Заохал отравленный Ра, а змея проникла в него и растворилась в нем без остатка.

Инпу спрыгнул вниз, поднял на руки брата, дернул его за нос и засмеялся:

— Тебе ни за что не догнать меня!

И, повизгивая, они тут же нырнули во тьму, оставив меня в смятении.

— Что случилось?! — вскричали Нетеру, выбегая в пустыню.

Вместе с ними с вопросом "Что случилось?" выбежала и я, дабы не подумали на меня остальные боги.

— О, боги, о, дети мои! — простонал отец, терзаясь от невыносимой боли, и я закусывала губы до крови из-за жалости к нему, и сердце мое обливалось кровью, страдая так, словно ядовитая стрела пронзила меня. — Я не могу различить, что же это! Это змея, которой я не знаю, или это стрела, яда наконечника которой я не ведаю… Яд убивает меня. Кто сможет спасти меня, о, боги?

Никто из Нетеру не мог спасти Ра. Тогда он вспомнил обо мне:

— А где дочь моя, Исет, могущественная целительница? О, призовите Исет, пусть поможет мне она, ибо я уже умираю…

Я предстала пред очами отца.

— Этот яд, отец, страшен тем, что он — часть тебя. И кому, как не тебе, знать, что власть над частью можно получить, лишь произнеся вслух имя владельца целого! Истинное имя, отец! Сотвори имя, отец! Произнеси имя! И я изгоню яд!

— Я не могу сказать тебе своего тайного имени, Исет… — пробормотал Ра, колотясь в судорогах.

— Всё должно зваться своими именами, Великий Нетеру! Назови мне свое имя — и я изгоню яд!

Конвульсии отца были моими конвульсиями. Весь мир дрожал, вздыбливались моря и океаны, пожары ползли по владениям Геба, раскалывались горы, исходили дымом и лавой вулканы. И я поняла: если он не произнесет своего имени сейчас, я убью себя, лишь бы не видеть всего этого…

— В этом имени — все мое могущество! — простонал Ра, стискивая зубы. — Как я поведаю тебе такое?!

— Зачем тебе могущество, отец, если ты умираешь, не выпустив Бену из клети?! Погибнет весь мир, Великий Ра! Прозрей же!

— Я — создатель неба и земли… — продолжал упорствовать в своем безумии умирающий. — Я создал Время…Хорошо, я скажу тебе истинное. Я Хепри утром, Ра в полдень и Атум вечером… Теперь ты знаешь…

Я прочла заклинание, перечислив все имена, что он сказал мне. Но яд продолжал действовать. Он обманул меня.

— Не было твоего сокровенного имени в том, что ты мне говорил, отец! Не медли, пока могут еще уста твои произносить слова!

— Нет! — и старик зарыдал.

Змея сдавила его огненными кольцами, поразила все члены, отняла речь. Я поняла, что все кончено, и потянулась к своему поясу, где припасла для себя яд. В моих мыслях были только мои сыновья, Хор и Инпу. Что будет с ними, когда я умру? В мыслях моих был мой возлюбленный брат и супруг, светлый Усир, которого я буду лицезреть, войдя в чертоги Дуата…

И тут сердце мое тронула просьба. Немая просьба Ра. И он открыл мне истинное свое имя, сердце в сердце. Я трижды прокричала это имя и, коснувшись пылающего тела старика, завершила:

— Выходи, вытекай, яд! Покинь это тело, ибо я произнесла истинное имя Ра! Я творю его имя, я заставила упасть на землю яд, ибо яд побежден!

И Ра исцелился. Он уснул, а я, обретя с его сокровенным именем доселе невиданное могущество — могущество Великого Нетеру Атум-Ра — бросилась к моим сыновьям.

— Иди, подойди ко мне, спрячься под крылом твоей матери, Хор-па-харед1, мальчик мой! Спрячься в последний раз, ибо отныне ты не будешь нуждаться в моей защите! Ты будешь наделен силами Великих Нетеру — отныне и навеки! Иди, подойди и ты ко мне, Хентиаменти, сынок! Мне нужна твоя помощь!

_______________________________________________________

1 Хор-па-харед — (Гарпократ — греч.) Хор-ребенок, мальчик с "локоном юности" на правом виске, отрок.

_______________________________________________________

И мы с Инпу наделили отрока-Хора силой самого Ра, дабы новый Хор смог встретиться со своим отцом и унаследовать его мудрость, а затем, взойдя на трон Та-Кемета, прекратить братоубийственную войну и объединить Север с Югом.

