- Итак, джентльмены, чем я обязан вашему визиту?

  Заговорил, разумеется, лорд Малфой.

  - Британский попечительский комитет регулярно проверяет, как соблюдаются условия содержания заключённых в местах лишения свободы. Недавно я разбирал бумаги и обнаружил, что в мои обязанности, согласно условиям европейского послевоенного договора, входит также проверка режима вашего заключения. И вот я здесь, герр Гриндевальд.

  - Это, безусловно, очень важная деятельность для британцев с их Азкабаном, - насмешливо процедил Гриндевальд. Говорил он по-английски бегло, с жёстким немецким акцентом.

  Малфой не стал делать вид, что не понял очевидного намёка в его словах.

  - Я не распоряжаюсь Азкабаном и его дементорами, это политика нынешнего Министерства. Я могу только призывать к смягчению режима содержания азкабанских заключённых.

  - И это глас вопиющего в пустыне... - закончил за ним Гриндевальд.

  - Можно сказать, что так. Но один я мало что могу противопоставить политике правительства.

  - Каждый народ имеет то правительство, которого он заслуживает. Этот милый молодой человек, полагаю, с юных лет приучается действовать на благо вашего правительства? - Гриндевальд устремил добродушно-насмешливый взгляд на меня. - Мистер Поттер, даже имя у вас демократичное до умиления - Дик, Том и Гарри, так ведь говорят у вас собирательно о простолюдинах? Как вас, наследника Поттеров, угораздило получить такое простонародное имя?

  - На гобеленах я записан как Генри Джеймс Чарльз Поттер, но все называют меня Гарри, - невозмутимо сообщил я. - Возможно, так звала меня мать, маглокровка с Тупика Прядильщиков. Возможно также, что кому-то было нужно, чтобы я был приучен к простонародному обращению.

  Гриндевальд заинтересованно приподнял брови, не убирая с лица добродушной усмешечки.

  - Вижу, воспитание лорда Малфоя приносит свои плоды, - одобрительно обронил он.

  Мы с опекуном переглянулись, и я не ответил на этот выпад ничего. Усмешка Гриндевальда слегка увяла, а взгляд обострился.

  - Герр Гриндевальд, - заговорил я. - Полагаю, вы видите перед собой двоих британских искателей политической репутации, приехавших сюда ради саморекламы?

  - А вы на моём месте увидели бы что-то другое?

  - Это очевидный мотив, герр Гриндевальд. Настолько, что он очевиден даже нашему Министру. И это понятный ему мотив - он и сам ничем не побрезгует ради повышения своей репутации. Фадж считает, что моё участие в попечительской деятельности способствует укреплению его позиции в Министерстве, поэтому разрешение на инспекционную поездку в Нурменгард было получено.

  - Вы намекаете, что подоплёкой вашего визита является некий неочевидный мотив? - Гриндевальд больше не усмехался. - Говорите прямо, я не собираюсь гадать.

  - Некоторые вещи плохо поддаются прямой формулировке, да и мотив не всегда бывает единственным, - уклончиво сказал я. - Допустим, я и один мой хороший знакомый обсуждали цену человеческой ошибки и пришли к неизбежному выводу, что ошибки сильных мира сего стоят гораздо дороже, чем ошибки простых людей. Чем угрожает собственная ошибка кому-то из простолюдинов, на которых вы только что ссылались? Возникнет проблема у него, у его семьи и знакомых - кто-то из них, возможно, даже погибнет, но с точки зрения человечества это весьма и весьма локальная проблема. Но если ошибается, скажем, власть имущий, цена этой ошибки аукается чуть ли не всему человечеству. И в процессе этой дискуссии у нас всплыло ваше имя, ну вы понимаете...

   Гриндевальд прекрасно видел мои заруливания, но не проявлял нетерпения. Он сознавал, что рано или поздно мне придётся перейти к сути дела, а мои словесные ухищрения его забавляли. На последней фразе он слегка приподнял брови, отметив тем самым, что мы прибыли на конечный пункт.

  - Я еще жив, а молодое поколение уже обсуждает мои ошибки, - с некоторым удовлетворением отозвался он.

  - Да, вы и ваши выдающиеся усилия по установлению мирового порядка уже вошли в историю, - подтвердил я.

  - И что же вы с вашим хорошим знакомым нашли в моих действиях ошибочного?

