Брякнулась последняя песчинка, как хлебная крошка, отскочила в сторону.

— Все!

Все тяжело вздохнули. Павлик подошел к окну и распахнул его. Ворвавшийся ветер опрокидывал бумажки с песком, смешивал никому теперь не нужные пробы, гнал песчинки по столу.

— Или, — сказал Павлик твердо, тем тоном, каким говорят мужественные люди при постигшем их большом несчастье, — неверен способ озвучивания песков, который предложил нам Сибирцев по совету Ястребова, или… — он обвел глазами товарищей, — в составленном нами перечне признаков поющих песков нет самого главного. Того признака, который и делает их поющими.

Утром Сибирцев посмотрел на отряд, выстроившийся у его стола, и сказал:

— С сего числа поступаете в распоряжение Петра Леонидовича. Познакомьтесь!

В углу кабинета сидел в кресле человек средних лет, с лысиной, идущей от лба, с черными густыми бровями. Он был в полном полевом снаряжении, но не в сапогах и бриджах, а в длинных измятых брюках и грубых ботинках. На левой его руке блестели часы с крупным циферблатом, застегнутые прямо поверх рукава рабочей куртки, а под целлулоидом планшета просвечивала карта с отметками цветным карандашом. Человек с интересом смотрел на отряд дяди Прохора сквозь золотые очки.

— Профессор Ястребов, Он пожал всем руки сильным, коротким «жимом», как это делают спортсмены.

— Может быть, пройдем к вам? — сказал он.

Они уселись на веранде, сгрудив плетеные кресла к круглому столу.

— Ваши материалы, — сказал Петр Леонидович, доставая из планшета отчет отряда, — очень меня заинтересовали. То, что вы не нашли типичного признака поющих песков, конечно, досадно. Но я думаю, что вы не зря проделали эту работу, — профессор Ястребов положил руку на тетрадь. — Тайна поющих песков еще не раскрыта, и всякая попытка ее разгадать очень важна. Тем более, — продолжал он, обводя живыми черными глазами своих слушателей, — тем более, что таких разгадок, — я лично в этом убежден, — может быть несколько. В этом, может быть, и заключается то расхождение во взглядах на поющие пески, которое существует у различных ученых, равно как и противоречивость самих наблюдений. А вы пробовали, — спросил он, — озвучивать ваши пески, те, что вы открыли в пустыне и привезли сюда?

— Пробовали, — ответил Павлик.

— Ну и что же?

— Они звучали.

— Но только плохо… — уточнила Галя.

— А как — плохо?

— Так, чуть–чуть. Едва слышно. Слабенький скрип… и все.

— А там, на бархане?

— Ну, там пели вовсю.

— Чем же вы это объясняете?

— Чем? — Павлик подумал. — Я полагаю, что способность звучания нам удалось восстановить только частично. Да и обстановка другая: там — целый бархан, а тут — пригоршня. Конечно, звук должен быть слабее.

— Слабее–то слабее, да тот ли?

Павлик снова переглянулся с Галей. Что имел в виду профессор? Прохор Иванович напряженно следил за разговором.

— Сделаем опыт, — распорядился Ястребов. — Прошу вас: все так, как всегда.

— Испытание озвучиванием? — переспросил Павлик.

— Да. Прохор Иванович! Сойдите, пожалуйста, в палисадник и принесите песку.

— Какого прикажете?

— Да особенно не трудитесь. Берите первый попавшийся. Пожалуй, лучше, если он будет помельче.

Поискав глазами, дядя Прохор «нагнулся, крякнул и поддел огромную груду песка. Прямо на лопате он подал его на стол. — Приступайте, — кивнул Ястребов студентам.

Те быстро и очень тщательно, волнуясь, как 'на экзамене, провели всю обработку. Прокипяченный в воде с примесью соляной кислоты песок высушили и прокатали на стеклянной доске. По углам доски Павлик положил для охлаждения стекла таблетки сухого льда: так рекомендовалось в инструкции.

— Теперь послушаем!

Профессор надавил пальцами кучку песка, насыпанную на деревянный стол. Раздался слабый скрип.

— Поющие! — воскликнули Галя и Павлик.

Прохор Иванович вопросительно смотрел на профессора.

