«Просто хочешь ты знать» – тоже не стала народной песней – и сейчас я отлично понимаю почему. И Витя это понял – чуть раньше. Но об этом печальном открытии – впереди, сейчас же – о песне. «Просто хочешь ты знать» – мажорная, классическая брит-поповая песня, а брит-поп в нашей стране не приживется никогда, несмотря на то что все отечественные музыканты из этого самого брит-попа выросли.

Под влиянием Болана была написана и «Папа, твой сын никем не хочет быть» (которая так и не была завершена), Игги Поп навеял «Асфальт» и «Мне не нравится город Москва», а собственная Витина фантазия – «Ночного грабителя холодильников», который на первых московских концертах вызвал в небольших залах вполне себе большой фурор.

Летом мы совершенно неожиданно для себя оказались в Крыму – с палаткой на берегу моря. С собой у нас было две гитары и денег ровно столько, чтобы купить обратные билеты в Ленинград. «Мы» – это Витя, я и Олег Валинский, которй уже ушел из института (ЛИИЖТ), так же как и я из ВТУЗа.

Летом Витя жил у меня, мама моя уехала в отпуск, и мы бездельничали вдвоем, питались в ближайшей столовой двойными гарнирами (8 копеек порция) и пили пиво в купчинских ларьках.

Олег предложил поехать в Крым – у него, как у работника железной дороги, была возможность купить билеты – которых для простых смертных «в сезон» просто не было, плюс были, кажется, еще какие-то скидки.

Мы, как настоящие битники, легкие на подъем, встали с моих кухонных табуреток и поехали в Крым.

Там, собственно, между питьем бесконечного сухого вина и драк с местной гопотой, и формализовалась группа, впоследствии ставшая называться «Кино».

Кстати говоря, название это Вите не нравилось, выбрано было от полной безысходности и утверждено было в качестве временного – пока не озарит что-нибудь по-настоящему интересное. Но – думать дальше было лень, и название прижилось.

На тот момент времени новая ленинградская группа в составе трио – Цой, Валинский и я – назвалась «Гарин и Гиперболоиды». Придумал название Витька, и оно всем нам ужасно нравилось. Сначала он предлагал «Ярило», но «Ярило» было отвергнуто, и Витька выложил неубиваемый козырь – «Гарин и Гиперболоиды» было совершенно западным, крутым названием, столь же диким, сколько и абсурдным, наглым и отвергающим всякие даже мысли о конкуренции со стороны других групп с унылыми названиями «Зеркало», «Россияне» или там какой-нибудь никому не понятный «Джонатан Ливингстон».

Осенью мы уже довольно плотно общались с Гребенщиковым, и однажды, на одной из коллективных пьянок у меня дома в Купчино, Борис вместе с женой Людмилой прослушал целиком весь набор Витиных песен, которые мы вдруг взяли и сыграли – на протяжении часа без перерыва.

Прослушав весь материал БГ, впал в ступор – это было заметно и со стороны, – и все, на что его хватило тогда, – это настоятельное требование немедленно вступить в рок-клуб.

Мы записались на прослушивание – без этого было никак – и пришли в назначенный день, с двумя гитарами и бонгами.

Мы еще не доиграли и половины программы, а мне уже стало ясно, что все гитарные красивости и тонкости, которые мы изобретали (поскольку музыкального образования никто из нас не имел, то нам действительно приходилось изобретать давно уже изобретенные западными музыкантами приемы и мелодические ходы), здесь никому не нужны и комиссия их просто не слышит, а фонетические находки Вити в его текстах вызывают только брезгливые гримасы.

Комиссия – имен называть не буду – тогда была ориентирована на очень своеобразное понимание рок-музыки и эталоном для них являлись, вероятно, косноязычные и примитивные строчки, выкрикиваемые Юрой Шевчуком, – кричал он так громко, что было слышно и из Уфы, и разражался таким протестом против всего вокруг, что дрожь пробирала комиссию до самых пяток. Градус протеста был столь высок, что Юра до сих пор не может остыть, хотя все вокруг поменялось и развернулось ровно на сто восемьдесят градусов, – а протест ДДТ все тот же, словно мы до сих пор находимся в прошлом веке, в 1982 году.

