Сохранив общий принцип, данный его предшественниками, Сергеев развил его в сторону наибольшей практической применимости. Прежде всего, ему удалось найти такие способы добычи необходимых газов — кислорода и водорода — и наполнения ими ракеты, которые не требовали столь огромных, затрат, как прежде. А целый ряд деталей, различных изобретений, о которых читатель узнает впоследствии, сделал возможной посылку в ракете живых людей со значительной вероятностью, что они смогут жить вне Земли и благополучно вернуться обратно.

Предупредив товарищей о предстоявшем через несколько минут спуске на поверхность Луны, Семен опять ушел в свою кабину, чтобы затормозить спуск. Ровно без десяти пять он начал торможение и прекратил его, когда минутная стрелка хронометра почти уперлась в середину цифры XII. Вычисления профессора Сергеева были максимально точны. Ошибка не могла превышать одной секунды. И Семен ждал толчка. Прошла секунда. Семен сидел неподвижно. Оцепенение напряженного ожидания сковало его члены.

Прошло две секунды.

Три секунды.

Прошло полминуты, а толчка не было.

Семен почувствовал, как кровь отлила от его лица.

Он вошел в общую каюту.

Его появление разрядило напряженное молчание товарищей. Раздались восклицания, шутки:

— Поезд идет с опозданием!

— Ошибка в расписании!

— Даешь Луну!

— Тише едешь — дальше будешь…

— От того места, куда едешь!

— Время!

— Времячко-о!

Каждый подавал реплику, лежа в своем гамаке.

Не отвечая ни слова, Тер-Степанов подошел к окну. Там, в черноте неба, все так же безмятежно сияли звезды.

Семен повернулся к товарищам. Тут только все заметили смертельную бледность его лица.

— Что с тобой?

— В чем дело?

— Что-нибудь неладно, Сеня?

— Вылезайте из гамаков, — тихо, но решительно сказал Сеня, — мы на Луну не попали.

— А разве мы так и не попадем туда? — сформулировал Веткин общую мысль.

— Ни в коем случае и никогда. — Семен взглянул на часы. — Теперь восемь минут шестого. Ошибка не могла превышать одной секунды. Горючего у нас осталось не больше, чем необходимо на один спуск. Лавировать в поисках Луны бесполезно, так как, если я, в лучшем случае, и найду верное направление, то я израсходую остаток газов на повороты, и мы разобьемся вдребезги о лунную поверхность.

Он замолчал. Путешественники отстегнули ремни, привязывавшие их к гамакам, и, с помощью Семена, а затем — помогая друг другу, сошли на пол.

Все окружили Тер-Степанова.

— Что же с нами теперь будет? — спросил за всех Костров.

Семен взглянул на товарищей. Молча, они повторили этот, единственный интересовавший всех их вопрос.

Семен помолчал, как бы собираясь с духом.

— Так или иначе — мы погибли, — ответил он.

— Это наверняка? — спросил Сергеев.

— Вне всякого сомнения. Мы продолжаем свой полет в межпланетном пространстве. Но мы находимся в пределах солнечной системы. Следовательно, больше всего шансов за то, что, находясь в сфере притяжения Солнца, мы полетим по направлению к нему.

— И там сгорим! — воскликнула Нюра.

— Мы сгорим гораздо раньше, — ответил Семен. — Ученые исчисляют температуру поверхности Солнца приблизительно в шесть-семь тысяч градусов, то-есть она в 60–70 раз выше температуры кипения воды. Так что мы изжаримся значительно раньше, чем долетим до самого Солнца, и наши тела, вместе с кораблем, перейдут в газообразное состояние.

— Утешительная перспектива, нечего сказать, — заметил Веткин.

Воцарилось глубокое молчание, какое, вероятно, возникает после прочтения смертного приговора в камере осужденного. Только легкий шум динамо нарушал тишину. Семен проверил динамо и воздушную машину и вернулся к кучке товарищей. Она понемногу таяла. Путешественники разбились на группы и вполголоса обсуждали создавшееся положение. Таким сдавленным осторожным голосом говорят в присутствии покойника. Здесь они сами были как бы покойниками.