  - Ну, если не считать того, что мир в принципе беспорядочен... Нет, упорядочивать мир бывает уместно ради него же, но, как известно из истории, люди весьма дорожат своим правом на беспорядок.

  - Они называют его свободой, - произнёс Гриндевальд, наклонив голову в знак согласия.

  Наши взгляды встретились - словно скрестились клинки.

  - Я не считаю, что вы хотели миру зла, - продолжил я. - Все, кто когда-либо стоял у руля истории, если они в здравом рассудке, хотят миру только блага, как они его понимают. А раз вы не хотели зла, но оно у вас получилось, значит, вы совершили ошибку. Полагаю, тогда вы по молодости недооценили пристрастие мира к беспорядку. Как бы ни были высоки цели, ради которых некто хочет подчинить мир некоему порядку, и как бы ни был хорош этот порядок, мир такого покушения не простит.

  - Да, было время, когда мы с Альбусом были молоды и хотели перевернуть весь мир ради общего блага. Мы даже взяли эти слова своим девизом. - Гриндевальд ностальгически улыбнулся. - Теперь я перерос все эти детские глупости, но вспоминать приятно... Значит, мистер Поттер, вы хотите поговорить с мной об ошибках сильных мира сего, чтобы в будущем действовать безошибочно?

  - Не ошибается только бездельник, поэтому я наверняка наделаю своих ошибок. Но пусть они будут другими - не хочу повторяться. Вы правы, мне хотелось бы услышать о событиях того времени из первых рук, это наверняка окажется весьма поучительным. Люди строят всевозможные домыслы о том, чем вы руководствовались, когда затевали переделку мира, но никто не знает этого лучше, чем вы сами.

  Гриндевальд самодовольно усмехнулся.

  - В прессе писали, что я мечтал стать властелином мира чуть ли не с пелёнок. Нет, у меня этого и в мыслях не было. Как и все дети, я мечтал не об абстракциях, а о чём-то конкретном, что можно взять в руки и чтобы все сразу увидели, какой я могущественный. Когда мне было лет шесть или семь - сейчас я уже не помню точно - к нам приехала погостить наша британская родственница, Батильда Бэгшот. Двоюродная бабка, если точнее. Весьма умная и образованная дама, видный историк, она считала, что лучший подарок для ребёнка - это книга, поэтому привезла мне в подарок не игрушечный меч и не солдатиков, а сборник английских сказок. Сказки барда Быдла, - с немецкой жёсткостью выговорил он имя сказителя, - так называлась эта книга. Кстати, по-польски быдло - это домашний скот, и сказки, соответственно, были для таких читателей. Они мне совсем не понравились, кроме одной, где говорилось о Дарах Смерти. Там описывались три конкретные вещи, которые берёшь в руки, надеваешь на себя - и все вокруг сразу видят, какой ты могущественный. Шестилетнему мальчугану, каким я был тогда, они чрезвычайно понравились. Вы, мистер Поттер, читали эту сказку?

  - Нет. Я вообще не интересуюсь сказками.

  - Прочитайте на досуге, чтобы вы знали, о чём я. Не буду её пересказывать, скажу только, что в ней говорилось о плаще-невидимке, кольце воскрешения и бузинной палочке. Особенно меня восхитил последний артефакт, ведь палочка для мага значит не меньше, чем меч для рыцаря. В отличие от обычных палочек, чтобы стать новым хозяином бузинной палочки, нужно было любым способом отнять её у предыдущего - именно так она переходила из рук в руки. Там была игра слов, на вашем языке 'старшая' и 'бузинная' - одно и то же слово. Бузина - плохой материал для палочки, это сорное, слегка ядовитое дерево со слабой древесиной и тяжёлым запахом. Такие палочки предназначаются для дурного колдовства, но в шесть лет я ничего этого не знал. Согласно сказке, эти Дары получили от Смерти трое братьев Певерелл - кстати, мистер Поттер, вы являетесь наследником младшего Певерелла, хоть и по женской линии.

  - Знаю, - я как раз вспоминал свой плащ-невидимку - фамильный артефакт Поттеров. - Теперь это исчезнувший род, еще при жизни утративший свою родовую магию. Двенадцать поколений назад второй сын Поттеров женился на последней из Певереллов, и на том история рода Певереллов закончилась. Затем так получилось, что наследие рода Поттеров перешло к линии второго сына - у старшего было слишком много врагов.