В общем, если бы не «Аквариум» в лице Михаила Файнштейна, входящего в комиссию по приемке новых групп, – не видать бы Вите рок-клуба никогда.

Комиссия решительно забраковала песни Цоя, особенную ненависть вызвала их «безыдейность», – и только Фан сумел уговорить людей, несущих свет рок-музыки в темные массы, принять группу в рок-клуб «условно», с «испытательным сроком» – я до сих пор не понимаю, что это означало, вероятно, на протяжении этого срока, предполагала комиссия, Цой напишет пару песен протеста и станет этим похож на «настоящего рок-музыканта».

Но, так или иначе, мы стали членами клуба и регулярно ходили на субботние собрания. Большая часть рок-клубовских зубров, в лице тех же «Зеркал» и прочих социально ориентированных рокеров, нас не то чтобы не любила, а просто за людей не считала. Впрочем, Майк и БГ тоже не были у «зубров» в фаворе, поскольку не протестовали против чего бы то ни было.

Удивительным образом значительная часть этих социально – в прошлом – ориентированных «правильных» рокеров сейчас записывает и успешно продает кавер-версии песен Цоя и дает интервью о том, как они лично общались с «великим». Но так было и будет всегда.

После процедуры приемки в клуб Цой впал в бешенство и мы мрачно напились вина в коммуналке у Майка.

Через пару дней БГ утешил Витьку, сказав, что на мудаков не надо обращать столько внимания и так уж сильно рефлексировать, – и Цой воспрял. Мы стали репетировать и готовиться к будущим (когда-нибудь они же должны были состояться?!) рок-клубовским концертам – но тут неожиданно Олег сообщил, что его забирают в армию.

Мы с Цоем остались вдвоем. У нас не было инструментов (две разбитые гитары – это все весьма условно), не было барабанщика (а что за группа без барабанщика?) и не было грамотного аранжировщика вокальных партий – с чем Олег справлялся блестяще, а современные копиисты Цоя на это просто забили и не считают нужным заморачиваться.

Однако, как и полагается битникам, мы не унывали.

Зимой наш друг Пиночет (Игорь Покровский) устроил нам пару концертов в Москве – это был наш первый самостоятельный выезд – и он был, конечно, криминальным. Обо всех выездных концертах нужно было сообщать в рок-клуб и согласовывать с его администрацией (а та, в свою очередь, согласовывала эти концерты с КГБ).

Майк уже был отлучен от выступлений в клубе за излишнюю свободу творчества – а точнее, за несколько поездок в Москву без уведомления рок-клуба. БГ находился на грани отлучения.

Мы долго думали, стоит ли нам ехать в столицу, или нужно сначала спросить разрешения в рок-клубе. Цой решил вопрос, сказав, что если БГ и Майк делают так, то мы тоже будем делать как Майк и БГ.

И мы поехали.

Концерты проходили – один – в квартире Сергея Рыженко, где мы, собственно, и ночевали, а второй – уже не помню, где именно.

Рыженко – музыкант группы «Последний Шанс», потом – «Машины Времени» и еще потом (совсем недолго) – ДДТ и «Аквариума». Вот как бросало по миру шоу-бизнеса этого талантливого скрипача и певца.

Однако в момент нашего приезда он еще играл в «Шансе», доживающем свои последние дни (ну, или годы – вялотекущая деятельность арт-группы продолжалась еще довольно долго, с серьезными перерывами); «Шанс» играл детские песенки про «Кисулю и Крысулю» и на какой-то момент нам все это понравилось, но потом, подумав, мы решили, что уж слишком сильно это напоминает интеллигентскую фигу в кармане: претензии у группы были явно серьезные и они позиционировали себя как некий авангард, то есть что-то, идущее вразрез с официальным искусством, а значит, по представлениям того времени, и с генеральной линией партии. На концерты «Шанса» собиралась порой вполне диссидентски настроенная публика, да и сами артисты декларировали полную политическую оторванность от советской действительности.