В одном углу раздались сдержанные рыдания. Костров, задумчиво шагавший по каюте, подошел туда. Рыдала Соня Фрейман, прислонившись к стене и уткнув свою русую головку в ладони. Костров неловко тронул ее за плечо. Она обернула к нему мокрое от слез лицо. Неизбежность гибели сблизила их.

— Милая, не надо… Не плачь, — сказал он.

Соня глотала слезы. Горло ее сжималось. Она не могла проговорить ни слова и смотрела на него глазами, в которых были нежность и отчаяние. Костров подошел к Семену и, хватаясь за призрак надежды, спросил:

— Послушай, Сеня… Ты сказал: «больше всего шансов, что мы полетим к Солнцу». Значит, не все шансы? Значит… есть возможность спасения?

— Думаю, что никакой, — отозвался Семен. — Я не знаю точно: я слаб, конечно, в астрономии. Но дело от этого не меняется. Я теперь уже не знаю, в каком направлении мы летим. Если мы будем не приближаться к Солнцу, а удаляться от него, то мы попадем в область притяжения Юпитера. От этого нам не будет легче. Юпитер, конечно, гораздо холоднее Солнца. Но в нашем положении эта разница не имеет практического значения. Солнце находится в газообразном состоянии, Юпитер, повидимому, — в жидком.^{10} Его температура, во всяком случае, не ниже, чем температура расплавленного металла, вытекающего из доменной печи. Если мы не сгорим, не долетев до Юпитера, то, конечно, моментально будем охвачены пламенем, лишь только приблизимся к его поверхности.

Семен говорил внешне спокойно. Все население ракеты вновь окружило его.

— На Юпитере предполагается еще отвердевший кусок поверхности… — нерешительно сказал Костров.

— Будь мужчиной, Костров, — ответил пилот, — не создавай иллюзий. Я уже не говорю о том, что известное «красное пятно», о котором ты говоришь, занимает очень небольшое и, притом, непостоянное место на поверхности Юпитера, так что у нас мало шансов попасть именно на этот участок. Но что из того, если бы даже мы попали туда? Раскаленный докрасна, начавший отвердевать кусок планеты! Кусок раскаленного докрасна железа, конечно, холоднее расплавленной массы. Но, опустившись на такую штуку, мы с нашей ракетой вместе сгорели бы раньше, чем успели бы оценить разницу температур.^{11}

Вновь наступило молчание. Только Соня, затихая, всхлипывала в своем углу.

К кучке товарищей, центром внимания которых был Сеня, подошла Лиза. Указательный палец ее правой руки был вытянут вперед, и она осторожно несла его как какую-то драгоценность.

— Смотрите, товарищи! — с грустной улыбкой сказала она таким тихим голосом, как-будто боялась спугнуть то крошечное, черное, что, быстро перебирая тоненькими лапками, ползло по розовому пальцу.

— Муравей! — воскликнула Тамара.

В самом деле, это был обыкновенный муравей, черный, как лакированный ботинок, с неуклюжими головой и задом. Не обращая внимания на окружавших его колоссальных двуногих, он быстро-быстро бежал по непонятной теплой дороге, стремясь поскорее найти утраченный путь в свой муравейник. Он и не подозревал, как далек теперь его муравьиный город.

В появлении муравья в ракете не было, конечно, ничего удивительного: он заполз туда в Парке Культуры. Но теперь, когда не оставалось никакой надежды вернуться на Землю, когда гибель была неизбежна, — этот крохотный обитатель невозвратного земного шара показался всем таким близким, дорогим. Это было единственное, последнее звено, еще связывавшее их с навсегда покинутым земным миром. И оно, невольно и отчетливо, подчеркнуло предстоящую им участь.

— …А как ты думаешь, Сеня, — спросил Костров, — сколько дней нам еще… осталось жить?

— А я почем знаю! Сколько времени мы будем падать на Солнце — вернее всего, что мы попадем именно туда — можно было бы вычислить на основании ускорения силы тяжести. Да, кажется, из нас никто не знает настолько математики.^{12}