Уползли мы из этих гостей вместе – Марианна поехала домой, но искра между ней и сильно побитым Цоем уже, что называется, проскочила.

О романе Цоя с Марианной, точнее, об их любви нужно писать отдельный большой роман или снимать полнометражное кино – настолько это было круто, настолько по-настоящему, настолько не похоже на романы всех наших знакомых и друзей.

Это была совершенно «книжная», романтическая и драматическая история. Это была любовь с большой буквы, Марианна была невероятно сильной и умной женщиной, и она явилась для Цоя если не спасением, то важнейшим катализатором, она определила вектор его движения, всю его дальнейшую судьбу.

Это заметили все – как изменился Цой, четко разделились периоды: Цой «до Марианны» и «Цой с Марианной». Это были два разных человека.

Витя обрел уверенность в себе, он выпрямился, совершенно перестал комплексовать, песни пошли одна за другой – и одна лучше другой, и все песни теперь были о любви. Самая любимая моя из того периода – «Я хочу быть с тобой».

Продолжались поездки в Москву – теперь мы ездили втроем – с Марианной, а потом и вчетвером – к нам примкнул Петр Трощенков – барабанщик «Аквариума», отличный музыкант, в отличие от нас имеющий академическое образование, – в этой связи он иногда подсказывал нам – что и как лучше играть. Цой поначалу прислушивался и внимал, потом перестал – в тот период ему хватало себя и полностью захватившей его любви, ничьи советы и ничьи мнения его практически не интересовали. Он стал самодостаточен. Но – повторюсь – все это дала ему любимая женщина, Марианна. Пусть будет ей земля пухом. Таких цельных, преданных и мужественных натур я мало встречал в своей жизни.

В Москве мы играли в самых разных местах – на квартирах, в клубах, где на сцене стояли бюсты Ленина и других партийных деятелей, в пресс-центре ТАСС, куда нас затащил Артем Троицкий, в маленьких театрах, куда протежировал Рыженко… Подружились с Сашей Липницким и стали останавливаться у него, в квартире на Каретном – рядом с садом «Эрмитаж» и прямо напротив знаменитой Петровки, 38.

Саша Липницкий и Москва были следующим этапом музыкального развития Вити.

День и ночь мы смотрели Сашин видеомагнитофон, и Витька копировал пластику и манеры Боуи, Элвиса, всех новых романтиков – от Duran Duran до Ultravox, всех ска-панков – от Madness до Specials, без конца смотрел концерты Боба Марли и фильмы с Брюсом Ли. Одним из кумиров был Дэвид Бирн и группа Talking Heads – после серии поездок к Липницкому Витя написал несколько песен в совершенно бирновском духе.

Мы по-прежнему играли то вдвоем, то втроем – в две гитары и бонги, но Витька уже не мог думать ни о чем другом, кроме как о большой «электрической» группе.

Запись у Тропилло заканчивалась, параллельно с ней начались репетиции первого «электрического» концерта «Кино» в рок-клубе. Репетиции, собственно, продолжались дня три – в ДК им. Цюрупы, где находилась репетиционная точка «Аквариума». Борис Гребенщиков был оформлен в этом ДК как «руководитель вокально-инструментального ансамбля», что это за ансамбль, никто никогда не знал, и Борис прочислился в доме культуры недолго – но несколько репетиций «Аквариума» и пара дней болтания «Кино» вместе с Дюшей, Борисом, Севой и Фаном там все-таки случились.

За неимением собственного состава на концерте был задействован весь «Аквариум» плюс Майк, выскочивший в последней песне, «Когда-то ты был битником», и Панкер, более-менее примирившийся с Цоем. Майк играл на гитаре что-то вроде риффов Чака Берри, которые в «Битнике» были ни к селу ни к городу, а Панкер выдувал из саксофона одну-единственную ноту, сейчас уже забыл, какую именно.

Летом Цой и Марианна укатили в Крым, а я отправился в Москву, где проработал довольно долго с ленинградским Театром юного зрителя – строил декорации. Гастроли ТЮЗа дали мне возможность вжиться в столицу, теснее сблизиться с Липницким и Троицким, получить новые контакты для наших с Цоем концертов – в общем, время прошло с большой пользой для «Кино». Вернувшись в Ленинград, я тут же уволился из ТЮЗа. Витька появился загоревший, веселый, с целой кучей новых песен и обуреваемый поисками «электрического» состава.

