо сам потянулся к чашке.

- Ах да, - словно от сна очнулась я. Лживо, криво, болезненно улыбнулась, сгорая от стыда, неловкости и чувства собственной неполноценности.

Глоток, два - и отставил.

Я последовала примеру.

- Вы не глушите себе голову моими мыслями. Не готовы, значит такова ваша судьба. И их тоже. Благо, в сем госпитале есть я, - мило улыбнулся, - так что пока можете не торопиться пилить людей. Я сам это сделаю за вас.

(пристыжено рассмеялась я; щеки еще сильнее запылали и к глазам подступили слезы)

- И не переживайте, - вдруг продолжил, - тайну вашу не выдам. Такие решения принимать вам и только вам.