Рок-музыка – это поп-музыка по определению. От слова «популярная», доступная, максимально понятная целевой аудитории. Это коммерческая вещь; тот, кто утверждает обратное, просто ничего в рок-музыке не понимает и, в общем, ее не знает.

Это огромная индустрия, в которой трудятся миллионы работников по всему миру. Рок-музыка выросла из танцевальных залов конца 50-х годов, из танцевальных вечеров, которые устраивал Алан Фрид, отец рок-н-ролла в современном его понимании. Ни о каком «протесте», ни о какой смысловой нагрузке тогда и речи идти не могло. Лучшие образцы рок-музыки – и старой, и современной – говорят о личных проблемах автора, показанных в их типичном свете, – то есть о том, что переживает большинство слушателей.

При этом рок-музыка – наиболее гибкое музыкальное направление, фраза «утром в газете – вечером в куплете» – это и про нее. Но чем больше музыкант погружается в то, что называется «социальным протестом», чем больше он уделяет внимания проблемам сиюминутным, решению каких-то политических или экономических задач, чем больше он выступает «на стороне угнетенных» (от которых он, как правило, далек так же, как крот, роющий нору где-нибудь в воронежских черноземах, далек до Марса), тем быстротечнее его слава (если таковая имеется вообще) тем быстрее его песни забываются и перестают продаваться (что для нормального рок-музыканта является больше чем катастрофой – это даже не катастрофа, это потеря смысла самого существования).

В «большой рок-музыке», то есть в той, которую принято называть «западной» процент «песен протеста» сравнительно с общим количеством прекрасных песен, ставших классикой современной музыки, ничтожен. Еще меньше музыкантов, сделавших в своем творчестве акцент на какой-либо протест. Музыкантов, полностью посвятивших себя «борьбе», я просто не знаю. Наверняка они есть, но удел их – неизвестность и забвение.

В России же все иначе. Достаточно спеть какую-нибудь гадость про президента (кто бы им ни был в данный момент) – и ты уже «уважаемый артист», среди маргинальной публики конечно, но артисту-то какая разница? Главное, чтобы из зала орали: «Давай про президента!» Артист «дает» – и начинается то магическое взаимодействие с залом, которое и является самой сладкой и самой дорогой наградой артисту за его труды. Ну, кроме гонораров за концерт, разумеется.

Ни компания Свина – группа «Автоматические Удовлетворители», ни другие группы, выросшие из этого могучего дерева, никогда не занимались изготовлением «песен протеста» на потребу маргинальной публике.

Забегая вперед скажу, что меня чрезвычайно удивило и расстроило то, что песню Цоя «Перемен» распевают представители либеральной оппозиции в Белоруссии, в Москве и даже в Санкт-Петербурге, где люди, по логике, должны бы уж были понимать, что песня «Перемен» не очень вяжется со свержением капиталистического строя, который в момент создания песни был для автора светом в окошке. Но об этом – впереди.

Свин, как безусловный лидер всей компании (не только группы «АУ», а довольно большого коллектива, уже роившегося вокруг его квартиры), принципиально не писал никаких песен, хотя бы косвенно намекавших на смену, как теперь говорят, социального строя, свержение правительства и, не дай бог, критику существующей власти. Песни с критикой режима забываются быстрее всего и существуют только до появления какого-нибудь более свежего информационного повода. Писать их вообще не имеет никакого смысла, это пустая трата времени. Лучше в Angry Birds поиграть.

Свин, как человек умный, тонкий и слышащий музыку, пришел к этому интуитивно и мгновенно. Для него даже не возникало вопроса: заниматься ли «песнями протеста»? Конечно нет. Поскольку это самое неинтересное из того, что может быть в музыке.

Свин делал панк-рок.

Как сказал один из участников группы Ramones, «панк-рок – это не протест, мы не занимаемся протестом, мы просто поем о реальной жизни и реальных – наших – чувствах и переживаниях».

