Как только мы выходим из лифта, к нам спешат стражи принца Просперо, нанятые для защиты моего отца. Общеизвестно, что ученые — наши главные активы. И самое грозное оружие. Разразился своего рода хаос, когда принц открыл завод по массовому производству масок. Никто не знал, как реагировать на это надежду. Люди писали лозунги на стенах зданий. «НАУКА ВОСТОРЖЕСТВОВАЛА». «НАУКА РАЗРУШЕНА». Всегда вместе — второе утверждение, противоречащее первому. Та же самая подтекающая красная краска, использующаяся при рисовании косы на домах зачумленных.

Город — тлеющая кучка мусора, и оставшиеся люди выползают в течение ночи, чтобы оставить сообщения на стенах разрушенных зданий, пока остальные мирно спят или тихо умирают.

— Тут говорится что-то о человеческой натуре, — говорит отец. Но он никогда не обсуждает свою интерпретацию — по крайней мере, не со мной.

— Куда вы собираетесь, доктор Уорт?— спрашивает охранник.

— Я прогуляюсь со своей дочерью,— отвечает он.

— Мы с удовольствием организуем вам сопровождение.

— Всего пару человек. Мы не пойдем далеко.

Мы ждем в фойе пока все соберутся. Фальшивые растения все в пыли. И хуже остальных папоротники.

Первый охранник открывает дверь, и трое остальных выходят, шагая около нас. Они носят короткие мечи вместо пистолетов, готовые защитить отца от любой угрозы, человек то или зверь. Не важно, какие существа скрываются в глухой ночи, в этом городе опасность представляют скорее люди.

— Верфь снова открыта, — тон отца простой, разговорный.

— Неужели? — кто-то, не знающий меня, мог бы интерпретировать мой задыхающийся голос как восхищение.

Когда я была ребенком, а Финн еще жив, мы любили прогуливаться до гавани. Это место тогда было оживленным: толпы матросов, работавшие на кораблях, были настоящим представлением. Ноги отца и сейчас часто ведут его сюда, но я не знаю, может ли он помочь себе сам.

Теперь гавань другая. Мусор беспорядочно разбросан по берегу, почерневшие громадины судов заполняют залив. Толпы людей уничтожили большинство из них. Может быть, Болезнь Плача нам принесли пассажиры, а может, какие-то грызуны, которые прибыли сюда так же на корабле.

В наши дни рыбаки используют другой порт, намного южнее, чтобы избежать разорения.

Я перевожу дыхание. Послеполуденное солнце отражается от белых масок матросов, которыми полон новый пароход.

— Его назвали Открытие, — говорит отец.

Мне было десять, когда последний раз в гавань заходил корабль. В отличие от парохода перед нами, у него были высокие мачты и тяжелые паруса. Он мог прийти из любой точки.

Я помню, как пассажиры торопились на берегу, чтобы ощутить твердую почву под ногами. Они были одеты в скромные одежды: юбки длиной до лодыжек, высокие воротники, длинные рукава. Когда я была маленькая, мы носили ограниченное количество одежды, даже в жару.

Но с приходом чумы всё изменилось, и вместо закрытой одежды мы старались оставлять так много участков открытой кожи, как это только было возможно. Проповедник (Священник) был не согласен с новой модой. Он считал, что таким образом мы разрушаем себя, как раз тогда, когда мы задавались вопросом, осталось ли еще что-то, что можно уничтожить.

Я думаю, что эти прибывшие из далеких мест, хотели найти здесь помощь. Но вместо этого они встретили толпу, которая разорвала их на части, прежде чем они поняли, что происходит. Финн и я наблюдали за этим в шоке.

Мама была единственной, кто пошел нас искать. Мы блуждали в черноте аллей, обливаясь слезами.

Разыгравшаяся трагедия вытащила отца из лаборатории. Он сказал, что город сошел с ума, и мы не должны выходить на улицы, пока болезнь не удастся усмирить. В прятках не было ничего необычного. Люди самоизолировались в подвалы и на чердаки. Несколько семей сбежало. Мы с Финном слышали, как взрослые приглушенными голосами предсказывали им смерть в лесах, пустынях или за их пределами.

