Домой он вернулся поздно, спать лег все с теми же мыслями об очерке. И как же он обрадовался, когда рано утром, проснувшись от резкого стука, увидел в дверях Дмитрия… Соскочил с кровати, подтягивая трусы и мигая сонными глазами, все еще не веря, что перед ним стоял брат. «Вот Митя мне и поможет», - мелькнула радостная мысль.
Братья обнялись, легкая синтетическая шляпа свалилась с уже начавшей лысеть головы Дмитрия. Степан поднял ее, смеясь и не зная, что сказать.
— Митя! Какими судьбами?
— Завтра на исполкоме утверждается мой проект Холмогорского комплекса. — Дмитрий снова обнял Степана за голые мускулистые плечи. — А где же молодая жена?
— На работу убежала ни свет ни заря. В «Подсолнухе» у нас завтракают рано.
— Какое поэтическое название — «Подсолнух»! — воскликнул Дмитрий. — Только подумать: могли ли появиться в Рогачевской и ресторан, и такое необычное название, допустим, этак лет тридцать назад? Степа, а не позавтракать ли и нам в «Подсолнухе»? Кстати, познакомишь с женой.
— Ты ее знаешь. Помнишь, у бабушки Никитичны, по соседству с нами, жила Тася? Я с нею в школу ходил.
— Шустрая такая девчушка?
— Вот-вот, она самая!
— Все одно познакомь. — Дмитрий прошелся и как-то уж очень пристально осмотрел комнату. — Да, жилье у тебя неказистое.
— Нам с Тасей нравится.
— Я тебе помогу. С председателем здешнего исполкома Иваном Петровичем Якушевым у меня добрые отношения. Сегодня же я поговорю с ним о тебе.
— Прошу этого не делать, — решительно заявил Степан.
— Нельзя же сыну Василия Беглова ютиться в этой, извини, хибаре. Позволь на правах брата…
— Не позволю! Ни в коем случае!
— Ты чего взбеленился? Аж позеленел… Ну ладно, одевайся, и пойдем завтракать в ресторан с поэтическим названием «Подсолнух».
Они молча шли по улице, направляясь в «Подсолнух». Посмотришь им вслед и ни за что не скажешь, что это братья. Все у них разное. И походка, и рост, и одежда. Степан был в армейских брюках и в сапогах, застиранная, от времени потемневшая на плечах гимнастерка была затянута армейским широким ремнем. Он шагал вразвалку, как шагают солдаты, получившие увольнительную на весь день. Рядом с ним Дмитрий выглядел этаким залетным франтом. Ростом был на голову выше брата, в светлом, отлично сшитом костюме, синтетическая, тоже светлая шляпа, на руке висел легкий плащ и шел Дмитрий, подняв голову и не глядя по сторонам.
В семье Бегловых Дмитрий родился третьим, после Дарьи, — за два месяца до войны, — и был он старше Степана на шесть лет. Уже после войны родились Степан, Эльвира и Гриша. Почему-то с детства Степан привязался не к Максиму и не к Дарье, а к Дмитрию. Вместо они ходили на Кубань купаться, удить рыбу. Дмитрий научил Степана плавать. Он покупал ему книжки с красочными рисунками, краски и карандаши для рисования, сам хорошо рисовал, приохотил к этому брата и еще до поступления в школу научил его читать и писать. Когда пришло время идти в первый класс, Степан взял новенький портфель, тоже купленный Дмитрием, и зашагал по улице вместе с братом-старшеклассником. Через четыре года Дмитрий уехал из Холмогорской в Москву и поступил там в Архитектурный институт. Степан заскучал без брата.
Братья Бегловы поднялись по лестнице и увидели перед собой не стену, а небо в кучевых, легко плывущих облаках и на фоне неба — яркий свет и море цветущих подсолнухов. Дмитрию и Степану показалось, что они вдруг очутились в степи и перед ними до самого горизонта желтели подсолнухи.
— Красиво! — остановившись, сказал Дмитрий. — Молодец художник! Могу поручиться, что эту подсолнечную панораму создал сын хлебороба! Посмотри, какой простор и простор, и эти залитые солнцем желтые цветы! Горожанин такое не увидит и не напишет!
Тася заметила их еще на лестнице и, на ходу поправляя косынку и краснея, вышла навстречу.
— Ну, Митя, узнаешь? — спросил Степан. — Это и есть Тася. Та самая…
— Здравствуй, Тася! — Дмитрий пожал Тасе руку. — Да, действительно, теперь тебя узнать трудно!
— Дмитрий Васильевич, а вот я вас сразу узнала. — Тася разрумянилась еще больше. — Вы все такой…
— Какой же?
