Лена запела. Она хорошо поет, так же, как и смеется. Пусть поет, пусть смеется...

- Когда ты вернешься, я уже буду студенткой четвертого курса, - серьезно говорит она.

А он думает: "Когда я вернусь - будет наша свадьба".

А утро - уже не ночь, она давно ушла, - утро все расширяется и расширяется. Свежесть сплошным потоком охватывав их. Леночка кажется очень бледной, но пытается улыбаться. А он опять думает:

"Когда вернусь - будет наша свадьба".

И одним только взглядом спрашивает: "Ведь так?!"

3

Сурен Маргулян на восемь лет старше Павла Зарецкого. Он известный конструктор планетопланов. И корабль, который понесет их к Юпитеру,- его самое любимое детище.

В руках Сурена-огромный букет белых роз. Их особенно любит Вера. Он всегда немного гордится своей женой, довольно популярной киноактрисой.

Надо еще купить подарки детям: трехлетней Милочке понравится плюшевый мишка. И вдруг среди игрушек Сурен видит модель своего космоплана.

На борту четкими буквами написано: "Вперед!". Изящная игрушка, и до смешного похожа на настоящий. Точно такой стоит сейчас на Луне и ждет их.

А те люди, которые последними посмотрят им в глаза, сейчас готовят космоплан к полету.

Сынишка будет paд: он собирает ракеты всех систем. А такой еще нет у него.

Сурен вертит в руках маленькую игрушку...

Посетители магазина узнали Маргуляна. Он чувствует их скрытое внимание.

Это приятно щекочет самолюбие. Он просит упаковать игрушки. Потом берет свертки и не спеша, с независимым видом направляется к выходу...

Вечером серьезно "обсуждает" с сыном перспективы развития ракетной техники. А Милочке показывает, как ходит индюк...

И совсем уже поздно, перед тем, как лечь спать, дольше обычного стоит над кроватками детей.

Они вдвоем с женой.

- Будь осторожен, - наставляет она, - не лезь первый туда, где опасность. Я же знаю тебя: ты всегда первым лезешь...

- Слушаю! - шутливо перебивает он. Обнимает ее полные плечи.

- Давай лучше отдыхать.

И уже лежа в постели, засыпая, она все-таки шепчет:

- Я на сцене только отчаянная. А в жизни... За тебя боюсь одного... Понимаешь? Только за тебя...

Квартира Нины Александровны в центре города. Бульвар Шевченко. Второй этаж Окно распахнуто в ночь Комната отделана в светлых тонах. И все в ней кажется каким-то радостным, почти воздушным: и тончайшие занавески, и даже изящные кресла. Один письменный стол тяжелый. Она открыла тумбу. Четыре ящика - и во всех аккуратно сложены общие тетради. В них то, что еще недодумано: научные наблюдения, записки из Африки. Семь лет в Анголе - это тоже что-то значит...

В открытое окно вливается море голосов и шелест листьев.

Нина Александровна долго сидит над чистой тетрадью. Обложка нежно-зеленая, цвета весенней травы. В обложку вставлены фотографии сына. Володя - двухлетний мальчик, темноглазый, как мама, полненький и улыбающийся. А на второй - за семь дней до гибели. Волосы откинуты со лба, еще мальчишеские губы твердо сжаты.

А ведь многие думают, что гибель сына гонит ее в Космос.

Каштанами пахнет Киев - это запах родины, запах детства и юности. Жизнь была нелегкой, она бросала ее на север и на юг, но этот запах остался, как остается дыхание надежд и молодости.

Поет ночной Киев. Внизу, в темноте бульвара, будущее, мечты и чья-то первая любовь...

Нина Александровна пишет:

"Скоро я буду бесконечно далеко. А на Земле осталось... эта пахучая темнота, этот невнятный шум голосов... И ты, Володя... Потому что Земля и ты - единое целое... Думая о Земле, я буду видеть тебя. Мне страшно вспоминать твои последние минуты. Бинты на груди. Без кровинки лицо.

- Прости, мама, но эта жертва была необходима, иначе погибли бы многие... А я один... - Тебе тяжело было говорить. - А тетоцит будет, мама. Из него построят светящиеся города будущего.

Я растила тебя таким... Тебе едва исполнилось двадцать два года...