Свин и писал такие песни. При этом он очень хорошо понимал, что такое «рок-песня». К Цою это понимание пришло позже. «Мы хотим танцевать», «Я иду по улице в зеленом пиджаке», «Это не любовь» (весь альбом) – это было то, чего в России еще не делал никто – за исключением тех, кто понимал, а таких было немного, о них речь шла в начале этой книги.

Рок-музыка – это танец. Когда в «Алису» пришел новый гитарист Женя Левин, не успевший выучить партии всех песен и уже оказавшийся на гастролях, Костя Кинчев сказал ему в гостинице перед концертом: «Не парься, у нас танец – главное».

И это сказал Кинчев, являющийся в русской музыке таким же перфекционистом, как и Борис Гребенщиков, – хотя музыку они играют совершенно разную.

Конечно, Костя пошутил, но суть шутки совершенно ясна.

Сергей Мазаев говорил в свое время то же самое про «Моральный Кодекс»: «Мы создаем качественное звуковое давление».

Суть рок-музыки – танец. Он может быть любым. Он может быть собственно танцем, может – раскачиванием в зале, взявшись за руки, может быть, как в случае с панк-роком, пого – прыжками на одном месте (в тесном темном клубе перед крохотной сценой по-другому и не растанцуешься), он может быть, как в случаях с «Алисой», «Кино» и, скажем, Rammstein, даже маршем. Что такое марш? По сути тоже танец. Ну, боевой танец.

А танец без ритма невозможен. Поэтому Свин и говорил: «Когда сочиняешь песню, в голове должен стучать барабан».

Ритм – главное в рок-музыке, если его нет – до свидания. Поэтому в нашей стране, в общем, довольно мало групп, играющих настоящую рок-музыку.

Опять-таки, вспоминается БГ с его пророческими словами: «Я устал быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране».

Страна неритмична, тут ничего не поделаешь. Это данность.

На родину рок-музыки, в Америку, ритм принесли афроамериканцы, черные проще выражаясь, с их сугубо барабанной музыкой. В России афроамериканцы не жили и на барабанах не играли. В России играли на неритмичных инструментах – рожках, гуслях, дудочках, пытались как-то ритмически структурировать всю эту историю деревянными ложками, но сам танец был неритмичным – в лаптях на густой траве не очень-то растанцуешься в выдержанном ритме.

Ну и алкоголь, конечно, был, есть и, судя по всему, будет. А алкоголь – страшный враг ритма. Алкоголь предполагает релакс безо всякого ритма. В учебнике по наркологии написано: «Одним из признаков алкоголизма является стремление к личному комфорту»…

Меня эта фраза когда-то очень рассмешила.

Но – к ритму.

Ритм в барабанах – само собой. Ритм в гитаре (в солирующей, аккомпанирующей – неважно) – само собой. Ритм в бас-гитаре – необходим, если его нет, нет и рок-группы. Но еще и ритм в голосе, ритм в произнесении солистом каждой фразы, каждого слова. И создание песни таким образом, в такой форме, где все составляющие работают в едином ритме, – вот это и есть рок-музыка. Былинные повествования певца под любой ритм убивают, размазывают общую картину, и рок-музыкой тут уже даже не пахнет. Пахнет страшным, унылым и угрюмым «русским роком» – очень острая на язык девушка, которую я сильно не люблю, когда-то окрестила его «говнороком». Очень точно сказано.

Свин никогда, ни разу в жизни, не играл «русский рок». Цой, создав свою группу, тоже его не играл. Рассматривать «АУ» и «Кино» в контексте «русского рока» – значит просто не понимать того, чем занимались эти группы.

Другое дело, что и у тех, и у других не всегда получалось так, как хотелось бы, но, как сказал герой «Кукушки» Кизи, «я хотя бы попробовал».

Другие даже и не пробуют.

Песни Свина практически никто из «надзирающих за нравственностью» не слышал – слишком локальной была группа, слишком узок был круг поклонников. Собственно, поклонников не было вообще, поскольку группа концертов не давала и записей у нее не было.