— Это хорошо, — шепчет отец, жестикулируя в сторону сверкающего новизной корабля. — Первая действительно хорошая вещь, которую я видел за долгое время, — люблю слышать надежду в его голосе. — Теперь мы посмотрим, что осталось от остального мира.

Ветер, ерошивший мои волосы, пахнет солью. Белые морские птицы летают туда и обратно.

Когда я не смотрю на отца, то могу представить, что Финн стоит рядом со мной. Таким образом, я позволяю себе ненадолго забыться, все-таки это лучше, чем вечное забвение. Но отец проверяет свои карманные часы и в спешке тянет меня за собой. Он не задает вопросов, потому что давно перестал интересоваться моей жизнью.

Мы идем обратно к периферии старого города. В этой его части здания немного выше, чем в остальных. Сказочные башни и шпили. Обозначены безопасные линии тротуаров, чтобы держать людей без масок на расстоянии. С глаз долой и подальше от нашего воздуха.

Мы направляемся в сторону книжного магазина. Он последний в городе, и отец посещает его, по крайней мере, раз в неделю, чтобы посмотреть, какие сокровища обнаружились у людей на чердаках и в подвалах. Охранники привыкли приходить сюда. Они собрались в кружок возле двери, прислонившись к стене.

Владелец приветствует папу, называя его по имени, пока я брожу между рядами тяжелых томов. Я рассматриваю полки, но, когда поворачиваю за угол, замечаю отца в компании двух мужчин. Один из них протягивает руку для приветствия, а затем быстро убирает ее в карман. Я уверена, что между ними что-то произошло. Молодой мужчина замечает меня и смотрит сквозь толстые очки. Его взгляд не обещает ничего хорошего.

Я отступаю на пару шагов назад, нервничая из-за этой встречи.

Атмосфера в книжном магазине становится зловещей, с запахами земли и сырости. Морщу нос от отвращения. Около стола владельца стоят ящики с книгами. Некоторые из них уже заплесневели. Видимо, недавно они были извлечены из гниющего подвала. Я поднимаю небольшой томик стихов, пытаясь скоротать время в ожидании своего отца.

Непроизвольно я оглядываюсь назад. Туда, где папа разговаривает с молодым мужчиной. Теперь он хлопает его по спине. Эти двое походят на ученых, но все ученые, кроме моего отца, отсиживаются в замке принца Просперо, прячась за толстыми стенами и зарешеченными окнами, чтобы обеспечить свою безопасность.

Я кладу книгу и медленно иду к двери. Отец проходит в переднюю часть хранилища и оформляет заказ, а затем мы вместе выходим на улицу. На мгновение блики заходящего солнца слепят меня. Вечереет. Этот день пронесся смазанным пятном, как и множество других. Когда мои глаза приспосабливаются к свету, я начинаю всматриваться в аллею. Наши стражи стоят все вместе, прислонившись к стене. Некоторые из них курят. Любопытные выглядывают из грязных окон над нами. Двое детей играют на улице у полуприкрытых дверей. Всё глубже нависают длинные тени, сквозь которые я не могу ничего рассмотреть.

Отец кладет руку на мою кисть, как бы говоря, что понимает — мне не по себе. Но не делает ничего, чтобы успокоить. И ничего не объясняет. Пытаюсь придумать, как бы спросить, во что он впутался, но прогулка обратно к Аккадиан Тауэр короткая, а у меня раскалывается голова. Мы оставляем стражу в лобби и в молчании поднимаемся наверх. Отец тянется рукой к своему карману.

— Я подумал, что тебе понравится это, — говорит он.

Это стихи, книга в кожаном переплете. Либо он заметил, либо знал, каким типом книг я могла бы дорожить.

— Отец... — я стою там, все еще протягивая руки, пытаясь найти способ спросить его, что происходит, но так, чтобы не дать понять лифтеру, что отец мог совершить государственную измену. Тем временем мы поднимаемся на верхний этаж.

Позолоченная дверь отворяется, открывая взгляду Эйприл, притопывающую ногой. Она ненавидит ждать.

— Ты должна пойти со мной, — говорит она. На ней красный корсет, волосы художественно собраны на макушке и украшены сверкающими черными заколками.

Я поворачиваюсь, готовая сказать ей, что не одета для выхода, что сил нет, и что отец уже уходит. Я все-таки упустила шанс задать ему вопрос.