— Представительный…
— Я же в командировке, — улыбаясь, сказал Дмитрий.
— Ну, Тася, чем нас попотчуешь? — спросил Степан.
— Садитесь к столику, вот меню. — Тася с нескрываемой радостью смотрела на братьев. — Хотите яичницу с ветчиной? Или кролика в сметане? Кролик в сметане — наше фирменное блюдо. Очень вкусно приготовляется. Даже с перчиком.
— Фирменное блюдо! — Дмитрий подмигнул Степану. — Ты слышишь, Степа? В Рогачевской свое фирменное блюдо!
— Для закуски возьмите салат из свежих помидоров, — советовала Тася, мило улыбаясь. — Между прочим, помидоры-то из холмогорских парников.
— Еще новость! Помидоры рано весной и из парников родной станицы! — все с тем же восторгом говорил Дмитрий. — Что может быть вкуснее холмогорских помидоров! Значит, Тася, так: фирменное блюдо — обязательно, салат — тоже, остальное сообрази на свой вкус и выбор.
— Дмитрий Васильевич, как насчет водочки?
— Степа, что скажешь? — спросил Дмитрий.
— Ты же знаешь, когда я с тобой, то всегда следую твоему примеру, — ответил Степан.
— Тогда вот что, Тася, принеси шампанского, только нашего, из кубанских погребов! — Дмитрий одной рукой обнял Степана, другой — Тасю. — Милые вы мои! Как я рад за вас! Сейчас мы выпьем шампанское за счастье молодоженов!
Бокалы были наполнены, казалось, не вином, а пенистым янтарем, и перед тем, как выпить, Дмитрий, поцеловав Степана и Тасю, сказал:
— За ваше семейное счастье, друзья! А теперь к столу.
— Дмитрий Васильевич, мне нельзя, я же на работе.
— Как, Степа? Отпустим?
Степан кивнул. Тася ушла, ладная, стройная, и братья невольно посмотрели ей вслед.
— Ну что, Митя, узнал шуструю девчушку?
— Как она изменилась! Красавица!
— Так уж и красавица, — краснея, сказал Степан. — Обыкновенная…
— Ну-ну, не скромничай!
— А как поживает твоя Галина? — спросил Степан.
— Работает все там же, в музее! Хочется ей, бедняжке, стать кандидатом искусствоведческих наук, да что-то не получается.
— Митя, надолго в Рогачевскую?
— Наверное, с недельку пробуду. — Дмитрий принял из рук Таси тарелку с кусочками зажаренного в сметане кролика. — Отличное блюдо!.. Степа, а как поживает наш своенравный батя?
— Да все так же. Надеюсь, навестишь родную хату?
— Не так давно я был в Холмогорской. Повидался с Максимом, с Дашей, с матерью, а отца так и не видал. Он все время в степи. Старик уже, пора бы бросить трактор.
Некоторое время братья ели молча.
— Посмотри на нашего батю отвлеченно, так сказать, философски, и ты без труда поймешь, что таким, каков он есть, Василий Максимович Беглов стал не сам по себе, таким его сделало время, то есть те условия жизни, в которых он пребывает вот уже много лет, — рассудительно говорил Дмитрий, вытирая салфеткой губы. — Если же смотреть на батю вблизи и просто, по-житейски, то перед нами обыкновенный станичник малограмотный казачишка, какие жили в Холмогорской до коллективизации, да к тому же еще и чудак!
— Ну и что? — спросил Степан. — К чему это ты?
— А ничего, констатирую, так сказать, факт. — Дмитрий некоторое время молчал. — Вот Максим пойдет дальше своего отца. У Максима есть своя цель, свое, я бы сказал, мировоззрение. И хотя в своей нравственности Максим явно забегает вперед, но это мне лично нравится. Ведь в нем, в этом Максимовом забегании вперед, есть то, к чему все мы рано или поздно придем — одни раньше, другие позже.
— Отец тоже живет честно, даже, я бы сказал, слишком честно, — вставил Степан. — У него тоже есть своя цель, и он служит примером для других, в том числе и для Максима.
— Согласен. Наш батя честнейший труженик, десятки лет пашет землю, сеет пшеницу, на зорьке трусит свои верши, половину пойманной рыбы раздает соседям. Весной, в пору цветения маков, выходит на холмы, сидит там и мечтает. О чем? Может быть, о нас, о своих детях? Ведь он убежден, что всех шестерых воспитал неправильно, и только потому неправильно, что никто из нас не сел за руль трактора… Вот и Гриша, последняя его надежда, скоро распрощается с Холмогорской.