***

Бросила машину у кованой ограды. Ажурная, миниатюрная калитка была прикрыта, но не заперта, и я беспрепятственно ступила на территорию Данилового особняка. После давнего, поспешного отъезда, во дворе мало что изменилось: разве что сад разросся слегка, потеснив ровную гладь газона. Сейчас растения были бережно окучены на зимовку, укрыты специальным настилом.

Мелкий гравий споро похрустывал под ногами, так как я торопилась скорей ступить на крыльцо, чтобы преодолеть разделяющее нас с Даниилом расстояние.

На ступеньках меня ждал сюрприз (в некотором роде) – неожиданный и не совсем приятный.

В доме полным ходом шла ссора. Я услышала повышенные интонации сквозь закрытую дверь, а стоило поднять руку для стука, створка распахнулась и прямо на меня вылетела разъяренная девушка. Задела острым плечом, но даже не обратила на это внимания: обернулась к дверному проему, крикнула:

- Да как ты мог вот так выставить меня вон? Я что, дворняжка какая? Да я тебя, - грудь девушки высоко вздымалась, руки сжались в кулаки, - видеть больше не хочу! Ненавижу! – и она кинулась вон, даже не повернув головы на мою застывшую фигуру.

Из дома больше не слышалось никаких звуков, хотя дверь была распахнута прямо передо мной. Не стала долго думать: взяла и вошла, закрыв ее за собой с громким лязгом.

Вид Даниил имел до крайнего умиротворенный и беззаботный – будто не он минуту назад являлся участником конфликта. Сидел себе на диване в гостиной, вальяжно развалившись, раскинув руки по спинке, и если бы глаза не были закрыты, то разглядывал бы потолок.

Он был красив, как божество, изыскан, идеален. Я даже не представляла, насколько соскучилась.

- Вот это поворот! – присвистнул отчим, когда открыл глаза, - надолго приехала?

Все заготовленные слова, речь, что я репетировала по дороге сюда, испарились из головы. В один момент. И, черт возьми, я не знала что ответить. Надолго ли? Да кто же знает.

- Привет, - поздоровалась, пожимая плечами в ответ на предыдущий вопрос.

- Во всяком случае, надеюсь, что не на час, - Данила поднялся и раскинул руки в стороны, - рад тебя видеть.

Он мгновенно приблизился и обнял меня, да так крепко, что ребра захрустели.

- Оставайся подольше, хорошо? – спросил, отодвинувшись, крепко держа за плечи и смотря в глаза.

- Ладно, - кивнула в ответ.

Он был прежним: одетым с иголочки, одуряюще пахнущим изысканным, дорогим парфюмом, слегка взъерошенным, немного усталым. Я помнила его вот такого с самого детства, любила вот таким.

Боги, как же бесконечно я его любила.

Выкрутилась из объятий, скинула легкое пальто.

Данила помог принести сумку из машины, провел до комнаты на втором этаже – той самой, где взрослела.

По большей части молчали – без неловкости, как безмолвствуют люди, что знают: смогут еще вдоволь наговориться: позже, когда настанет подходящее время. Перебросились лишь парой пустячных фраз: о погоде, об обстановке на дороге. О сцене, что мне удалось застать.

Отмахнувшись на мой насмешливый взгляд, Данила закатил глаза:

- Это была очередная глупышка, кто зря раскатал губы на что-то большее, чем несколько встреч.

- Исчерпывающий ответ, - кивнула, в самом деле, им удовлетворившись.

Вечерело, когда спустилась в столовую.

Сумка была разобрана, вещи аккуратно расставлены. Может, удалось бы спуститься раньше, если бы не затопившие воспоминания детства, какими пропиталась комната. В ней все осталось так, как было раньше. Фоторамки на полках, книги, старые блокноты с рисунками и разными заметками. Альбомы с акварельными мазками, фотоальбомы. Косметика: несколько палитр теней, пара помад, туалетная вода, вдохнув запах которой, я прямо-таки унеслась в прошлое.

Обзор комнаты, в которой за столько времени ничего не поменялось - не походил на посещение музея. Отнюдь. Это все напоминало полное погружение, будто машина времени переместила меня на десяток (без малого) лет назад. Вспомнилось все. Как в калейдоскопе мелькали давно забывшиеся картинки, запахи, звуки, эмоции. Я сидела на кровати, подмяв под себя ноги и ошалело переживала заново все то, навеялось.