Скоро я покину Землю. Это тоже нужно людям. Если бы это было бессмысленно - я не полетела бы".

В мае распускается багульник. Кусты его кажутся обнаженными, и густо-сиреневый налившийся бутон как будто светится среди грязно-бурой прошлогодней листвы. Далеко вверху, в еще мутной мгле неба, теряются вершины огромных деревьев

Павел на рассвете прибыл в лагерь космонавтов. И его захватил этот лес, еще суровый, еще оголенный, но уже разбуженный, с едва приметной зеленью молодой травы И сосны стоят распушившиеся, шумные, полные новой жизни. Еще холодно Ночная свежесть вместе с легким туманом рассеивается в воздухе. И совсем скоро можно будет уловить запах оживающих почек смородины и дыхание живицы на недавнем срезе сосны.

Домики лагеря, небольшие, похожие на русские теремочки, разбросаны в тайге. И ведут к ним не асфальтированные дорожки, а лесные тропки, путающиеся среди кустарников и буйно разросшегося молодняка Павел был глубоко благодарен неизвестным людям, которые заботливо сохранили для него этот первобытный лес.

Лагерь еще спал. Никто не ждал Павла так рано. И он решил проехать на космодром.

С Тангуньского перевала открылся вид та космодром: широкая равнина между хребтами сопок. Вдали скалистые отроги гор, мутные в синей дымке. Павел напрягал зрение, стараясь различить на сером полигоне светло-голубые очертания ракет. Их много, они далеко разбросаны друг от друга.

Начался спуск.

Здесь Павла уже ждали. Техники ракетной авиации в темно-синих кителях с золотистыми нашивками стояли по обе стороны дороги. Один из них, совсем еще молодой, звонким голосом шутливо отрапортовал:

- Товарищ начальник первой экспедиции к Юпитеру! Ракета "Родина" к полету на Луну готова!

Когда Павел вернулся в лагерь, его спутники были уже там.

Он нашел их у стремительного и чистейшего ручья. Вода, бурливая, вся в пене, набрасывалась на глыбы черных камней. Саша возвышался на блестящем валуне в самом центре водоворота и что-то декламировал, стараясь переговорить шум воды. Хорошо! Сашу Черненко Павел знает. Он работает в астрономической обсерватории при Киевском университете. Саша всегда неудержимо весел, в нем есть что-то мальчишеское, шальное. Это впечатление усиливают его маленький рост и быстрота движений.

Нина Александровна и Маргулян стояли на песчаной отмели. Сурен поднял над головой руку, приветствуя Павла. Лицо у Нины Александровны сосредоточенное и даже грустное. Павел немного робеет перед этой мало ему знакомой, суровой и умной женщиной. Он сжимает руку Маргуляна, но вместо приветствия восклицает:

- Смотрите! Уже распустился!..

Нина Александровна наклоняется к единственному пока раскрывшемуся кусту багульника. Теперь Павел смотрит на нее. В красивой линии ее выпуклого лба, в овале щек, в тугих косах что-то вечное, что ведет начало от Ярославны.

Когда-то Нина Орлова была одной из лучших гимнасток страны. И сейчас, несмотря на свои сорок два года, она еще молода, совсем молода.

Только... только седина небольшая на висках. И Павлу подумалось: и раньше была эта седина, и она ее подкрашивала... или... или появилась недавно.

- Нас ждут, - напоминает Павел.

Он имеет в виду медиков. Эксперименты начинаются на Земле.

- Н-да, - глубоко вздыхает Саша, только сейчас выбравшийся из ручья. - Теперь все - запутают в проводах. И думать надо осторожно, а то в виде синусоидальной кривой обозначатся все грехи...

Нина Александровна улыбается:

- И много их у вас, Саша?

- Есть! Всегда грешен!

...Вечером они аолго не расходятся, стоят в темноте среди деревьев Одна за другой отрываются ракеты, унося на вечную спутницу Земли последнее снаряжение. Павел провожает глазами каждую из них. Нина Александоовна кажется очень грустной. Сурен и Саша негромко разговаривают:

- Сто лет тому назад, - замечает Саша, - было труднее попасть из Москвы в Иркутск. В Сибирь на лошадях! Смешно!