— Теперь проделаем другой опыт, — сказал тот невозмутимо, словно и не замечая общего волнения. — Возьмем какую–нибудь пробу из тех, что вы уже испытывали. У вас они сохранились? Дайте взглянуть! Можно эту или, если хотите, вон ту.

В отобранных пробах был песок, который Павлик пытался составить искусственно, — печальный памятник их общей неудачи: наверняка никуда негодный.

Но студенты покорно принялись за обработку проб.

Ястребов взял в руки стеклянный лист и посмотрел его на свет.

— Надо заново протереть стекло. Оно запылилось. Вы после каждого раза вытираете стекло? — обратился он к Гале.

— Непременно! — подтвердил дядя Прохор. — Когда Галя, когда я. Давайте, я вам сейчас так отдраю…

Профессор усмехнулся, глядя, как крепкие руки дяди Прохора орудуют над стеклом.

— А что это у вас за тряпка? — спросил он.

Галя покраснела. Это была ее старая шелковая косынка. Настоящая тряпка куда–то запропастилась.

— Ну, ничего, — успокоительно заметил профессор, — повторим!

Петр Леонидович снова нажал пальцами на кучку песка, и, к изумлению всех, кроме него самого, песок заскрипел так же, как и в первом случае.

Они сделали еще несколько опытов, уже не спрашивая, сами, торопясь и волнуясь. Происходили чудеса! Мертвый песок из самых безнадежных, забракованных ими проб подавал сейчас явные признаки жизни. Правда, эти признаки были слабыми, едва ощутимыми, но все же голос песка слышался. Только крупный песок по–прежнему упрямо молчал.

— Вот так штука! — сказал, наконец, Прохор Иванович, бросая тряпку.

— Выходит, все пески поющие? — удивленно произнесла Галя.

Павлик морщил лоб, стараясь сообразить, что же тут такое происходит. Что они упустили или что нового внес в опыт профессор?

— Сейчас вы все поймете, — сказал Петр Леонидович.

Он ходил по веранде, изредка останавливаясь то перед одним, то перед другим своим слушателем.

— Вы пытались создавать поющие пески искусственно. Должен сообщить, у вас были уже предшественники. Вам, — с легким укором вставил профессор, обращаясь к Павлику, — надо бы об этом знать. Советский исследователь Рожко пробовал электризовать пески. И он добился, что они стали издавать звуки…

— Значит, секрет поющих песков разгадан? — не удержалась Галя.

— Дело обстоит не так просто, — возразил Ястребов. Он подошел к столу и потрогал пальцами раздавленную кучку песка. — Что наэлектризованные пески способны звучать, это доказано опытами Рожко. Но те ли это звуки, что издают поющие пески? Это еще вопрос. Те, кто слыхал «пенье» песков, в один голос утверждают, что их звучания очень богаты. Звук же наэлектризованных песков и беден оттенками и очень слабый.

— Интересно послушать, как звучат наэлектризованные пески! — сказала Галя. — Мы сравнили бы их с поющими. Ведь мы–то с ними хорошо знакомы.

Петр Леонидович рассмеялся:

— Да вы их только что слышали!

— Как? — девушка широко раскрыла глаза. — Сейчас?

— Ну, конечно, этот скрип, который вы только что слышали. Это и есть голос наэлектризованных песков. Он довольно противный, не правда ли?

Павлик не сводил глаз с профессора. Студент начинал понимать.

— Да кто же их наэлектризовал? — удивился дядя Прохор. Он даже оглянулся, словно ожидал увидеть того, кто это сделал.

— Вы! — сказал Петр Леонидович, останавливаясь прямо против него. — Вы, Прохор Иванович! Кому же больше?

— Я?!

— Ну да! Вы! — Ястребов с восхищением посмотрел на короткие, мускулистые руки дяди Прохора. — Вы так усиленно терли стекло старой шелковой косынкой, которая у вас вместо тряпки, что оно не могло не наэлектризоваться. А от стекла зарядились уже и песчинки.

Это было интересное и неожиданное объяснение.

— Я даже думаю, — продолжал профессор, — что удачное озвучивание песков этим способом и в некоторых других случаях объясняется, возможно, тем же самым — электризацией. Более того: перевозка песка в стеклянных бутылках тоже должна вызывать электризацию. Вы представляете, какое там получается трение при встряхивании песчинок! Вот к какому выводу приводят ваши опыты, дорогие друзья!