Я держала за руку старшего сына, глядя на то, как Хор пробуждает Оком Уаджет и обнимает своего отца в пределах Ростау, куда снизошел мой Усир.

Сиянье облекло их. Хор постигал мудрость предательски убитого бога. Мы ждали. Я любовалась ими, такими прекрасными и чистыми. Я чувствовала радость Инпу-Хентиаменти, которому приходилось щурить свои желтые глаза, более привычные к полутьме пещер, нежели к слепящему свету Маат.

— Я навсегда спускаюсь в Дуат, Хор, — молвил Усир, когда сияние померкло, — но не будет мне покоя, ибо я ведаю, что обольщенный Разрушителем и его мечтой о возвращении Изначального мой возлюбленный брат Сетх не пожелает уступить тебе свое место мирным образом. Тебе предстоят тяжелые испытания, мой мальчик. Столь же тяжелые, сколь выпали на долю твоих матери и брата. А потому сердце мое должно знать, что готов ты выдержать невзгоды. Скажи, Хор, какой из поступков, по-твоему, является самым благородным?

Наш сын раздумывал недолго. Он опустился на колено, поцеловал руку Усира и ответил:

— Самым благородным поступком, отец, я считаю помощь невинно пострадавшему.

Супруг благодарно улыбнулся мне, и сердце мое затрепетало от тоски по нему и от гордости за Хора.

— Тебе, возможно, придется сражаться, Хор… — снова посуровев, продолжил Усир. — Какое из животных, участвующих в сражении, ты считаешь самым полезным для воина?

— Самым полезным животным я считаю коня, отец.

Усир — я видела — был доволен его ответом, но слукавил, улыбнулся, притворяясь удивленным:

— Почему же конь, Хор? Самый могучий зверь — лев. Почему ты назвал не его?

Сын поднял свою прекрасную голову, а были они похожи с отцом, как два перышка Маат, и уверенно произнес:

— Лев нужен воину, который защищается. Защищается — значит, боится. Берет льва — значит, не может защититься сам. Умрет лев — погибнет и воин. А конный воин преследует убегающего врага, который, если не настичь его, залижет раны и нанесет удар в спину.

— Воистину, ты готов к испытаниям, мой мальчик! — воскликнул Усир. — Но помни: будь бесстрашен, но не будь безжалостен.

Затем он простился с Хентиаменти. Они всегда были сдержанны друг с другом, а теперь наш старший сын стал совсем взрослым воином, и они понимали, сын — отца, отец — сына, без слов.

Мы с Усиром не коснулись друг друга, не сблизились. Зачем терзать себя? Мы тоже говорили молча. И, уже уходя, мой возлюбленный брат и супруг, обернувшись, коснулся моего сердца: "В мире много всего, Исет. Но самое главное — это уйти, чтобы вернуться. Прощай!"

— Мне пора идти, Небтет, — Ал-Демиф слегка встряхнул за плечи свою возлюбленную и заглянул в ее глаза.

Жена Сетха, бледнея и холодея, сглатывала слезы. Ей почудилось вдруг, что она видит прекрасное лицо этого юноши последний раз в своей жизни. Ал-Демиф уже менялся, уже напускал на себя обманчивый вид ледяного и беспощадного слуги, главнокомандующего армии демонов. Таким он должен предстать перед своим приемным отцом, полководцем Сетхом.

— Поклянись мне, — Небтет не удержалась — бросилась за ним, схватила за руку покидающего оливковую рощицу Ал-Демифа, — поклянись мне, любимый, что после этого боя отречешься от Сетха и уедешь!

— Ты снова о старом… — поморщился молодой воин.

— Ты служишь Смерти. Ты знаешь об этом!

— Мы все служим ей. Бессмертных не существует, Небтет. Каждый наш шаг — это шаг навстречу Смерти.

— Не калечь свою душу, Ал-Демиф. Еще не поздно опомниться и уйти. Я уйду с тобой, если пожелаешь.

Он остановился. На его лице, мужественные черты коего заставляли вожделенно вздыхать многих знатных египтянок, отразилась борьба. Небтет гладила его плечи, укрытые черным плащом.

— Я желаю, — медленно произнес Ал-Демиф и слегка коснулся носом ее щеки — это была их самая нежная ласка. — И клянусь, что если уйдешь ты… уйдешь со мной… то это будет мой последний бой…