Витька теперь жил с Марианной на съемных квартирах – на Московском проспекте, потом на проспекте Маршала Блюхера. Однажды я ехал к нему на репетицию и на Финляндском вокзале встретил знакомого бас-гитариста Макса – одноклассника Олега Валинского. Рядом с Максом стоял молчаливый парень с виолончелью в тяжелом кейсе. Парня звали Юрой, фамилия его была Каспарян. Мы постояли на остановке троллейбуса, покурили, в процессе беседы выяснилось, что Юра еще и гитарист. Недолго думая, я предложил съездить прямо на репетицию к Цою, мы все равно искали гитариста, я подумал – вдруг подойдет.

Юра приехал вместе со мной, мы поиграли, и Юра не подошел, а Цой настоятельно попросил меня не таскать в дом незнакомых людей без предупреждения.

Однако подходила пора очередного концерта в рок-клубе, играть нам было не с кем, а прилежный Каспарян уже успел выучить несколько Витиных песен. Играл он очень чисто, четко, но только то, что выучил дома, – импровизировать он так и не научился. Кроме этих прелестей единственная группа, которую он в то время обожал, была Creedence CR – и, так или иначе, любую песню Юрий умудрялся обыгрывать фразами из соло Джона Фогерти.

Мы сыграли концерт в рок-клубе вместе с Каспаряном, Максом, барабанщиком Борей – и сыграли неудачно, поскольку до концерта полным составом практически не репетировали и новые музыканты не всегда знали, какую именно песню мы играем.

Новых песен у Вити было уже в достатке, и он запланировал писать у Тропилло новый альбом. Музыкантов своих у нас по-прежнему не было – и Витька решил снова привлечь «Аквариум». Я был категорически против: мне казалось, что в этом случае мы навсегда останемся «при „Аквариуме“», лишимся самостоятельности. На почве обсуждения записи мы сильно поссорились – и я уехал в Москву, сказав перед этим, что ухожу из группы.

Мне действительно хотелось в Москву – и я стал играть там с Сережей Рыженко в его новой группе «Футбол».

Витька остался вдоем с Марианной – и честь им и хвала, что они выдержали этот период одиночества и Витька не бросил музыку, не свернул со своего пути. Лучшим другом для него в тот период были Гребенщиков, который всячески поддерживал их с Марианной, Борис вообще такой человек, что может поддержать кого угодно и когда угодно, – и часто его поддержка и помощь оказываются неоценимыми.

Я почти не следил за тем, что делал Цой: мы были молоды, и жизнь бурлила событиями, оглянуться не всегда получалось – хватало собственных дел.

Витя созвонился с Каспаряном – уж не знаю причин, по которым они сошлись, первая, да и вторая реакция Вити на игру с Юрой (позже – Георгием) были негативными, но потом, видимо, Витька подумал и решил попробовать еще раз. Игра Юры (Георгия) всегда была и осталась однозначно механистичной, но он был человеком управляемым – в том смысле, что послушным, и четко выполнял задания, которые давал ему Витька. В конце концов у них сложился вполне приличный дуэт, а некоторые соло Каспаряна стали классическими в рамках «русского рока».

Что отличало Георгия от массы других музыкантов того времени – он очень неплохо работал со звуком, даже минимальными средствами он умудрялся выжимать вполне приличное звучание из своей гитары. Хороший слух и хорошее звукоизвлечение – это его несомненные плюсы, которые стали важнейшими отличительными чертами общего звучания нового «Кино».

Совершенно и полностью влюбленный в Цоя и музыку «Кино» Леша Вишня – воспитанник студии Тропилло, молодой парень, по сути тогда еще мальчишка, – умудрился собрать у себя дома вполне по тем временам приличную студию и всячески заманивал в нее Цоя – и Цой довольно надолго обосновался у Вишни. Летом был записан демо-альбом, который стал потом называться «46», – дома у Вишни, самыми минимальными средствами. Альбом этот – демо, так он демо и есть, сырой, неровный, но он дал возможность Каспаряну и Вите окончательно притереться друг к другу, и результатом этой «притирки» стала шикарная запись, сделанная летом 1984 года, – «Начальник Камчатки».