Данила говорил по телефону, прижав трубку плечом, и параллельно резал сыр большим ножом для мяса.

Повернув голову в мою сторону, он быстро попрощался и отбросил мобильный на столешницу.

- Отвык от тебя, - сказал непринужденно и просто, продолжая нарезку.

- Я тоже, - согласилась, становясь рядом и доставая второй нож, с намерением очистить огурцы от кожуры.

На ужин было запеченное с овощами мясо, красное вино, на десерт – пломбирно-клубничное мороженое, усыпанное тонко нарезанным миндалем.

Ели, лениво переговариваясь о разных пустяках. Даниил стойко придерживался мнения, что во время трапезы не следует говорить о проблемах, в идеале вообще помалкивать. Я помнила об этом еще с подросткового возраста: за столом в те времена по большей мере царило молчание.

Но, сейчас блюсти тишину оказалось невозможным, в силу того, что слишком соскучились: хотелось слышать голос, пусть даже речь шла о неважном, пустом, смотреть в глаза, впитывая вспыхивающие там искорки. Может, я нафантазировала, что Данила тоже скучал, но о себе сказала чистую правду.

Жаль, но, все приятное рано или поздно, заканчивается. Подошло к концу и непринужденное общение.

Я почувствовала кожей напряженную тишину – она вдруг навалилась на плечи, вместе с тихим шелестом работающей посудомоечной машины. Данила оставил в покое тонкое кухонное полотенце, которым вытирал руки и посмотрел: прямо, с твердой настойчивостью во взгляде, где алой неоновой надписью читалось: «объяснись».

В его глазах отражалось всё: и неверие, что я приехала и сижу перед ним, теребя в руках тканевую салфетку, и злость на мое упрямство – бегала ведь от него по всей стране.

Я так и видела немое осуждение, представляла недоуменный разворот рук в стороны: мол, зачем все это было?

И, подтверждая все догадки, отчим прислонился боком к столешнице, спросил, складывая руки на груди:

- Что изменилось?

О, что я только могла ему ответить, рассказать. Например, о переосмыслении жизни после встречи с Русланом, о том, что пережила, только помыслив, что могу лишиться любви к нему – к Дане. Как тогда грудь сдавило, будто сердце разрослось, грозя вот-вот разорваться. Немыслимо было даже представить, не то, что сделать! И, выходило так, что то – для чего бежала, к чему стремилась, не что иное, как бесплотный мираж, невыполнимая задача. Желая всем сердцем избавиться от чувств к отчиму, я притянула на эту планету существо из другой Вселенной. И, казалось бы – давай, сделай то, ради чего внеземной разум прибыл! Но… Не могла. И от всех этих непостижимых реалий катарсис не заставил себя долго ждать.

И я рассказала бы «что изменилось», но проблема заключалась в том, что услышь Данила эту нехитрую историю, первым делом вызовет скорую помощь, вместо радости от известия, что прибыла я навсегда.

Глупо, правда? Глупо бежать, тратя годы молодости на бесконечно мельтешащую карусель, с которой невозможно сойти.

Мне понадобилось семь лет. Семь лет, чтобы понять – не убежать и не скрыться. От себя – никогда.

Страшно представить, что было бы, прибудь Руслан со своим предложением не несколько месяцев назад, а скажем, лет через пятнадцать. Да я бы прыгнула с крыши, осознав, сколько лет жизни, потратила зря.

Определенно прыгнула бы.

Но, вместо того, чтобы рассказать обо всем этом Даниле, я покачала головой и отбросила в сторону салфетку:

- Многое изменилось. В первую очередь – я.

На эти слова Данила прищурился, дернул головой.

- Да? И что же так повлияло на тебя, Мирослава, - имя протянул, даря звучанию совсем чужие ноты. Так тянул гласные иномирянин. – Может быть, - сам себе ответил Даниил, - это был тип, с которым ты гуляла у озера, любуясь на окрестные красоты, а потом ночевала с ним, и вполне может статься, в одной постели?

Последние слова отчим практически прошипел. Метаморфозы и только: из спокойного мужчины, с которым мы несколько десятков минут назад ужинали за одним столом, за долю секунды он превратился в ревнивого, разъяренного.